Я со штабом нахожусь здесь, а полк мой там, в Долине Смерти.
— Много разговариваешь, Соболь, — равнодушным, вялым голосом произнес Черный. Он выдержал паузу и вдруг рявкнул: — Исполнять приказ!
— Есть! — ответил Соболь.
А что оставалось делать? Разве утешиться на исходе того дня тем, что оказался прав. Ровно в шестнадцать часов противник открыл ураганный артиллерийский и минометный огонь по коридору. В воздухе постоянно висело до сотни бомбардировщиков люфтваффе. Их было так много, что на глазах Соболя один «юнкерс», заходя на бомбометание, сбросил смертоносный груз на свой же летевший ниже самолет, не успевший сойти с боевого курса. Нижний «юнкерс» разлетелся в куски, и это несколько подняло дух у наблюдавших. Но что такое гибель одного пирата, когда в адском коридоре тоннами сбрасываемой с неба взрывчатки уничтожалось все живое!
Сопротивляться в Долине Смерти было уже некому, и немцы ликвидировали прорыв. Иван Соболь остался без полка. Он доложил об этом Черному.
— Сдай участок соседнему полку, а сам явись со штабом на мой КП, — распорядился комдив.
Так Иван Дорофеевич и сделал. А через два дня Черный передал ему приказ генерала Власова: из тыловых частей сформировать новый полк и вечером возобновить наступление на прежнем месте, вдоль насыпи узкоколейной дороги.
Тыловики сгрудились в одном месте, искать их не приходилось, но строевых командиров было мало. И Соболь назначил командирами батальонов и рот собственных штабистов и начальников служб. К 20 часам Соболь вместе с комиссаром полка Потаповым лесными тропами, места эти он знал хорошо, вывел сформированный полк на исходные позиции у реки Глушица. Наставив ротных командиров и комбатов, Соболь ждал темноты. Атака готовилась без огневой подготовки, и комполка надеялся, что хоть ночь сослужит им верную службу. Но пришельцы ждать темноты не захотели. Враг предпринял наступление с запада, сдавливая сократившийся, как шагреневая кожа, мешок с другой стороны. И тогда через боевые порядки полка Соболя на восток устремились толпы обезумевших людей. Ими двигало одно стремление: выйти из окружения любой ценой. Толпы бросились на немецкую оборону. Ярость их прорыва была такова, что, устрашенные небывалым напором почти безоружных людей, немцы оставляли позиции, отступали. Тогда-то в эту последнюю ночь и удалось выйти из кольца тем, кто не останавливался ни на минуту, хотя и шел по трупам товарищей.
Было еще светло, да в это время года здесь никогда ночью особенно не темнеет, когда около 22 часов в небольшой и тесный блиндаж Соболя вдруг ввалился бригадный комиссар Лебедев. Тяжело дышал, вытирая рукавом мокрое лицо — то ли от пота, то ли попал в яму с водой… Да и форма на нем была вся в болотной грязи и тине. Соболь выждал, пока комиссар отдышался, и доложил как положено: ждет приказа на атаку.
— Атака — это хорошо, майор, — сказал Николай Алексеевич. — Вижу, что к ней вы готовы. Вашему полку ставится особая задача. За вами следом будет двигаться Военный совет армии. Мы хотели уже соединиться с твоим штабом, майор, только вот на подходе к позициям встретили сильный заградительный огонь противника. Как видишь, только я и сумел прорваться к тебе…
— Огонь скоро стихнет, товарищ бригадный комиссар, — сказал Соболь, но уверенности в голосе у него не было, — Советую находиться здесь до подхода штаба армии.
— Нет, — возразил Лебедев, — я должен вернуться и доложить командованию, что у тебя, Соболь, все в порядке, ты готов к выступлению.
Спорить с ним Иван Дорофеевич не посмел, выделил только начальника связи для сопровождения. Через полчаса связист вернулся и доложил: разрывом снаряда бригадный комиссар Лебедев убит, а он сам ранен в левую руку.
Велел его Соболь перевязать и стал ждать, когда перестанет бушевать артогонь. Он решил: как только стихнет, поднимет полк и поведет его вдоль узкоколейки, в последний и решительный бой.
Ночью в блиндаже Соболя появился адъютант командарма.
— Выделите одного из ваших командиров, майор, — потребовал он. — Надо провести сюда, на ваш КП, генерала Власова.
Соболь выслал в штаб армии начальника связи, а затем помощника начальника штаба. Оба они не сумели пройти и ста метров, как их сразили осколки рвущихся вокруг снарядов.
