Я погладил мышку, сидевшую на его плече. Мышка встала на задние лапки, быстро-быстро шевеля белыми усиками и розовым носом, обнюхала мой палец и вдруг юркнула в карман своего хозяина. Только тонкий хвостик, как бело-розовый шнурочек, остался снаружи на потертом бархате куртки.
Дождь лил как из ведра. В открытую дверь он нахлестал целую лужу. Вместе с метром Миньяром нам удалось прикрыть дверь. Тогда сучья в очаге затрещали, дым потянулся в трубу, в хижине стало уютнее.
Паскуале, сидя на полу, глазел на мышек. Их было двенадцать. Они шустро бегали из верхнего этажа своей клетки в нижний, по пути отгрызая крошки от хлебных корочек, засунутых между прутьями клетки.
Скоро мы узнали, что мышки эти дрессированные, - метр Миньяр дает мышиные представления, а мадемуазель Розали ходит по канату.
- О, мадемуазель Розали - большая артистка! - воскликнул метр Миньяр, подняв плечи и зажмурив глаза. - Мы идём сейчас в Регенсбург, а наши вещи отправлены вперед на тележке. А вы, мои маленькие друзья, куда идете?
Мы сказали, что тоже идём в Регенсбург и будем учиться музыке и пению у синьора Рандольфо Манцони.
Метр Миньяр высоко поднял брови.
- О, у самого Манцони? Это знаменитый музыкант! Мы слушали его новую оперу в Мюнхене. Так так… - Он покачал головой и задумался. - А чем вы занимались до сих пор, мои друзья? - вдруг спросил он, приветливо улыбаясь.
Мы ответили ему, что работали в марионеточном театре мейстера Вальтера.
Метр Миньяр пришёл в восторг.
- Значит, вы тоже артисты! Мы с вами товарищи! О, театр марионеток - ведь это настоящее искусство! - И он попросил нас показать кукол.
Мы развязали мешки и вынули наших актёров. Метр Миньяр тотчас же надел маленького Пульчинеллу на одну руку, пуделя - на другую и, смеясь, стал разыгрывать тут же придуманную комедию. Он подносил Пульчинеллу к мышиной клетке. Пульчинелла сначала лукаво выглядывал из-за угла, потом, приложив палец ко рту, подкрадывался к дверце и старался её открыть. Тут пудель набрасывался на него сзади и оттаскивал его прочь за край балахончика. Пульчинелла дрался с пуделем, опять открывал дверцу и падал в испуге навзничь перед выглянувшей мышкой. Мадемуазель Розали заливалась смехом.
- Polichinelle! Qu'il est beau ce petit Polichinelle! - говорила она.
- Она говорит, что ваш Полишинель очень хорошенький! - сказал метр Миньяр.
Тогда мы показали им, как пляшет Нинетта, старая подруга наших странствий. Они хлопали в ладоши и кричали «браво». Мадемуазель Розали сама попробовала водить Нинетту, а потом спросила что-то по-французски.
- Мадемуазель Розали спрашивает, можно ли сделать куклу, которая ходила бы по канату, размахивая флажками? - перевёл нам метр Миньяр.
Я задумался, вспоминая канатных плясунов, виденных ещё в Венеции. Я старался представить себе канат и вагу с нитками - и вдруг сообразил, как это можно сделать.
- Можно, можно! - закричал я, смеясь от радости. У меня даже руки зачесались поскорее сделать марионетку, такую же гибкую и красивую, как мадемуазель Розали, которая ходила бы по канату.
Мадемуазель Розали весело схватила меня за руки, и мы закружились по хижине. Потом она опять сказала что-то.
- Она просит, чтоб вы сделали ей такую марионетку, - сказал метр Миньяр.
Я кивнул головой. Паскуале дёрнул меня за рукав.
- Пеппо, ведь мы завтра идём к синьору Манцони.
- Ничего, я успею сделать, - ответил я.
Дождь кончился. В разрывах туч виднелось зеленоватое вечернее небо. Мы собрали наши пожитки и весело двинулись в путь.
