У него были большие глаза с яркими белками и крупные красные губы. Невольно я провёл пальцами по его личику.
- Что ты делаешь? - крикнул синьор Гоцци.
Я отдёрнул руку. Верно, кукол нельзя трогать! Сейчас хозяин рассердится и прогонит меня прочь! А я не ушёл бы отсюда никогда в жизни!
- Отвечай же! - Синьор Гоцци топнул ногой.
- Я только потрогал его личико, ваша милость… - робко сказал я. - Мне хотелось бы вырезать такого Мавра, я хотел запомнить, как сделан у него нос…
- Вы слышите, Джузеппе? - заорал синьор Гоцци. - Он хотел запомнить, как сделан у него нос! У этого мальчишки врожденное чувство формы в пальцах! Недаром его потянуло к вашему лучшему произведению - к головке Мавра. Вы будете ослом, вы будете старым ослом, Джузеппе, если не возьмете мальчишку к себе в ученики и не сделаете его резчиком кукол! Кто, наконец, унаследует ваше искусство?
Джузеппе посмеивался, поглядывая то на него, то на меня.
- Я и сам подумал об этом, синьор. Мальчуган способный. Но ведь лишний рот - целый воз забот. Мне самому бывает нечего есть, и если бы не ваши переплеты…
- Пустяки! - сказал синьор Гоцци. - Вы ленитесь вырезывать простых грубых кукол для бродячих кукольников. Это - ваша воля. Но научите этому мальчишку - он прокормит и себя, и вас.
- А согласятся ли его родители?
- У меня нет родителей! - крикнул я во весь голос. - Возьмите меня к себе, ваша милость, возьмите меня к себе! Я буду вам прислуживать, буду подметать пол, носить воду, варить обед! Я буду делать всё, что вы прикажете!
- Вот видите, Джузеппе! - сказал синьор Гоцци.
Джузеппе задумчиво поскрёб себе подбородок и пристально поглядел на меня. Я испугался: сейчас он спросит, где я живу… Они узнают, что я приёмыш тётки Теренции, и отошлют меня обратно на рынок… Нет, я ничего им не скажу. Пусть думают, что у меня нет хозяйки, что я выпрашиваю милостыню и живу где-нибудь под мостом. Ведь назвал же меня синьор Гоцци «уличным бродяжкой».
Дядя Джузеппе, наверное, стал бы меня расспрашивать, но тут послышался стук. В дверь просунулась курчавая голова, и грубый голос спросил:
- Дядя Джузеппе, готов у вас Пульчинелла? Мне пора начинать представление.
- Пульчинелла готов. Входите, Мариано.
В каморку вошёл неаполитанец в зелёной куртке с позументом. Серебряная серьга болталась у него в ухе, новые сапоги скрипели. Взяв Пульчинеллу, он причмокнул губами:
- Вот это кукла! - и бережно завернул куклу в красный платок.
- Приходите, синьоры, я не начну представления без вас! - пробормотал он и вышел за дверь.
Мариано унёс Пульчинеллу. Как бы мне хотелось поглядеть на него в балагане! Возьмет ли меня дядя Джузеппе с собой на представление? Ведь за вход в балаган нужно платить, а у меня нет ни гроша.
Дядя Джузеппе надел потертую бархатную куртку, положил в карман табакерку и клетчатый платок и сказал:
- Ну, идём, мальчик!
Я чуть не подпрыгнул от радости.
- А вы, синьор Гоцци, тоже пойдёте с нами?
Синьор Гоцци поморщился.
- Нет, друг мой, не сегодня. Сейчас я пройдусь по набережной Скьявони, подышу вечерним воздухом над водой.
Мы спустились с чердака и пошли к площади Сан-Марко. Синьор Гоцци постукивал тростью по каменным плитам, ещё теплым от полуденного солнца, и говорил:
- Мариано - грубое животное. Он думает только о наживе. Народные шутки он повторяет без всякого смысла, как попугай. И всё же честь ему и слава за то, что он удержал эти шутки в своей тупой голове. Беспечные маски народных комедий исчезли со сцены настоящего театра, но их бледные тени ещё живут в балагане бродячего кукольника. Да будет благословен этот жалкий балаган.
