Где же Геновева? Я злобно швырял кукол на пол, они падали мягко, как подушки, чуть шурша шёлком, и вдруг - легкий деревянный стук, знакомый стук упавшей на пол марионетки. Я стал шарить на полу, - Геновева! Маленькая деревянная Геновева среди мягких кукол! Я сунул её за борт куртки и выскочил в окно. Теперь бежать!
- О Теодор, вы сломали себе ногу? - услышал я испуганный голос тети Эммы.
- О-ох, дюжину их, целую дюжину сломал… - плакался дворецкий.
- Ангелы небесные! Дюжину ног!
- Венецианских бокалов, фрау Эмма. Но не в том дело. Зовите людей - в замке разбойники!
- Ай! - взвизгнула тётя Эмма.
- Они сшибли меня с ног и скрылись в комнате с подарками… грабят… я сторожу их здесь… - страшным шепотом говорил дворецкий.
- О-о-о! Воры, разбойники! Помогите! - завопила тётя Эмма.
Я пригнулся и побежал в конец галереи. К лестнице уже со всех концов сбегались лакеи, и кто-то кричал: «Несите факелы! Эрик, тащи ружье!» Лакеи, видно, струсили.
Я перемахнул через перила. Ещё утром я видел, что дикий виноград вьется по деревянной решётке с той стороны замка. Нащупав ногами решётку, я стал быстро спускаться, держась за шаткие лозы. До земли уже недалеко… Я повис на руках, болтая ногами, и взглянул вниз - куда бы мне спрыгнуть. Взглянул и чуть не заорал от страха. Прямо против меня в открытом окне стоял кто-то чёрный… Мы молча глядели друг на друга.
- Ну, прыгай же скорее, мальчик… - негромко сказал чёрный, и я узнал мсье Дюваля.
Я спрыгнул и, не удержавшись на ногах, упал на четвереньки. Какая-то слабость вдруг нашла на меня. Всё пропало, сейчас он схватит меня и отберёт Геновеву. Но мсье Дюваль не шевелился. Отвернув бледное лицо, он глядел на звезды.
На галерее гремели шаги. Слуги с факелами и ружьями гурьбой шли на разбойников. Я бросился в кусты и задал стрекача в каштановую рощу.
Гости у павильона, должно быть, не слышали переполоха. Играла музыка. Над прудом вертелись огненные и зелёные колёса, взлетали ракеты и сыпались золотистые брызги.
Прижимая к груди Геновеву, чтобы не замочить её в ручье, я пролез в дыру под оградой.
НОЧНОЙ ПУТЬ
Небо было синее, звездное. В вышине плавала большая светлая луна. Дорога совсем побелела от лунного света. Я бодро шагал вперед. Мне хотелось поскорее добраться до Нейдорфа.
Наверное, мейстер Вальтер ждёт меня на крылечке корчмы и курит свою трубку. Я увижу издали его тёмно-красный огонек и крикну:
- Мейстер Вальтер, я добыл Геновеву!
- Молодец, Иозеф! - ответит мейстер Вальтер и отнесёт куклу Марте.
Азарта уже, верно, спит, досыта наплакавшись. Мейстер положит ей куклу на подушку. Утром проснется Марта, а Геновева - тут она!
Я вошёл в тёмную рощу. Вдруг мне показалось, что я сбился с дороги. Нет, вот она, дорога, - под ногами, а вдали сквозь деревья просвечивают залитые луной поля. Над пригорком мелькнула колокольня. Я прибавил шагу. Вот плетни, овины, колодец посреди улицы.
За плетнем залаяла собака. Ей визгливо ответила другая, и громким басом отозвалась третья. Я припустил по улице, но все собаки в деревне уже проснулись, и лай несся со всех дворов. Справа над забором показалась чёрная морда, сверкая глазами. Собака спрыгнула на улицу, а за ней, взмахнув хвостом, выскочила другая. Слева из подворотни на меня бросился лохматый пёс. Я помчался сломя голову, собаки стаей неслись за мной. Догонят - разорвут на клочки! Сейчас они схватят меня зубами за ноги. Где же корчма?
Вдруг из-за угла выскочил какой-то человек и бросился мне наперерез. С размаху я налетел на него. Он крепко обхватил меня руками и заорал:
- А, голубчик, попался! Сам прибежал! Да цыц вы, проклятые!
