— Не все ли вам, Сергей Павлович, равно: выпускается эта штука серийно или нет, — удивился один из присутствовавших. — Дайте заказ, и уж по вашей-то просьбе, для космоса, будьте спокойны, любой завод сделает. Как говорится, за честь почтёт.
— Сделает, сделает, — хмуро ответил Королев. — Сделает штучно. Уникальную вещь. А мне уникальности не нужны. Нам надо такой клапан поставить, чтобы тысячи таких же где-то уже давно работали: в авиации или, ещё лучше, на автомобилях… Апробированные, доведённые. Тогда он будет надёжный.
Когда несколько лет спустя обстоятельства заставили меня вплотную соприкоснуться с проблемами надёжности, я вспомнил слова Королева. Зависимость надёжности от стандартизации, от масштаба производства он ощущал, как мы видим, очень точно. И значение этому придавал первостепенное.
В другой раз инженерный здравый смысл, присущий Главному конструктору, проявился в плане не чисто техническом, а, я сказал бы, скорее технико-дипломатическом.
Шло совещание технического руководства пуском очередного космического корабля. Кто-то из присутствовавших поднял вопрос о том, что, мол, напрасно исключена из комплекта оборудования корабля установка, выдававшая при спуске оперативную информацию об исправном срабатывании некоторых действующих на посадке систем. Излишне говорить, какой вздох облегчения на пункте руководства полётом вызывали сообщения, источником которых была эта установка.
И вот такое симпатичное устройство было снято с борта корабля. Почему? Я думаю, объяснять это нет необходимости: вес, вес и ещё раз вес! Снова он!..
О том, что в заданный вес надо укладываться, никаких дискуссий, конечно, быть не могло: тут все определялось располагаемыми энергетическими ресурсами ракеты-носителя, выше которых, как говорится, не прыгнешь. Споры — и весьма горячие — разгорались каждый раз о другом: что именно снимать. Каждый готов был галантно уступить место в перечне остающегося за бортом оборудования произведению соседа. Против снятия сигнальной аппаратуры, как и следовало ожидать, железно восстали прежде всего её конструкторы.
— Помните, — говорили они, — как мы все в прошлый раз психовали, когда время вышло, а сообщение, что наши сигналы прослушиваются, почему-то задержалось? Что ж, вы хотите, чтобы теперь на каждом пуске так дрожать?
Ничто, казалось бы, не заставляло Королева тут же, на месте, решать возникший спор. Он прекрасно мог поручить это одному из своих заместителей и быть уверенным, что будет принято разумное решение и что предельный суммарный вес корабля не окажется превышен.
Но Королев усмотрел в обрисовавшейся постановке вопроса некий принципиальный момент и решил самолично довести дело до конца.
— Нет уж, извините, нам важнее максимальная гарантия благополучного спуска, чем подтверждение этого благополучия на четверть часа раньше или позже.
Часть присутствовавших, представлявших так называемые внешние организации, не сдавалась:
— Сергей Павлович, нельзя эту штуку выбрасывать! Такого же мнения придерживается… — и тут было названо имя руководителя достаточно высокого, даже по масштабам Королева, ранга.
Но оперировать таким доводом можно было, лишь плохо зная собеседника. Ссылка на имена только подлила масла в огонь.
— Что значит — придерживается! — повысил голос Королев. — Вы же сами ему это мнение подсунули: доложили безответственно, сформировали его точку зрения, а сейчас ею же и прикрываетесь.
И после небольшой паузы добавил безжалостно:
— Теперь сами и передокладывайте. А не желаете, так я ему позвоню, объясню, какие у него помощнички. Хотите?..
Нет, этого они не хотели — и вопрос был решён.
…Порой, наблюдая, как Королев вдруг неожиданно цеплялся к какой-нибудь мелочи и устраивал вокруг неё целую сцену, я не мог отделаться от мысли: каприз, в чистом виде каприз!
Перед одним из пусков кто-то из работников космодрома заметил на заседании Госкомиссии, что, мол, в прошлый раз на стартовой площадке были лишние люди и что сейчас надо бы почистить списки стартового расписания на предмет удаления всех, без кого там можно — а значит, нужно — обойтись.
Я уже рассказывал о существовавшем на площадке строгом порядке контроля за каждым человеком, который должен был, согласно стартовому расписанию, находиться там в последние предстартовые часы. Просочиться сквозь эту достаточно жёсткую систему было практически невозможно.