Еще не затихший ветер обдавал нас хрустальным дождём с дубовых веток.
РАНДОЛЬФО МАНЦОНИ
- Знаешь, Пеппо, лучше нам сначала купить себе новые куртки и башмаки, а потом уже пойти к синьору Манцони. Вдруг ему не понравится, что мы такие оборванцы. Я думаю, синьор Гоцци был бы недоволен, если бы узнал, что мы явились к его другу чуть ли не в лохмотьях. У нас хватит денег, чтобы купить новое платье, - говорил Паскуале, осматривая свои обтрёпанные локти, на которых едва держались заплатки, положенные Мартой.
Мы вышли из ворот гостиницы, где ночевали.
Утреннее солнце сияло на островерхих куполах Регенсбурга. Мы нашли лавку старьевщика, но она была на замке, хозяин открыл её только в полдень.
Пока мы ждали, я начал вырезывать головку канатной плясуньи.
Дряхлый старьевщик с лицом, изборожденным такими же морщинами и складками, как неглаженое тряпье на его прилавке, перерыл для нас весь запас своих курток и башмаков. Наконец я выбрал себе зелёную куртку с позументом, чуть поеденную молью, а Паскуале - коричневый кафтанчик с потертым бархатным воротничком. Кафтанчик был очень велик Паскуале, но мы загнули слишком длинные рукава, и тогда вышло хорошо. Ещё мы купили себе козловые полусапожки на толстых подошвах. Старьевщик указал нам улицу, где жил синьор Манцони.
Паскуале вынул из сумки письмо синьора Гоцци, от которого зависела наша судьба. Серый пакет поизмялся, его уголки обтрепались за время нашего долгого пути. Бисерные строчки адреса стерлись и побледнели. Паскуале бережно положил письмо в карман нового кафтанчика и пригладил свои белокурые волосы. Чувствуя себя необыкновенно важными, мы пошли через мост в предместье.
Мы шли по тихой улице мимо осенних лип. Хорошенькие домики прятались в кустах бузины. В палисадниках цвели огненные настурции. Паскуале заглядывал во все калитки. Из одного окошка донеслись звуки клавесина. Кто-то разучивал гамму нетвердой рукой.
- Сюда! - крикнул Паскуале и распахнул калитку. Молодая простоволосая женщина сидела на крыльце и чистила румяные яблоки. Она удивлённо посмотрела на нас.
- Здесь живёт синьор Манцони? - смело спросил Паскуале.
Женщина покачала головой.
- Нет, не здесь. Что это вам вздумалось?
- Нам сказали, что он живёт на этой улице, мы услышали музыку - подумали, что он живёт в этом доме, - смущенно объяснил Паскуале.
- А вы кто такие?
- Мы… мы земляки синьора Манцони, - ответили мы в один голос.
- Ах, земляки! - усмехнулась женщина. Она неторопливо стряхнула яблочную кожуру с передника и вышла за калитку.
- Вон за чугунной оградой дом герра Манцони! - сказала женщина и указала рукой вдоль улицы.
Мы поблагодарили её и побежали к большому, красивому дому. Колонны из белого камня украшали его фасад. Широкие каменные ступени вели на крыльцо. Перед крыльцом желтели дорожки палисадника. Бронзовый дельфин над каменным бассейном пускал из глотки две тоненькие струи.
Перед чугунной оградой стояла богатая коляска.
На серых лошадях блестела серебряная сбруя. Кучер в ливрее, сидя на высоких козлах, важно переговаривался с толстым привратником у ворот. Мне стало не по себе. Как мы пройдём в дом мимо этих важных особ?
- Здесь живёт синьор Манцони? - тонким голосом спросил Паскуале.
Привратник даже не повернул голову.
- А вот у князя Флемминга была карета - вся в зеркалах, я тебе доложу… Её из Англии привезли… - рассказывал кучер.
Я набрался храбрости и дёрнул привратника за рукав.
- Синьор Манцони дома?
