Но группе, в которой был генерал Власов, повезло: наткнулась на подвесную переправу и без осложнений перешла на западный берег реки. Здесь сориентировались по карте и двинулись на Вдицко. Люди устали, изголодались, питаясь травой и грибами.
— Надо сделать налет на автомашину с продовольствием, — сказал Виноградов.
Отряд истребителей из полутора десятков человек возглавил комиссар Свиридов. Стали выдвигаться к дороге, только нарвались на немецкий дзот. Завязался бой. Свиридов был ранен пулей в грудь навылет, один истребитель погиб. Утешало лишь то, что двенадцать немцев перебили. Но продовольствия, тем не менее, не добыли.
Еще одна голодная ночь прошла. Послали людей за продуктами в Шелковку, а там полицаи. Двух предателей убили, но и своего одного потеряли. И этот поход оказался безрезультатным.
Пошла третья неделя скитаний. Они шли в сторону Подберезья, пересекли железную дорогу, уже перешитую на более узкую, под западноевропейские вагоны, колею. Охрана их не заметила, окруженцы скрылись в лесу и стали на дневку.
— Мы с командармом считаем, что большим отрядом линию фронта нам не перейти, — объявил полковник Виноградов. — Надо разбиться на более мелкие группы. Каждая выберет особый маршрут и начнет двигаться по нему. Давайте составим списки, кто куда пойдет.
— Не согласен, — сказал Афанасьев. — Предлагаю всем идти на реку Оредеж. Там есть озеро Черное, будем ловить рыбу, а разведчики начнут искать партизан. Найдем их и по радиостанции попросим у своих помощи.
Но поддержки Афанасьев не получил. Ему в подчинение выделили четыре человека, они должны были идти туда, куда поведет старший.
Тут подошел политрук, записанный в группу Власова.
— Разрешите и мне с вами, товарищ генерал-майор?
— Не возражаю, — ответил Афанасьев.
— Ты что это моих людей к себе переманиваешь? — возмутился начальник штаба.
Афанасьев пожал плечами, промолчал. Положение каждого из них было крайне двусмысленным и спорным. Командарм без армии, мифический начальник штаба, управляющий горсткой людей, он, главный армейский связист, не имеющий никакой связи с внешним миром.
— Куда вы намерены идти? — спросил Алексей Васильевич у Виноградова.
— Мы еще не приняли решения, — ответил начальник штаба. — И пойдем, когда разойдутся остальные…
«Мудро, — подумал Афанасьев. — Если кто-то попадет в плен, то не сможет указать маршрут движения командарма…»
Перед самым уходом Афанасьев подошел к командарму попрощаться. Тот сидел в стороне ото всех на пеньке, неторопливо строгал перочинным ножом прутик, напевая чуть слышно любимую песню:
Будет дождик осенний мочить, Ты услышишь печальное пение — То меня понесут хоронить… И забудут мое погребение.
— До свидания, товарищ командующий, — кашлянув, обратился к нему генерал-майор. — Не поминайте лихом…
— Прощай, брат Афанасьев…
Власов поднялся и протянул начальнику связи руку:
— Будь здоров и удачлив. Авось тебе повезет…
— Вам того же, — сказал Алексей Васильевич. — Если найду радиосвязь, то первым долгом о вас сообщу, чтоб слали помощь.
Власов безучастно наклонил голову. Генерал-майор попытался поймать его взгляд, но толстые стекла очков прятали глаза командарма.
…Голод замучил их окончательно, когда генерал Афанасьев и его люди набрели на муравейник. Кто-то вспомнил, что это обожаемая медведями пища. Решили попробовать, разрыли обиталище лесных тружеников. Стесняясь друг друга, ели яйца е личинками, слизывали с пальцев встревоженных нападением муравьев, старались поймать и разжевать маленьких насекомых ослабевшими, отвыкшими от работы зубами.
Заморив червячка, двинулись дальше. В полутора километрах южнее отметки 64,5 они увидели сидевшего на пне человека с винтовкой. Афанасьев подполз к нему, вырвал оружие и потребовал документы. Это был уснувший на посту партизан.
— Веди нас к командиру, — приказал генерал.
Так они оказались в Лужском партизанском отряде, которым командовал секретарь райкома партии Дмитриев. Встретили здесь окруженцев радушно. Но рации у партизан не было. Пришлось искать Оредежский отряд Сазонова, он размещался в четырех километрах западнее Горки. Нашли его 14 июля. Алексей Васильевич немедленно отправил сообщение за линию фронта, а сам принялся разрабатывать план операции по спасению Власова и Виноградова.
— Найти их надо во что бы то ни стало, — сказал он Сазонову, — и взять их в ваш отряд.
