Расположив в домах и среди садов противотанковые ракетные установки и пехотинцев с пулеметами, поляки превратили занятую ими часть Ковице в смертоносное осиное гнездо.
Разведбатальон 7-й танковой дивизии проиграл гонку. Лауэр сплюнул и взялся за микрофон.
– "Бродяга-дельта". Говорит "Бродяга Чарли-1". Спешить пехоту у моста. Отсечь огнем подступы к мосту!
Рота "Дельта" состояла из трех пехотных взводов. Покинув бронетранспортеры и окопавшись, рота имела бы больше шансов сохранить личный состав. Легкая броня колесных машин не могла уберечь солдат от прямых попаданий снарядов или ракет.
– Всем "Бродягам"! Отступить на полтора километра к западу!
Один за другим командиры "Бродяг" по цепочке подтвердили получение приказа.
Майор был взбешен, но понимал, что свой гнев он расходует впустую. Расклад сил был не в его пользу. Выковыривать поляков из Ковице – это совместная задача пехоты, танков и тяжелой артиллерии. У Лауэра не было достаточно пехоты. Дивизионная артиллерия находилась где-то в пути. А в открытую идти со своими "Леопардами"-1С против Т-72С было бы самоубийством. Верный способ превратить танковый батальон в пыль да еще развеять эту пыль по ветру.
Он решительно мотнул головой. Пусть 19-ая бригада в полном составе штурмует Ковице. У нее есть возможности для этого. Когда Бремер и его люди вступят в бой, Лауэр намеревался двинуться к югу вдоль реки и искать подходящее место для переправы своих "плавающих" танков. Если ему не удастся найти достаточное мелководье, чтобы они смогли пройти по дну, придется ждать, пока дивизионные саперы соорудят понтонный мост через Тихо Воду.
Молниеносный удар 7-й танковой не удался, и ее передовой отряд начал отход. Надсадный рев моторов сменился ровным, постепенно стихающим, по мере удаления от польских позиций, рокотом.
* * *
19-АЯ МОТОПЕХОТНАЯ БРИГАДА, ВИЛКОВО
Вилли фон Силов, лежа на животе в поросшей травой ложбинке, наблюдал, как артиллерия долбит польские окопы, укрытые в лесной полосе. Тридцать шесть 155-миллиметровых гаубиц стреляли безостановочно. Вместе с комьями земли и щепками взлетали на воздух останки человеческих тел.
Штабной передвижной пункт и другие командные машины расположились за гребнем небольшой высотки позади него. Они были тщательно замаскированы и защищены земляными брустверами. Солнце превратилось в красный шар, который все ниже опускался за линию горизонта на западе.
Полковник Георг Бремер выпрыгнул из штабной машины, пробежал несколько шагов вверх по склону высоты и упал на землю рядом с фон Силовым. Он только что провел сеанс связи со штабом дивизии и корпуса.
– Безумие! Они все-таки сошли с ума, Вилли! Когда полячишки утерли им нос, не дав себя окружить, их озарила свежая гениальная идея! Лобовой атакой мы выбьем поляков из Вроцлава и тем самым победно закончим войну!
Фон Силов мрачно выслушал эту печальную новость. Все, что предлагало, а, точнее, приказывало высшее командование, противоречило усвоенной им с первого класса обучения в кадетском корпусе германской военной доктрине – три фактора, ведущие к проигрышу в сражении, и три – к победе. Штурм в лоб одного отдельного оборонительного пункта – это потери в живой силе, ресурсах и, главное, упущенное время. Обход с флангов, охват, и продвижение авангарда вперед – путь к победе.
Оставив половину своей армии на границе с непредсказуемой Россией, поляки не могли на всем западном фронте выдержать давление дивизий ЕвроКона. И бросить в атаку на самый мощный участок польской обороны всю технику и всех людей, вместо того, чтобы проникать, где угодно, в пустое от польских войск пространство, было глупостью, достойной только презрительной насмешки со стороны настоящих профессионалов. Правители Конфедерации, уподобившись страусам, прячущим голову в песок при малейшей угрозе, отметают всякую мысль о длительной войне. Два-три дня промедления – это уже гибель всех их великих замыслов. Им нужна немедленная капитуляция Польши.
– Значит будем атаковать? – спросил Вилли, заранее зная ответ.
Бремер молча кивнул. Говорить и обсуждать что-то не хотелось. Не хотелось и думать о том, что им предстоит делать в ближайшем будущем. Оба офицера использовали все аргументы, убеждая высшее командование предпринять новый марш-бросок для охвата польских частей, блокирующих дорогу в районе Срода Слазка. Но генерал Монтан отверг все их доводы, желая добиться победы немедленно и любой ценой. Их дивизионный командир, генерал Лейбниц уступил давлению со стороны высокопоставленного французского полководца – свежеиспеченного Наполеона.
Обстрел внезапно прекратился. Уши не привыкли к такой тишине. Но это продолжалось недолго.