Собаки рыча остановились. Я узнал толстого сельского сторожа с носом луковицей, который когда-то оставил нас без обеда. Он схватил меня за шиворот и потащил на крыльцо. Я не сопротивлялся: уж очень был рад, что избавился от собак.
Втолкнув меня в сени, сторож снял фонарь со стены. На лавке дремал безусый стражник, держа ружье между колен.
- Вот! - торжествующе крикнул сторож. - Я поймал его, пока ты сны видел! Тот?
- Тот! - отвечал стражник, протирая глаза. - Рожа черномазая, - видать, что итальянец.
- Ну? - грозно крикнул сторож, выпятив грудь. - Признавайся, малый, где она у тебя? Отвечай добром, а то мы с тебя семь шкур спустим!
Я невольно прижал к себе Геновеву. Неужто они уже знают?
- Куда ты её запрятал?
- Я не украл её, это Мартина кукла… - забормотал я.
- Э, да чего там разговаривать! Его надо обыскать! - И сторож стал стаскивать с меня куртку. Стражник лениво помогал ему. Я как волчок бился и вертелся в их руках, локтями и зубами защищая Геновеву, но сторож всё-таки вырвал её у меня. Стражник поднёс фонарь.
- Кукла! - воскликнули они оба в один голос и замолчали.
Я тоже молчал. Свет от фонаря золотил деревянное личико Геновевы.
- Тьфу! - сказал наконец стражник. - И на черта ты, малый, таскаешь с собой куклу?
- Постой, друг! - Сторож поднял вверх толстый палец, похожий на сосиску. - Меня не проведешь! Я недаром служил на границе и контрабандистов вылавливал! Эта кукла у него неспроста! Он в неё что-нибудь запрятал.
И сторож стал трясти многострадальную Геновеву.
- Не трогайте куклу! Вы её испортите! - кричал я.
- Да ну тебя, брошка чуть не с ладонь, где она уместится в кукле-то? - сказал молодой и отобрал Геновеву у сторожа.
- Знаем, знаем, он, может быть, брильянты повыковыривал и в куклу спрятал… Знаем мы эти штучки. - И сторож, выхватив Геновеву у стражника, продолжал её теребить.
- Какая брошка? Какие брильянты? Отдайте мне куклу, меня мейстер Вальтер ждет! - орал я.
Сторож бросил Геновеву и почесал за ухом.
- Ну что ж, посадим его в холодную, а завтра отправим в Тольц, там разберутся… - зевая, сказал стражник.
Он толкнул меня в тёмный чулан и запер дверь. Я упал на охапку соломы и, сжимая в руках растрёпанную Геновеву, раздумывал: за что они меня схватили?
МАЛЬЧИК С ОБЕЗЬЯНОЙ
Я проснулся на заре. Сквозь маленькое оконце брезжил свет. За дверью слышались голоса.
- Как, ещё один? - спросил стражник.
- Ну да, тот самый. Я поймал его, когда он кур воровал у старого Штрумпфа, - ответил незнакомый голос.
- А это кто? Сущий чертёнок!
- Обезьяна. Видишь, он её за деньги показывает. Ну и народ! Вчера одного с куклой поймали, сегодня другого с обезьянкой… оба черномазые…
- Такое уж их дело…
Дверь отворилась, и стражник втолкнул в чулан оборванного мальчишку. Он с размаху упал на солому рядом со мной и захныкал, размазывая грязь по лицу. На его плече, крепко уцепившись за рваный ворот, сидела серая обезьянка. Матросы привозили таких из дальних стран и разгуливали с ними по докам Венеции. Обезьяна смотрела на меня блестящими, как пуговички, глазами, хлопала красноватыми веками и маленькой тёмной ручкой поправляла свой ошейник. Потом она тоже захныкала и полезла к мальчишке под куртку. Он оттолкнул её и сказал по-итальянски:
- Пошла прочь, Бианка!
Я взглянул в измазанное лицо мальчишки и ахнул: Пьетро! Да, это был Пьетро из театра Мариано, лукавый Пьетро, наш вечный обидчик, - но как же я обрадовался ему на чужой стороне!