— Вот что, друг, — сказал Соболь адъютанту. — Дорогу сюда знаешь, коль сам пришел, без провожатых. Иди в штаб и веди командующего к нам…
— И то верно, — согласился адъютант и выбрался из блиндажа.
К 10 часам утра стрельба прекратилась, только никто больше на КП Соболя не появляйся.
Наконец прибежал посыльный из штаба дивизии: вызывал к себе комдив. Идти пришлось около километра, ладно немцы не стреляли, обошлось благополучно. Тут и увидел Соболь под сосной полковника Черного, он стоял у дерева со старшим батальонным комиссаром Лагутиным, военкомом дивизии, назначенным на эту должность две недели назад. Поодаль находился Зуев, а генерал-лейтенант Власов сидел на поваленном взрывом стволе.
Когда собрались командиры и комиссары полков, Черный объявил им, что получена радиограмма, а в ней сказано: 2-я ударная потеряла способность к организованному сопротивлению. Посему предписывается, или, точнее сказать, рекомендуется, разделиться на мелкие группы по 15 — 20 человек в каждой и выходить из окружения самостоятельно.
Новость ошеломила командиров и комиссаров, они растерянно смотрели на комдива. «Что же получается, — горько подумал Соболь, — нам объявляют: спасайся кто как может…»
Все ждали от командования советов или указаний, но Черный с Лагутиным молчали. Соболь присмотрелся к ним и увидел, что оба не меньше подчиненных угнетены таким распоряжением.
«Кто же отдал подобный приказ? — хотел спросить Иван Дорофеевич и посмотрел на командарма, безучастно сидевшего на дереве. — Черный сказал о радиограмме. Из штаба армии нет смысла ее передавать, вот оно, руководство армии, в двадцати шагах. Значит, команда пришла оттуда».
— Вопросы есть? — спросил Черный.
— У меня в полку четырнадцать командиров, — сказал Соболь, — от старого штаба остались… И я с комиссаром. Итого шестнадцать. Разрешите сформировать группу и выходить вместе.
— Разрешаю, — кивнул Черный.
Больше вопросов не задавали, стали друг с другом прощаться.
Едва Соболь остался один, к нему приблизился Зуев.
— Куда собираетесь идти, командир? — спросил он. — В каком месте надеетесь прорваться?
— Думаю уйти на южный участок района окружения, товарищ член Военного совета… А пробиваться собираюсь в направлении деревни Тютицы.
— Почему именно там?
— Видите ли, еще в декабре сорок первого я ходил с полком по тылам противника, места эти знаю неплохо.
— Имею встречное предложение, Иван Дорофеевич, — улыбнулся Зуев. — Вместе с вашими людьми пойду к южному фасу горловины и я. Там осталась в кольце окружения 305-я дивизия. Поднимем ее и попробуем вместе с дивизией пробиться с боем на Теремец Курляндский. Годится?
— Конечно! — загорелся Соболь. — Дивизия — это не группы по два десятка человек… А как же приказ оттуда?
— Вырвемся отсюда, майор, кто осудит за то, что оказалось нас на выходе куда больше.
54

ОБЪЯСНИТЕЛЬНАЯ

ЗАПИСКА
о пленении гвардии полковника Слепко Александра Васильевича
14 и 15 мая 1942 года 4-я гвардейская стрелковая дивизия сдала боевые позиции и ушла в тыл на формирование. Из состава дивизии 3-й гвардейский стрелковый полк, которым я командовал, был оставлен на позициях по случаю отсутствия частей для замены сроком на 3 — 4 дня, как мне это объяснил врид командира дивизии, полковник Бугачев. Я, мол, поступаю в распоряжение 2-й ударной армии… Прошла неделя, началась вторая неделя, а смены никакой не было.
30 мая 1942 года немцы окончательно сомкнули кольцо, и 2-я ударная армия очутилась в полном окружении. Немцы продолжали сжимать кольцо. 4 июня 1942 года мой полк был сменен одним из полков 92-й стрелковой дивизии, номер полка не помню.
Со своим 3-м гвардейским стрелковым полком поступил в армейский резерв 2-й ударной, выполняя различные задания командующего по прикрытию отдельных направлений и отражению немецких атак. Вскоре кольцо было сжато примерно до радиуса 2 — 3 километров, продовольствие и боеприпасы ниоткуда не поступали.
20 июня командующий армией приказал собрать артиллеристов, так как артиллерия бездействовала по случаю отсутствия снарядов, и всех влить в состав моего полка. Таким образом, к вечеру 20 июня я получил около 600 человек бойцов и укомплектовал ими полк, доведя его до 800 штыков. Это была самая сильная часть в армии. В других соединениях, например в 46 сд, 21 июня было около 80 штыков, аналогично и в других частях и соединениях.