Партизаны решили для поисков этих разделиться. Первый отряд, в двадцать два человека, получил задание выступить на север по маршруту: Выдрица — Лисино-Корпус — Тосно… Второй отряд, в двенадцать человек, пойдет западнее, в деревню Остров и на реку Оредеж. Третий, в двадцать три человека, направится на юго-запад, он прочешет лес близ дороги от Подберезья до Печнова.
— Их группа состоит из двух политруков, двух красноармейцев и одной женщины, она заведует личным хозяйством командарма, — объяснил командирам групп генерал Афанасьев. — Зовут ее Мария.
Сазонову он сказал:
— Отвечает за маршрут Виноградов. Командарм ему полностью доверился, подпал, по-моему, под его влияние. Еще раньше начальник штаба мне говорил, что намерен идти через Лужский район на Старую Руссу или на Калининский фронт. Но это утопия, не хватит никаких сил и духа. Конспирацию разводил Виноградов. Думаю, в действительности они пошли на север. Виноградов там служил и знает местность.
С Большой земли пришла радиограмма. Она подтвердила, что Афанасьев действует верно, партизанским отрядам зоны отдавался приказ: принять срочные меры к розыску командующего 2-й ударной и начальника штаба. Приказ был, увы, запоздалым. Именно в этот день генерал-лейтенант Власов был задержан полицаями деревни Пятница и передан немецкому патрулю. Судьба полковника Виноградова неизвестна и по сей день.
Но о пленении Власова не знали пока ни партизаны, ни генерал Афанасьев. Находился он в неведении относительно судьбы командарма и ранним утром 23 июля, когда прилетевший в партизанский лагерь самолет доставил Алексея Васильевича в Малую Вишеру, Встречал его Мерецков. В четыре часа утра он позвонил Маленкову и сообщил, что генерал Афанасьев благополучно прибыл.
— Товарищ Сталин просил меня сообщить об этом, — пояснил комфронта ошалевшему от счастья Афанасьеву, с трудом верящему, что сам Верховный интересуется им, беспокоится о судьбе неизвестного ему прежде генерала. Когда восторги спасенного улеглись, Мерецков отвез его в госпиталь.
— Отоспись, Алексей Васильевич, — дружески говорил он генералу. — Подлечи нервы, приди в себя, успокойся.
Когда Афанасьев проснулся, он увидел товарища из Особого отдела фронта. Допрашивал тот бывшего окруженца, о котором пекся сам товарищ Сталин, двое суток.
69
Под каким номером обнародуют этот приказ, Верховный не знал и пока был уверен, что вообще сделает написанное им достоянием истории. Но понимал, что общие слова будут здесь неуместны, и поэтому начал уверенно и конкретно: «Враг бросает на фронт все новые и новые силы и, не считаясь с большими для него потерями, лезет вперед, рвется в глубь Советского Союза, захватывает новые районы, опустошает и разоряет наши города и села, насилует и убивает советское население. Бои идут в районе Воронежа, на Дону, на Юге — у ворот Северного Кавказа. Немецкие оккупанты рвутся к Сталинграду, к Волге и хотят любой ценой захватить Кубань, Северный Кавказ с их нефтяными и хлебными богатствами. Враг уже захватил Ворошиловград, Старобельск, Россошь, Купянск, Валуйки, Новочеркасск, Ростов-на-Дону, половину Воронежа. Часть войск Южного фронта, идя за паникерами, оставили Ростов и Новочеркасск без серьезного сопротивления и без приказа Москвы, покрыв свои знамена позором».
Сталин перестал писать и часто-часто задышал, наливаясь гневом. Затем привычным усилием воли укротил себя. Перечитал написанное не торопясь, подчеркнул жирной чертой слово «Москва», затем так же выделил все географические названия, потом их наберут другим, более заметным шрифтом.
Он помедлил и, будто бросившись в омут, продолжал: «Население нашей страны, с любовью и уважением относящееся к Красной Армии, начинает разочаровываться в ней, теряет веру в Красную Армию, а многие из них проклинают Красную Армию за то, что она отдает наш народ под ярмо немецких угнетателей, а сама утекает на восток».
Последнее слово он тоже подчеркнул. Теперь надо будет воздать должное маршалу Тимошенко, поставить его на место: «Некоторые неумные люди на фронте утешают себя разговорами о том, что мы можем и дальше отступать на восток, так как у нас много территории, много земли, много населения и что хлеба у нас всегда будет в избытке. Этим они хотят оправдать свое позорное поведение на фронтах, но такие разговоры являются насквозь фальшивыми и ложными, выгодными лишь нашим врагам…»
Что ж, главную мысль он направил в нужную сторону, теперь необходимо закрепить сказанное: «Каждый командир, красноармеец и политработник должен понять, что наши средства не безграничны. Территория Советского государства — это не пустыня, а люди — рабочие, крестьяне, интеллигенция, наши отцы, матери, жены, братья, сестры.