- Пьетро, миленький, откуда ты? Куда идешь?
У меня даже голос оборвался от радости. Пьетро взглянул на меня и усмехнулся. Он, казалось, ничуть не удивился нашей встрече. Потом он отвернулся и заворчал:
- Черти… Привязались ко мне с какой-то брошкой… Дурак я, что ли, брошки воровать, - за это и повесить могут…
- Да как ты сюда попал? Мариано тоже здесь? Почему вы не подождали нас в Падуе? Знаешь, мы хотели вас догнать по дороге в Тироль, мы везде про вас расспрашивали… Куда вы пошли из Виченцы? - засыпал я Пьетро вопросами.
Пьетро презрительно подёрнул губами.
- Мы вовсе не заходили в Виченцу. Мариано нарочно соврал на постоялом дворе, будто мы идём в Виченцу, чтобы след запутать.
- Чтобы след запутать? - ахнул я.
- Ну да. Ты думаешь, нам больно хотелось с вами связываться? Мариано то и дело говорил: «Как бы мне избавиться от этих щенят!» Денежки вашего синьора Гоцци он ещё в «Белом олене» прокутил! - с удовольствием рассказывал Пьетро, насмешливо поглядывая на меня.
- Куда вы пошли потом?
- Мы жили в одной деревне у брата Мариано, поджидали, пока из Венеции придёт старый Якопо со своей скрипкой. Ведь без музыки нельзя давать представление. Ну, когда Якопо пришёл, мы тронулись в путь. Были в Швейцарии - хорошо заработали.
- Значит, театр Мариано здесь теперь?
Пьетро сразу помрачнел и выругался.
- Почем я знаю, где его черти носят! Мариано бросил меня, как собаку. Хорошо ещё, что обезьяну мне оставил!
Тут Пьетро рассказал, как он заболел горячкой я Мариано оставил его у одной старухи, а сам уехал. Пьетро выздоровел и пошёл по деревням, показывая свою обезьянку. Ему хочется вернуться на родину. Ему надоела до смерти чужая сторона. Обезьянка пляшет, кувыркается, представляется пьяной и умеет притворяться, что умерла. Но им мало подают. Живут они впроголодь.
- Вчера одна важная барыня с маленьким барчуком смотрела-смотрела на обезьянку, заставляла её кувыркаться целый час, а знаешь, что подала? Медный грош! А Бианка любит сахар… - Обезьянка глухо закашляла, поглаживая себя по мохнатой груди.
- Я про вас обоих слыхал. Знатно живёте, у немца работаете… - прибавил Пьетро и с недоброй усмешкой оскалил зубы. - А уж твоя сестра… - он махнул рукой.
- Моя сестра? - удивился я. - Ты слышал про мою сестру?
Передо мной встали бледное лицо и чёрное платье Урсулы, какой я видел её в последний раз. Это был праздничный день. Урсула пришла навестить меня. Я плакал, побитый тёткой Теренцией. «Не плачь, Пеппо, потерпи ещё, - сказала Урсула, - а потом я возьму тебя к себе, и мы будем жить вместе». Тётка Теренция крикнула ей, чтобы она замолчала. Она - сама нищая, и пусть лучше не ходит сюда и не говорит глупостей! Урсула ушла, и с тех пор я её не видел.
- Что? Что ты знаешь про мою сестру? - уцепился я за Пьетро.
- Якопо рассказывал… - нехотя сказал Пьетро.
- Ну, ну, что рассказывал?
Пьетро вдруг обозлился.
- Да что ты пристал? Ничего я не знаю… Тут дверь распахнулась, и вошёл молодой стражник, а за ним другой, бородатый и угрюмый, со шрамом на щеке. Они связали нам руки за спиной и вывели нас на улицу. Там уже суетился толстый сельский сторож.
- Ведите их, не спуская глаз. Вы мне ответите, если они убегут. Да не забудьте сказать господину судье, что одного преступника я сам поймал своей рукой, я - отставной капрал Вурцель! - кричал он, прыгая вокруг нас.
- Да замолчи ты, старый хрен! - сказал бородатый, и сторож замолчал. - Ну, ребята, шагом марш! Между собой не разговаривать!