Привратник замолк на полуслове и сердито оглядел нас обоих с головы до ног. Паскуале вытащил из кармана заветное письмо и совал его привратнику в руку.
- У нас письмо к синьору Манцони! - бормотал он. - Пустите нас в дом!
- Э, нет, шалишь, в дом я тебя не пущу! - сказал привратник. - Подождёшь здесь. Вы что, земляки герра Манцони?
- Земляки… - ответил я.
- Так я и знал. Вижу: оборванцы пришли, - ну, думаю, земляки! - Привратник подмигнул кучеру. - У нас этих земляков как собак нерезаных…
Кучер громко захохотал, но вдруг поперхнулся, сжал челюсти и выпрямил спину. На крыльце показалась дама в серебристых шелках. За нею, почтительно склонив парик, шёл широкоплечий и коротконогий немолодой господин, а позади, волоча тонкие ноги, выступал юноша в огромном кружевном воротнике. Юноша тащил под мышкой сверток нот.
- Пошли с дороги, земляки! - шепнул сторож, оттолкнув нас, и широко распахнул калитку.
- Ах, маэстро, ваша опера божественна… Сама герцогиня говорит, - лепетала дама, играя золотым лорнетом.
Маэстро блестел чёрными, как вишни, глазами на мясистом лице, покрытом мелкими красными жилками, кланялся и говорил густым голосом:
- Ваше сиятельство, вы очень милостивы ко мне…
- Мой сын Мориц в восторге от своего учителя! Не правда ли, Мориц?
Юноша хмыкнул. Я узнал в нём прыщавого Морица из замка Гогенау. Дама, шурша шелками, уселась в коляску. Мориц неловко взгромоздился вслед за матерью. Маэстро кланялся, выставив вперед короткую ногу и прижимая руку к сердцу. Коляска тронулась. Маэстро повернулся на каблуках и пошёл к дому.
- Синьор Манцони! Синьор Манцони! - закричал Паскуале, ухватившись за прутья решётки. - Мы принесли вам письмо!
Маэстро оглянулся и, не двигаясь с места, протянул полную, белую руку с блестящими перстнями. Привратник выхватил у Паскуале серый конверт и с поклоном поднёс его маэстро. Тот быстро распечатал конверт, пробежал глазами несколько строк, криво усмехнулся и пожал плечами. Его правая рука опустилась в карман.
- Возьми, отдай моим «землякам»! - сказал синьор Манцони, высыпая на ладонь привратника несколько мелких монет.
- Уж очень вы балуете землячков, ваша милость! - подобострастно сказал привратник. - Кто ни придёт, никому отказа нет, смею сказать!
Синьор Манцони рассмеялся, аккуратно изорвал на мелкие клочки письмо Гоцци и, проходя мимо бассейна, бросил клочки в воду. Они поплыли, как маленькие белые кораблики.
Мы не взяли у привратника денег, которые дал синьор Манцони.
- Эй, земляки, да вы никак обиделись? - смеялся привратник нам вслед.
Мы молча пошли прочь, опустив головы. Паскуале шёл сгорбившись, и длинные рукава его кафтанчика висели до колен. Он забыл, что их надо подвернуть.
«Я не сомневаюсь, что ваше благородное сердце обрадуется случаю совершить доброе и полезное дело…» - писал синьор Гоцци.
Как видно, сердце синьора Манцони было уже вовсе не такое благородное.
Метр Миньяр стоял на углу и, макая малярную кисть в ведерко, намазывал клеем забор. Мадемуазель Розали, закутанная в плащ, обеими руками прикладывала к забору афишу и хлопала розовой ладонью по её краям. Мальчишки стояли кучкой и читали по складам:
«Сегодня в доме купца Гинца знаменитый дрессировщик метр Миньяр покажет своих учёных мышей. И как мыши танцуют, стреляют из пушек и качаются на качелях. Там же мадемуазель Розали Намора будет ходить по канату на высоте шести футов над землей и прыгнет в бумажный обруч с пирамидой из тридцати трех рюмок на голове».