Наступали сумерки. В городе зажигались ранние жёлтые огни. Из окон над каналами доносилась музыка. Синьор Гоцци был похож на большую грустную птицу.
В БАЛАГАНЕ
- Сюда, добрые дамы и почтенные господа! Спешите сюда, мальчики и девочки! Сегодня султан Аладдин спляшет волшебный танец. Сегодня плутовка Смеральдина запрячет монаха в сундук. Сегодня Пульчинелла покажет чудеса чёрной магии. Идите все смотреть на Пульчинеллу-чернокнижника!
Так кричал Мариано, зазывая народ в свой балаганчик. Долговязый парнишка бил в бубен и звенел колокольчиками. На афише у входа было написано кривыми буквами:
ПУЛЬЧИНЕЛЛА-ЧЕРНОКНИЖНИК
Зрители, смеясь и толкаясь, протискивались в узкую дверь. Я ухватился за полу Джузеппе и пролез вместе с ним в балаганчик.
Два фонаря бросали тусклый свет на деревянные скамейки, на толпу нетерпеливых ребят и на заплатанную, сшитую из пёстрых лоскутков занавеску в глубине балаганчика. Мы уселись на краю скамьи. Скоро театрик наполнился зрителями - яблоку негде было упасть.
Долговязый парнишка зажег сальные свечи перед занавеской и потушил фонари. Трижды прозвенел гонг. У меня сердце замерло: сейчас начнется. В темноте заиграла скрипка - так весело, что мне захотелось плясать.
Четырёхугольный лоскут посреди занавески взвился кверху, открывая маленькую яркую сцену с семибашенным замком в глубине. Тотчас же на сцену вышел смешной, пузатый человечек. Я прыснул со смеху. Никогда ещё я не видел такого толстяка. Его туловище в полосатом балахончике было похоже на бочонок. Над бочонком торчала маленькая головка в колпаке с бубенчиками. Бочонок важно выступал, покачиваясь на тонких ножках.
Толстяк поднял ручку, поклонился и… пустился в пляс. Ах, посмотрели бы вы на этого плясуна! Он семенил ногами, подкидывал коленки, подпрыгивал, вертелся волчком, и вдруг - голова у него пропала. Я ахнул. Толстяк плясал на сцене без головы. Головы как не бывало! Он подпрыгнул, и голова появилась у него на плечах, словно вынырнула из бочонка.
- Ого! - закричали все ребята.
А толстяк всё плясал, и голова его то исчезала, то появлялась снова, улыбаясь и звеня бубенцами. И каждый раз ребята кричали:
- Ого!
Толстяк кончил свой танец. На сцене появился усатый турецкий султан в зелёной чалме и в оранжевых шароварах. Этого султана я уже видел на прошлогодней ярмарке. Сейчас он будет плясать, взмахивая руками и подкидывая ноги. Одна рука у него оторвется, завертится, запляшет и превратится в арапчонка. Потом - другая рука, потом - ноги и голова… Всё это будет плясать отдельно и превращаться в арапчат. От султана останется только зелёная чалма. Семь арапчат спляшут вокруг неё уморительный танец, завизжат и улетят кверху. Я заранее вытаращил глаза, чтобы не прозевать чудесных превращений.
Заиграл рожок. Султан начал плясать. Полы его красного халата развевались, он махал руками - сейчас у него отскочит рука… Рука отделилась от туловища, дёрнулась в сторону, и вдруг султан споткнулся, встал как вкопанный, а рука закачалась над ним в паутине ниток… Снова дёрнулась рука, султан тоже дёрнулся. Я видел: какая-то нитка захлестнула ему обе ноги, полы его халата сморщились и полезли кверху. Султан покривился на один бок.
- Эге! - крикнул чей-то голос из толпы. - Запутался султан!
За занавеской послышалась ругань. Султан, волоча ноги, протащился по сцене, как пучок тряпья, опутанный нитками. Из-за кулисы выбежала маленькая неаполитанка и, звеня бубном, протанцевала тарантеллу.