И, в сущности, трудно было усмотреть какой-то криминал в предложении лишний раз прочесать стартовое расписание. Но тем не менее Королев неожиданно для меня категорически заявил, что ни единого лишнего человека на старте никогда не было, нет и не будет, решительно отказался согласовывать с кем-либо списки стартового расписания, кого-то попутно обругал, кому-то из авторов злополучного предложения припомнил его стародавние, казалось бы, давно забытые прегрешения. Словом, забушевал… Поднявшие вопрос уж и сами не рады были, что выпустили этого если не злого, то, во всяком случае, весьма буйного джинна из бутылки.
— Чего он так взъелся? — тихо спросил я одного из старожилов космодрома. — Дело-то ерундовое, да и вреда от этого так или иначе не получится.
— Ты не понимаешь, — ответил мой просвещённый сосед. — Расписание-то кто утверждает? Сам СП. Ни в жисть он не скажет, что подписал что-то, чего не надо.
— Так мелочь же.
— Тем более!
Излишне говорить, что стартовое расписание осталось в неприкосновенности. И, между прочим, лишних людей на стартовой площадке в день пуска я, как ни старался (а я старался), обнаружить не сумел. Главный оказался прав и по существу дела.
Вообще не раз то, что в поведении Королева на первый взгляд могло показаться капризом, проявлением мелочной обидчивости или ведомственной ревности, в действительности имело под собой реальную, вполне деловую базу. Однажды Королев, инструктируя руководителей групп поиска и эвакуации космонавтов с места посадки, очень энергично, даже с некоторой угрозой в голосе подчеркнул, что эти группы должны докладывать об обнаружении космонавта, его состоянии и вообще обо всем, что касается выполнения их задачи, прежде всего сюда — в оперативную группу руководства полётом на космодроме. После этого — на здоровье — дублируйте доклад сколько угодно и кому угодно, но первая передача — сюда и только сюда!
Кое-кто из слышавших этот, как принято называть подобные внушения, профилактический втык, иронически переглянулись, усмотрев в нем прежде всего реакцию на события, случившиеся после завершения одного из предыдущих космических полётов. Оперативная группа на космодроме узнала тогда все подробности посадки и получила подтверждение хорошего состояния космонавта… из Москвы. Правда, буквально через минуту поступили и непосредственные сообщения поисковых групп, но докладывать об этом далее было уже некому: в Москве все всё знали.
Причина такой перемены мест слагаемых (в результате которой, вопреки правилам арифметики, сумма несколько изменилась) заключалась в том, что в состав поисковых групп входили специалисты из разных ведомств. Едва ли не каждый из них получил от своего постоянного начальства, обуреваемого трепетной жаждой «доложить первым», соответствующие инструкции: «Прежде всего — мне! А потом уж техническому руководству… или как там оно…» Когда же инструкции постоянного начальства, которое, как говорится, зарплату платит, сталкиваются с инструкциями начальства сугубо временного, судьба последних, как легко догадаться, всегда незавидна.
Всегда? Нет, не совсем: только не тогда, когда в роли такого временного начальства выступал Королев!
Во всяком случае, в хвосте событий оперативная группа на космодроме больше не оказывалась ни разу.
И мотивы, заставившие СП так энергично требовать этого, в дальнейшем прояснились. То есть я не хочу, конечно, сказать, что знатоки душ человеческих, иронически переглядывавшиеся во время описанного инструктажа, ошибались на все сто процентов. Человеку присуще человеческое, и вряд ли Королеву так уж безразлично было право (которое он, честное слово, заслужил больше, чем кто-либо другой) первым доложить об успешном окончании очередного космического полёта. Тем более что в этом заключалась едва ли не единственная доступная ему при жизни форма отчёта о результатах своей деятельности перед страной.
Но, я уверен, в первую очередь подогревали ту энергию, с которой СП инструктировал поисковиков, не эти соображения. Главное было в другом: не может техническое руководство и его оперативная группа полноценно выполнять свои прямые обязанности и нести за это всю полноту ответственности, не имея чёткой, своевременной, всеобъемлющей информации, содержащей все до последнего нюансы, каждый из которых существен для понимания всей сложившейся ситуации в целом. Все это в полной мере поняли и прочувствовали в первом же полёте, в котором что-то пошло не так, как надо, — я имею в виду отказ автоматической системы посадки и, как следствие, ручное управление спуском корабля «Восход-2». Королев, видимо, понимал это и раньше.