Двенадцать штурмовых вертолетов РАН-1, ощетинившись стволами пушек и остриями противотанковых ракет, подобно летающим ящерам из "Затерянного мира", появились в небе неизвестно откуда и на максимальной скорости, низко над землей, на ходу выстраиваясь в линию, устремились к лесной полосе. Сверкающие ленты серебристой фольги пышным цветком распускались за каждой машиной, сбивая с толку локаторы противника.
Несколько белых дымовых струек взмыли над лесом. Поляки использовали ручные ракетные установки американского производства "Стингер" или их советский аналог СА-14С. Фон Силов, затаив дыхание, следил за их полетом. Ракеты прошли мимо цели, запутавшись в "павлиньих хвостах" фольговой защиты.
Ответом на атаку "Стингеров" стал ракетный залп всех двенадцати РАН-1. Сотни реактивных снарядов посыпались на лес. За каждым тянулся коричневый дымовой след, тут же отбрасываемый в сторону мощным турбулентным потоком воздуха от винта вертолета. Лесная полоса была мгновенно прошита огненными стежками взрывов.
Продолжая выпускать позади себя кажущуюся нескончаемой, серебристую фольговую ленту, вертолеты развернулись обратно на запад. Этими стреляющими "ящерами" управлял один мозг, одна воля.
Эта воля бросила в бой новую стаю чудовищ. Четыре "Торнадо" с утопленными крыльями, по сигналу военно-воздушного диспетчера, прошлись вдоль лесной полосы с севера на юг, перпендикулярно к трассе вертолетного рейда. Четырехсоткилограммовые бомбы вываливались из их нутра, из отверстий в крыльях и фюзеляже, как градины при грозовом ливне.
"Торнадо" завершили разворот, когда польские зенитки ЗСУ-23 начали отбарабанивать свою дробь. Прошитый этой смертоносной швейной машинкой, один из "Торнадо" тотчас же потерял управляемость, закрутился в штопоре и врезался своим хищным носом в польскую землю. Взрыв, крохотный пламенный шарик, и конец пилоту и его сверхзвуковой машине. Три других "Торнадо" исчезли из виду также мгновенно, как появились.
Из-за падающей с неба вертолетной фольги лес теперь стал похож на рождественский елочный базар. Когда танец воздушных призраков прекратился, Вилли увидел, во что превратилась линия обороны поляков. Среди праздничного серебристого убранства черным дымом горели танки, пылали ярким пламенем расщепленные деревья.
– Как вы считаете, сэр? Авиация сделала свою работу? – спросил Вилли.
Бремер молча поднялся с земли, отряхнул с мундира приставшие травинки. Секунды прошли, пока Вилли дождался ответа начальника.
– Дыра есть! Просунем туда голову.
Они оба сбежали с высотки. Их команды тотчас же разнеслись через радиосвязь...
Экипажи "Леапардов" сорвали с брони маскировочное покрытие. 19-ая бригада приготовилась к прыжку. Каждый раз, когда его подразделение выполняло приказ, сердце Вилли фон Силова наполнялось гордостью. Он наслаждался зрелищем двенадцатиметровых "Леопардов"-2 и артиллерийских самоходок АПС со 120-миллиметровым стволом, начинающих свое движение так изящно, как балерины в когда-то виденном им балете в берлинском Штадт-Холле. Его "детеныши" рванулись со старта. Предохраняя их от поражения, перед ними выросла защитная преграда артиллерийского огня. Ни одно вражеское орудие не обладало "зрением", способным проникнуть сквозь эту сплошную стену взорванной и взметнувшейся в воздух земли, металла и кусков обожженной древесины. Эта стена двигалась впереди танков, и так будет продолжаться, пока гусеницы "Леопардов" не пройдут по головам поляков.
Фон Силов посмотрел на уплывающий за горизонт солнечный диск. Они не успеют пробить дырку достаточного диаметра, чтобы хлынуть туда широким потоком. Вроцлав продержится еще несколько часов, и генерал Монтан будет дергаться в своем кресле от нетерпения и ярости. Многое может измениться за это время. Танки остановятся, ожидая дозаправки топливом, наступающие войска вытянутся в неподвижную колонну, беззащитную против атаки с воздуха. Каждая минута промедления давала возможность противнику собрать силы для контрудара.
* * *
10 ИЮНЯ, 11-Й ИСТРЕБИТЕЛЬНЫЙ УДАРНЫЙ ПОЛК ВРОЦЛАВ, ПОЛЬША
– Поручик! Поручик! Лейтенант!
Тадеуш Войцик вырвался из кошмара ночных видений. Кто-то тряс его за плечо. Он медленно возвращался в реальность. Потребовалось время, чтобы мозг его перевел польские слова на привычные английские, чтобы пробудиться, вскочить и отрапортовать по-польски.
– Есть, пан подхорунжий.
За последние пять суток он провел в воздухе почти сто часов. Четыре-пять боевых вылетов за дежурство. Нервная система исчерпала все ресурсы, организм пилота начал давать сбои.