Потом выходили Пьеро, Арлекин и другие куклы. Каждая плясала свой танец. Я знал, что это ещё не настоящее представление, а только начало. Я ёрзал на скамье, мне хотелось поскорее поглядеть на Пульчинеллу-чернокнижника.
Занавес опустился, и я глубоко вздохнул.
- Хочешь, пойдём за сцену? - спросил Джузеппе.
В потемках мы проскользнули за занавеску. В дымном чаду свечей висели на гвоздях куклы: Пьеро, Панталоне, Пульчинелла. Я не посмел их потрогать, только удивился тому, какие они маленькие - едва побольше локтя. Со сцены они казались чуть ли не с меня ростом.
Мариано, стоя на четвереньках, устанавливал на сцене стенку с прорезанным окошком, маленький стол и табуретки. Пожилая женщина зашивала розовое платье Смеральдины, висевшей на гвоздике. Долговязый парнишка, держа в зубах нитки, распутывал султана. Старик с пластырем на глазу наигрывал на скрипке. Ему подпевала кудрявая девушка в пёстром платке.
- Ещё раз, Лиза, ещё раз! - говорил старик и отбивал такт ногой.
- Готово! - сказал Мариано, слезая со сцены.
Он взял в рот жестяную пластинку-пиветту и заверещал голосом Пульчинеллы:
- Представление продолжается!
Мы поспешили к нашей скамейке. Занавес поднялся. Мы увидели комнату с узорным окошком. В углу виднелся очаг, посредине стояли стол и табуретки, у стены - резной сундук.
Панталоне в чёрном бархатном плаще, переваливаясь, вышел на сцену. За ним, мелко семеня ножками, бежала Смеральдина в розовой юбочке.
- Прощай, Смеральдина, - сказал Панталоне густым голосом. - Я еду в Падую за товарами. Гляди, чтобы без меня сюда не шатались монахи. Я их терпеть не могу! Заведут глаза, бормочут молитвы - будто святые, а сами норовят угоститься задаром или вытянуть деньги у хозяйки, пока хозяина нет дома. Если без меня побывает здесь монах, уж я наломаю ему бока! - Панталоне грозно трясёт деревянной бородкой.
Смеральдина ахает, всплескивает руками и клянется, что она ни одного монаха не пустит на порог. Проводив Панталоне, она приносит лютню, играет и поёт, сидя у окошка. Я знаю, что на коленях у Смеральдины не лютня, а простая дощечка без струн. Я слышу, как старик за сценой наигрывает уа скрипке, а кудрявая Лиза подпевает ему, - и всё-таки мне кажется, что это играет и поёт маленькая деревянная Смеральдина в креслице у окна. Она двигает ручками над лютней, качает головой и отбивает такт.
- О, что за ангельское пение, синьора Смеральдина! Да будет мир с вами! - говорит скрипучий голос.
В окошко заглядывает бритая, толстощёкая голова монаха. Слово за словом - и толстый монах входит в дом. Слово за словом - и он усаживается за стол. Смеральдина приносит рыбу, жареного петуха и огромную тарелку с макаронами. Монах раскрывает рот, и… - поверите ли? - макароны сами скачут ему в глотку с тарелки!
Зрители хохочут, топают, кричат. Я сам разеваю рот, глядя на этого обжору. Монах снова раскрывает пасть, и снова макароны прыгают с тарелки.
Вдруг слышится пронзительный голос:
- Ля-ри-ля-ля! Ля-ри-ля-ля!
- Пульчинелла! Пульчинелла! - кричат зрители, вскочив с мест.
В окошко заглядывает Пульчинелла в чёрной масочке и белом колпаке. Он стучит в раму.
- Хозяюшка Смеральдина, пусти усталого путника!
- Ступай прочь, бродяга! - отвечает Смеральдина.
- Сгинь с глаз моих, нераскаянный грешник! - кричит монах и щёлкает челюстями над тарелкой.
Пульчинелла исчез. Монах объедается за столом. Смеральдина приносит большую бутыль с вином, и вдруг - снова стук. В окошке появляется голова Панталоне с деревянной бородкой.
- Отвори! - кричит Панталоне. - Я забыл дома кошелёк.