- А, синьоры! - радостно крикнул метр Миньяр. - Где вы гуляли? Приходите к нам на представление. А почему синьор Паскуале такой грустный? Случилось что-нибудь?
Паскуале отвернулся и заплакал.
- Синьор Манцони нас не принял! - сказал я и почувствовал, что краснею.
Метр Миньяр не спросил ни слова больше. Он бросил кисть в ведро и хлопнул Паскуале по плечу.
- Ну, ну… не надо грустить, мой мальчик, побольше бодрости!
Паскуале прижался головой к забору и рыдал, кусая свой длинный рукав.
Мадемуазель Розали чирикнула, как птица, всплеснула руками и, оторвав голову Паскуале от забора, крепко прижала Паскуале к себе. Она закрывала его плащом от глазевших мальчишек, гладила его по волосам и говорила что-то ласковое. Паскуале перестал плакать.
- Надо смеяться, мальчик… Кто смеется, тому легче живётся… - сказала она, смешно коверкая итальянский язык, и Паскуале засмеялся.
ТРИДЦАТЬ ТРИ РЮМКИ
Дом купца Гинца был просто-напросто сараем. На его земляном полу стояли длинные скамейки. Протянутая бечевка отделяла сцену от зрительного зала. По углам шныряли крысы.
Мы помогли метру ввинтить стальные кольца в стены и натянуть между ними канат на высоте шести футов над землею. Потом я влез на стремянку и ввинтил такое же кольцо в поперечную балку крыши. Мы продёрнули в неё веревку с привязанным к ней бумажным обручем и подтянули обруч к потолку. По сторонам сцены мы повесили две малиновые занавески и зажгли масляные лампы.
Народу собралось немного - пять-шесть бюргеров, приведших за руку своих толстощёких ребят, да компания весёлых подмастерьев и молоденьких работниц. Зато уличные ребятишки толпой заглядывали в дверь и, верно, мечтали пролезть в сарай зайцами.
- Впусти их, Жозеф, - шепнул мне метр Миньяр. - Мадемуазель Розали не любит представлять перед пустыми скамейками… - Таинственно подмигнув, он позвал Паскуале и проковылял за малиновую занавеску.
Я распахнул дверь. Шумная орава ребят хлынула в сарай, рассаживаясь на пустых скамейках. Я запер дверь на щеколду. Паскуале позвонил в колокольчик, и на сцену вышел метр. Короткий плащ из малинового бархата топорщился на его спине. Спереди из-под чёрного кафтана виднелся голубой атласный камзол. На его правой ноге лоснился белый чулок и блестела туфля с пряжкой. Если бы не деревяшка вместо другой ноги, чеканившая его шаги деревянным стуком, я бы не узнал метра в таком великолепном обличье.
Он раскланялся, прижимая руки к сердцу, и поставил на большой стол клетку с мышами. Потом он положил перед клеткой шесть красных кубиков, открыл дверцу и пискнул, смешно сложив губы.
Тотчас же шесть белых мышек выбежали из клетки и расселись на кубиках. Метр поднял серебряную дудочку - мыши встали на задние лапки и уморительно поклонились. Метр поднёс дудочку к губам и засвистал мелодию - мышки попарно закружились по столу, будто танцевали. Потом из клетки вышли ещё четыре мышки с блестящими касками на головах. Они несли маленькие ружья на плечах и маршировали по столу, как солдаты. Ребятишки кричали от восторга. Метр снял с мышек ружья, поставил на стол две маленькие зелёные пушки и скомандовал:
- Артиллерия, пли!
Мышки попарно бросились к пушкам, дёрнули какие-то веревочки, и над столом сразу хлопнули два выстрела с огнем и дымом.
- Ещё, ещё! - кричали ребята.
Метр опять зарядил пушки, и опять стреляли маленькие хвостатые артиллеристы. Они уже не отходили от своих пушек и, смешно шевеля мордочками, глодали сало, привязанное к веревочкам, пока две мышки в голубых юбочках и бумажных шляпках качались на маленьких качелях.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25