Территория СССР, которую захватил и стремится захватить враг, — это хлеб и другие продукты для армии и тыла, металл и топливо для промышленности, фабрики, заводы, снабжающие армию вооружением и боеприпасами, железные дороги.
После потери Украины, Белоруссии, Прибалтики, Донбасса и других областей у нас стало намного меньше территории, стало быть, стало намного меньше людей, хлеба, металла, заводов, фабрик.
Мы потеряли более 70 миллионов населения, более 800 миллионов пудов хлеба в год и более 10 миллионов тонн металла в год. У нас нет уже теперь преобладания над немцами ни в людских резервах, ни в запасах хлеба…»
Вождь перевел дыхание и засомневался: надо ли так обнаженно сообщать советскому народу о потерях? Потом он вспомнил, к чему придет дальнейшее развитие этого документа, и сохранил этот абзац.
«Отступать дальше — значит загубить себя и загубить вместе с тем нашу Родину. Каждый новый клочок оставленной нами территории будет всемерно усиливать врага и всемерно ослаблять нашу оборону, нашу Родину. Поэтому надо в корне пресекать разговоры о том, что мы имеем возможность без конца отступать, что у нас много территории, страна наша велика и богата, населения много, хлеба будет в избытке.
Такие разговоры являются лживыми и вредными, они ослабляют нас и усиливают врага, ибо если не прекратим отступление — останемся без хлеба, без топлива, без металла, без сырья, без фабрик и заводов, без железных дорог…»
Главного виновника неудач Сталин выявил в самом начале. Это была вся Красная Армия целиком. Теперь он спорил с Мерецковым и Тимошенко, а в их лице и с Кутузовым, Барклаем-де-Толли, обобщившим их опыт Клаузевицем. Сталин даже не допускал мысли, что немцы прорвались за Дон и устремились к Волге и на Кавказ исключительно по его собственной вине, в результате игнорирования плана стратегической обороны на сорок второй год, который предложил маршал Шапошников.
Виноваты были другие, а товарищу Сталину, как всегда, исправлять положение, спасать первое в мире социалистическое государство рабочих и крестьян. Величайший демагог всех времен и народов, он писал сейчас исторический приказ, нимало, как всегда, не заботясь о стиле изложения. Здесь были привычные для Сталина, плохо знавшего русский язык, повторы, которые в любом другом тексте производили бы ощущение лингвистической неряшливости. Но под пером товарища Сталина они казались вырубленными в граните, отлитыми из бронзы. С небывалой для него откровенностью обрисовав тяжелое положение страны, сделал вывод: «Из этого следует, что пора кончать отступление. Ни шагу назад! Таким теперь должен быть наш главный призыв. Надо упорно, до последней капли крови защищать позицию, каждый метр советской территории, цепляться за каждый клочок Советской земли и отстаивать его до последней возможности.
Наша Родина переживает тяжелые дни, мы должны остановить, а затем отбросить и разгромить врага, чего бы это нам ни стоило. Немцы не так сильны, как это кажется паникерам, они напрягают последние силы. Выдержать их удар сейчас, в ближайшие несколько месяцев, — это значит обеспечить нам победу. Можем ли мы выдержать удар, а потом и отбросить врага на запад? Да, можем, ибо наши фабрики и заводы в тылу работают теперь прекрасно и наш фронт получает все больше и больше самолетов, танков, артиллерии, минометов. Чего же у нас не хватает? Не хватает порядка и дисциплины в ротах, батальонах, полках, дивизиях, в танковых частях, в авиаэскадрильях. В этом наш главный недостаток. Мы должны установить в нашей армии строжайший порядок и железную дисциплину, если мы хотим спасти положение и отстоять нашу Родину. Нельзя терпеть дальше командиров, комиссаров, политработников части и соединения, которые самовольно оставляют боевые позиции. Нельзя терпеть больше, когда командиры, комиссары, политработники допускают, чтобы несколько паникеров определили положение на поле боя, чтобы они увлекали в отступление других бойцов и открывали фронт врагу…»
Вождь перестал писать и отложил перо. Написанное ему нравилось. Он ухватил основное звено в цепи последних неудач и свел на нет приказ Тимошенко. Упрекнув поначалу всю Красную Армию, товарищ Сталин диалектически подошел к тезису, который хорошо выразила народная поговорка, о паршивой овце в стаде баранов. Роль вождя как раз и заключается в том, чтобы, удалив негодную овцу, спасти остальных баранов. От частного к общему… Знания диалектики товарищу Сталину не занимать, более того, он всегда умело использует ее законы на практике. Размышления об использовании диалектического метода в нынешних условиях привели Сталина в хорошее настроение. Захотелось курить, но вождь подавил возникшее желание и отвел взгляд от лежавшей слева от него трубки.
Нет, надо закончить центральное место приказа.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116