Монах уронил бутылку. Смеральдина, ахая, мечется по сцене. Ну и попадёт же теперь обжоре монаху!
- Спрячьтесь в сундук, ваше преподобие! - лепечет Смеральдина.
Монах прыгает в сундук. Тарелки с кушаньем и бутыль летят за ним следом. Крышка захлопнута. Только пучок ниток, идущий из сундука кверху, выдает, что в сундуке - монах.
Вместе с Панталоне входит Пульчинелла. Он приплясывает, поводит своим длинным носом, - кажется, будто он подмигивает Смеральдине.
- Я привёл гостя, Смеральдина, - говорит Панталоне, - накорми нас ужином!
- Нечем ужинать, дружок, в доме нет ничего съестного, - жалобно отвечает плутовка.
- Та-та-та! - пищит Пульчинелла. - Я сам вас угощу ужином!
- Да ты кто такой? - спрашивает Панталоне.
- Я художник, я сапожник, я пекарь, я и лекарь. Я заговариваю зубы, лечу дураков от глупости, - пищит Пульчинелла.
- Да что ты? - удивляется простак Панталоне. Тут Пульчинелла садится на стол и, болтая ногами, говорит такую ерунду, что зрители смеются не переставая. Джузеппе рядом со мной смеется тихим стариковским смехом, а я хохочу во весь голос.
- Я на метле летаю, чертей вызываю, я - чародей-чернокнижник! - пищит Пульчинелла.
- Хотел бы я поглядеть чёрта! - вздыхает Панталоне.
- Изволь.
Пульчинелла становится посреди комнаты, притопывает ногами и бормочет заклинания:
- Б?рум, б?рум, бандар?, чембур?нда, чембар?!
Смеральдина и Панталоне забились в угол и трясутся от страха. А Пульчинелла кричит всё громче, прыгает всё выше, носится по сцене, опрокидывает стол и табуретки. Наконец он подбегает к сундуку.
- Эй, чёрт, выходи!
- О-о-о! - страшным голосом вопит монах и выскакивает из сундука. Панталоне от страха упал в очаг и дрыгает ногами в воздухе. Смеральдина плачет, упав на колени. Пульчинелла колотит монаха дубинкой, гоняет его по всей сцене и выталкивает за дверь. Потом он вытаскивает из сундука тарелки с кушаньями и зовёт хозяев ужинать.
- Ох, - стонет Панталоне, - натерпелся я страху! А правда, Смеральдина, будто чёрт похож на толстого монаха?
Пульчинелла уже устроился за столом. Он тычет носом кушанья, пробует вино из бутылки и, взгромоздившись на табурет, поёт пресмешную застольную песню.
Занавес опустился, но все так хлопали, кричали и шумели, что он снова поднялся. Панталоне кивал нам бородкой, Смеральдина посылала поцелуи, Пульчинелла кланялся, размахивая дубинкой, и даже злополучный монах высунул голову из-за кулисы и на прощанье щёлкнул зубами, а дым догоравших свечей затягивал сцену голубым облаком.
НА ПЛОЩАДИ
Когда мы в темноте выходили из балаганчика, я потерял в толпе дядю Джузеппе. В потемневшем небе уже светились звезды. Вдалеке, на Большом канале, мелькали фонарики гондол и слышалась музыка.
На площади было всё ещё много народа. Я вглядывался в тёмные фигуры прохожих. Вот мне показалось, что я вижу широкие плечи и седые волосы моего спутника. Я бросился вслед прохожему. Но это был не Джузеппе. Я трижды обежал площадь и наконец вернулся к балагану. Сквозь грубое полотно занавески тускло мерцал огонек. В балагане слышались голоса. Может быть, дядя Джузеппе остался там и разговаривает с Мариано? Не решаясь войти, я стал ждать у входа. Скоро огонек погас. Рослый Мариано появился в дверях с ящиком в руках.
- Ну, всё взяли? - крикнул, он в темноту.
За ним вышли две женщины и долговязый парень с узлами на плечах.
- А если ты ещё раз запутаешь султана, я тебе ноги переломаю… - донеслось до меня ворчание Мариано.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25