Светящийся циферблат часов показывал 3.04. Снова в бой.
Он сам, Тадеуш Войцик и его летчики, совершали на глазах всего мира смертельный цирковой номер – танец на лезвии бритвы. Причем нельзя было допустить, чтобы это лезвие разрезало тебя или ты свалился с него в пропасть. Ты должен был остаться в живых, а твой самолет – неповрежденным. А враг – один, второй, третий – должен быть убит и, распавшись в воздухе на мельчайшие кусочки, найти себе могилу в польской земле. Умереть легко, остаться живым трудно. Но каждая машина, каждый пилот – это величайшая ценность, это знак того, что Польша живет.
Восьмерых вражеских летчиков Тадеуш похоронил в польской земле. С отличным салютом, какого они были достойны! "Торнадо", "Фалкрумы" и французские "Миражи" вместе с неизвестными ему коллегами по воздушному пространству нашли себе последний приют на польских просторах. Он надеялся, что пилоты умерли быстро и безболезненно, не успев выброситься с аварийными парашютами. Польские крестьяне были круты на расправу, и на земле их ждало то, что не приснится ни в каком страшном сне.
Плеснув в лицо холодной водой, он прошел через штабную комнату, где в углу мерцал экран постоянно включенного телевизора. Диктор "Си-эн-эн", как всегда скучно и монотонно, сообщал последние новости. Краем уха Тэд поймал фразу: "...Варшава и Прага просят оказать им немедленную военную поддержку..."
"Кого просят? Кто откликнется? Америка, Англия?.. Две толстозадые проститутки... Пся крев! Мы остались одни, но Польша еще не сгинела!"
Слишком раздражающе-равнодушным был тон диктора для летчика Тадеуша, в чьем сердце пылал пороховой заряд.
Быстро, одним рывком, он застегнул молнию летнего комбинезона, ударом ноги распахнул дверь и нырнул во тьму, окутывающую аэродром. Ни фонарика, ни лампочки нельзя было зажечь. "Стервятники" со своими инфракрасными сонарами только и ждали малейшего проблеска света, чтобы выпустить по обнаруженной цели тепловую ракету. Все ремонтные работы проводились, как в "пещерное" время. Слишком громкий удар молотка или тлеющий огонек сигареты мог спровоцировать прыжок хищника.
Из-за постоянных налетов в светлое время суток день ничем не отличался от ночи. Дым от пожаров заволакивал небо и прятал от них солнце. "Игл" Тадеуша Войцика, его "Орел" сохранился чудом. Может быть, Божья Матерь была на их стороне и, проливая слезы, молилась за них обоих – за летчика и его самолет.
Последние вражеские налеты обработали взлетные полосы, уничтожили четыре самолета на земле и два, успевших подняться в воздух, чтобы защитить свой аэродром.
К счастью, русские строили когда-то пусть грубо, но надежно. Стены подземных бункеров треснули, осели, но сохранили жизнь многим офицерам. Земляное покрытие улетучилось от удара взрывной волны, обнажился голый бетон, но жизнь в бункере не прекращалась. Продолжали действовать некоторые приборы. Для еды и сна тоже нашлось место, разумеется, до первого прямого попадания.
Смертельно рискуя, наземные службы тут же заливали быстросхватывающимся бетоном рваные дыры на взлетной полосе. Это была бригада "камикадзе". Их шанс выжить был также мал, как у пилотов. Личный состав таял, как снежный сугроб на жарком солнце.
Радовало одно – каждый воздушный рейд обходился ЕвроКону недешево. Вроцлав и его ПВО не превратились в молчаливого мальчика для битья. Американские "Хоуки", ракеты "Патриот" и зенитки советского производства достойно проявили себя в бою. Аэродром был засыпан кусками металлолома, оплавленного, обгоревшего. Остатки приборных панелей фиксировали застывшими стрелками мгновения свершившейся трагедии. Смерть страшна, но, когда погибает враг, сердце пляшет от радости. Там, внизу, в потрескавшемся от ударов бомб бункере, его товарищи глотают из бумажных стаканчиков в кафетерии холодный кофе, вряд ли шутят, больше молчат, бережно сохраняя остаток сил и думая не о своей смерти, а о гибели такого же, как они парня – вражеского пилота. Бог зачем-то наделил нас чувством ненависти, агрессивностью, желанием уничтожить себе подобного, убить такое же человеческое существо. Но не нам рассуждать о Божьих намерениях!
Разведывательная служба растерялась и не знала, где "стервятники" пополняются топливом и боезапасом. В пунктах, занятых противником, могли быть расположены их зенитные батареи и тепловые ракеты "земля-воздух". Смертельный удар мог быть нанесен отовсюду.
Тадеуш, ощущая запах пищи из кафетерия, подавил в себе желание наесться до отвала бутербродами с ветчиной перед почти неминуемым расставанием с жизнью. Он уже достаточно долго играл в "кошки-мышки" со смертью. Шансов, чтобы выжить, оставалось все меньше.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116