Мы пошли по дороге. Я раздумывал: знает ли Пьетро что-нибудь про мою сестру или он соврал? Мне вспомнилось, как мы с ней сидели на пороге и ели варёные бобы, когда ещё отец был жив. Урсула пела и смеялась. От домов падали густые, прохладные тени. Я любил мою сестру, Я был на чужой стороне, вокруг меня всё были чужие люди. Как бы мне допытаться, что знает Пьетро?
Я не очень беепокоился о нашей участи. Геновеву у меня не отобрали, а это было самое главное, всё остальное - пустяки. Я придерживал подбородком её деревянную головку, торчавшую из-за борта моей куртки, и думал о моей сестре.
Озябшая Бианка, спрятавшись на груди у Пьетро, выглядывала из-за его плеча и смотрела на меня жалобными глазами.
Мы прошли мимо постоялого двора с резным крыльцом. На его вывеске было написано: «Альтдорфская гостиница». Значит, я ночью забрёл в Альтдорф вместо Нейдорфа.
ЗА РЕШЁТКОЙ
- Батюшки, никак это мальчишку мейстера Вальтера ведут! - воскликнул весёлый пекарь, месивший тесто у окна пекарни. Оглянувшись, я увидел, что он тихонько пошёл за нами следом по пустынным улицам Тольца.
- Не оглядываться! - гаркнул бородатый стражник.
Нас привели в арестный дом и посадили в узкую мрачную камеру. Её решётчатое окно выходило на площадь. Ярмарка кончилась. Только полинявшие мачты для лазанья уныло торчали вверх да на месте нашего балаганчика виднелись четыре колышка.
- К окну не подходить! - сказал бородатый стражник и развязал нам руки.
Мы сели на гнилую солому в углу. Стражник принёс два куска хлеба и две кружки с водой.
Мы хотели накормить Бианку. Но она не стала есть хлеба, только жадно попила воды и, вся дрожа, уселась в углу на соломе. Тогда я снял с Геновевы бархатный плащ, который и так держался на одной ниточке, и надел на бедное, дрожавшее тельце обезьянки, завязав вокруг её шеи серебряные тесемочки. Обезьянка, нахохлившись, спрятала под плащ свои озябшие чёрные ручки.
- Откуда у тебя эта кукла? - спросил Пьетро, хищно сверкнув глазами.
- Это не моя кукла. Это кукла… мейстера Вальтера.
- Отдай её мне. Я подвяжу её на нитки и буду показывать вместе с Бианкой! - сказал Пьетро.
- Это не моя кукла!
Но Пьетро уже взял Геновеву, и Бианка, протянув лапку, уже обнюхивала её паричок.
- Отдай куклу, я расскажу тебе всё про твою сестру. Я всё знаю, - заговорил Пьетро.
Сердце у меня встрепенулось.
- Ох, расскажи, Пьетро! - Но тут я вспомнил отчаянные глаза Марты, когда она, сжав руки, говорила: «Кто это позволил?» - и выхватил Геновеву из рук Пьетро. - Это не моя кукла! - сказал я.
- Ну, тогда ничего не узнаешь…
- Пьетро, у меня есть другая кукла, хорошая - Пульчинелла, который раскрывает рот, - я отдам его тебе, только расскажи.
- Хороший? И рот раскрывает?
- Да, да. Самый хороший. Самый чудесный в Баварии… - повторил я слова мейстера Вальтера. - Я отдам его тебе, когда нас выпустят.
- Ладно. Когда отдашь, тогда расскажу. - Пьетро улегся на соломе, подложив руки под голову. Бианка равнодушно спряталась под его куртку. Больше я ничего не мог от него добиться.
Часы тянулись медленно. Я следил, как тень от колокольни переползла площадь. Солнце шло к закату, когда безусый стражник принёс нам горшок с похлебкой.
- Ну, а ты, зверь заморский, сахару небось хочешь? - спросил он и дал Бианке кусочек сахару. Она отправила его за щеку и радостно зачмокала.
- За что нас посадили сюда? - спросил я у стражника.
- Вот вечером приедет судья, тогда узнаете, - ответил он и, пощекотав на прощанье ушко Бианки, ушёл.
На площади послышался какой-то шум. Выглянув в окно, я увидел кучку смеющихся людей, а посреди них верхом на Гекторе возвышался - кто бы вы думали?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25