Можно ли было спорить с ним? Да, в общем, можно. Хотя — довольно трудно. Причём трудно не столько, как многие думают, из-за несговорчивого характера собеседника, сколько прежде всего вследствие исключительной его логичности, силы мышления, глубокого понимания предмета спора, что в настоящей, деловой дискуссии дороже любых внешне эффектных полемических способностей (хотя и этих способностей Королев был не лишён). Но все-таки спорить с ним было можно. Причём позволить себе это могли не только его ближайшие помощники или представители смежных фирм, но и люди, находившиеся, подобно мне, на заметном удалении от вершины ракетно-космического Олимпа. В некотором смысле им это было даже проще. Однажды я высказал в разговоре с СП некоторые соображения о настоящем и будущем профессии космонавта. В основном о будущем, потому что ко времени этого разговора круг деятельности человека в кабине космического корабля только начинал разворачиваться.
Королев поддержал разговор на эту тему охотно, заинтересованно. Но поначалу чуть ли не каждое моё слово встречал энергичными, даже какими-то раздражёнными возражениями. Видно было, что где-то я зацепил его уже успевшую установиться точку зрения, ломать которую без стойкого сопротивления он очень не любил. Простые, ничем не подкреплённые уговоры в подобных случаях бывали абсолютно безрезультатны и только сердили его. Требовались соображения аргументированные. И даже не просто аргументированные, а такие, которые СП соглашался признать аргументированными, что, видит бог, было далеко не одно и то же!
Разговор наш протекал — как на волнах — то в относительно спокойных, то в несколько повышенных тонах. В конце концов СП, не резюмируя, в чем он со мной согласен, а в чем не согласен, неожиданно предложил:
— А вы напишите об этом. Напишите статью.
— Кто же её опубликует, Сергей Павлович? Проблема-то очень уж специальная.
— Ничего. Вы напишите, а потом посмотрим, где её печатать. Там видно будет… Может, у вас ещё ничего не получится.
В том, что метод подначки СП применяет широко и охотно, я уже имел не один случай убедиться. Поэтому последние сказанные им слова — «…ничего не получится» — истолковал в том смысле, что статью действительно писать надо.
Я написал, показал написанное — и вызвал этим новый тур споров. Королев нашёл, что я напрасно этак прямо, в лоб, декларирую свои сомнения во всемогуществе чистой автоматики, и обвинил меня в «антимеханизаторских настроениях» (как помнят читатели газет, такие настроения или, во всяком случае, обвинения в их наличии в своё время фигурировали в истории нашего сельского хозяйства). Впрочем, мне показалось, что теперь, во второй раз, спорил он уже больше для того, чтобы довести мои соображения до полной кондиции, сделать их конкурентоспособными с точкой зрения «стопроцентных автоматчиков», которая в те времена была уже очень сильна. Так или иначе, но в конце концов взаимоприемлемые формулировки были найдены.
По рекомендации Королева статья «Новая профессия — космонавт» появилась в «Правде». К этой проблеме — становлению новой профессии — я ещё вернусь. Но сейчас мне помнится больше всего не то, как я статью писал, а то, как интересно, горячо, упрямо спорил тогда Королев.
Так что, оказывается, можно было с ним поспорить… Иногда.
Но далеко не всегда! Человек настроения, СП порой оказывался совершенно невосприимчивым к любой аргументации. Тогда оставалось одно: выполнить, как выражаются военные лётчики, манёвр из боя и вернуться к наспех свёрнутому разговору в другой раз, при более благоприятном настроении шефа.
Сотрудник КБ Королева, впоследствии один из заместителей Главного конструктора, А.П. Абрамов рассказывал на чтениях, посвящённых памяти Сергея Павловича, о том, как он трижды приходил к СП доказывать необходимость сооружения на космодроме станции автоматической заправки ракеты. В первый раз Королев его попросту выгнал («Не жалеешь народных денег!»). Во второй раз тоже выгнал, но тут уж Абрамов не удалился безропотно, а сам повысил голос («Я ухожу, но имейте в виду, Сергей Павлович, ухожу, хлопнув дверью») — оказывается, когда речь шла об интересах дела, можно было разговаривать с СП и так. В третий раз Абрамов попросил Королева выйти на минуту в «большой» кабинет. А там на столе был установлен действующий макет задуманной станции и разложены графики и расчёты. СП долго (какая уж там «минута») смотрел, придирчиво расспрашивал о деталях проекта, а потом обошёл всех участвовавших в этом действе сотрудников Абрамова, пожал каждому руку и сказал: «Вот так надо отстаивать своё мнение».
Правда, мне рассказывали и о таких случаях, когда Королев, обладавший отличной памятью, поостыв и взвесив предмет спора более спокойно, возвращался к нему по собственной инициативе, не дожидаясь, пока решится на этот шаг его оппонент.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49