21 июня мною был получен приказ командарма передать один из батальонов командиру 46 сд, а с двумя батальонами продолжать составлять армейский резерв, что мною было выполнено, я направил командиру 46-й дивизии первый батальон.
21 июня со стороны наших, прорвав немецкое кольцо, прибыли шесть танков во главе с капитаном, фамилию не знаю. Они привезли нам поздравление комфронта Мерецкова и его благодарность за мужество и стойкость. Но вслед за танками кольцо снова сомкнулось. Тогда штабом армии командиру 46 сд и силам моего 1-го батальона было приказано совместно с танками сделать прорыв. Начались боевые действия. Вначале был успех, но потом батальон понес большие потери, атака задохнулась.
Утром 22 июня я получил приказ штаба армии передать в оперативное подчинение еще один батальон, а самому с одним батальоном оставаться в армейском резерве. К 10 часам утра 3-й батальон, переданный командиру 46-й дивизии полковнику Черному, уже перешел в наступление. К вечеру 22 июня прорыв был сделан.
В этот прорыв вечером направились вереницей раненые, а также команды за боеприпасами и продовольствием. Я начал просить у командующего разрешение отправиться к своим с оставшимся со мной батальоном, чтобы прочно закрепить сделанный прорыв, но получил ответ, что там все обеспечено. «Вы будьте готовы действовать по моему сигналу», — сказал мне командарм.
23 июня в 10 часов утра немцы снова закрыли кольцо. К вечеру 23 июня я получил сигнал действовать, но эти действия ни к чему не привели. За два-три часа батальон был разбит. Таким образом, полк был уничтожен по частям. Сил в армии больше не было. 24 июня по приказу члена Военного совета армии дивизионного комиссара Зуева был создан отряд из командного состава примерно около 300 человек и поставлена задача: ночным штурмом прорваться. Предварительно боевая техника, танки и другое было уничтожено путем подрыва.
Командовал отрядом начальник 1-го отдела штаба армии, полковник, фамилию не помню, В этом штурме участвовал и я, но эта ночная атака не увенчалась успехом. Мы понесли большие потери, уцелели единицы. Я потерял около 15 командиров, в том числе комиссара Златкина.
25 июня встретил полковника Черного, командира 46-й дивизии. Он мне сообщил, что было последнее совещание у члена Военного совета армии Зуева. Есть указания сверху оставшимся в живых выбираться мелкими группами, действовать партизанским способом. Я начал собирать своих. Собрал четыре человека командного состава, одного старшину и двух красноармейцев. Начали ползком пробираться через линию немецкой обороны, но были обнаружены и встречены сильным перекрестным огнем. Потеряли убитыми двух красноармейцев и двух командиров, в том числе и адъютанта. Один был ранен. Отползли обратно, нашли пустой дзот, забрались в него и решили держаться. К вечеру 25 июня кольцо было сжато на площади в полкилометра… по центру беспрерывно били минометы, продолжали бомбить немецкие пикировщики. Наш дзот, находившийся в 50 метрах от немецкой линии, подвергался пулеметному огню и ручным гранатам. Сидели голодные, боеприпасов никаких не было.
Вечером 27 июня снова пошли искать выход, но нарвались на немецкую засаду и были неожиданно пленены. В плену находился в городе Кальвария, Литовская ССР, с 10 июля 1942 года по 15 марта 1943 года, в офицерском лагере военнопленных. С 15 марта по 19 июля 1943 года был в Морктпоикау, Австрия. 19 июля 1943 года бежал, но был задержан и направлен в концлагерь Дахау, где пробыл с 1 сентября 1943 года по 29 апреля 1945 года.
Освобожден американскими войсками.
…Бывший полковник-гвардеец вернулся на Родину, к жене и детям, спустя некоторое время, в течение которого госпроверка выясняла лояльность Александра Васильевича в отношении Советской власти. Госпроверка в те годы была непредсказуемой лотереей. Могли тебя снова отправить в концлагерь, теперь уже в системе ГУЛАГа, могли полностью простить, вернув звание и членство в партии. Могли решить судьбу и компромиссно: свободу оставить, а в полном статусе гражданина не восстанавливать.
Слепко прошел по третьему варианту. Долгие годы писал в инстанции письма с просьбой вернуть ему звание коммуниста. Тщетные попытки убивали богатырское здоровье Александра Васильевича, которое не сломил даже лагерь смерти Дахау. Он все больше и больше мрачнел, замыкался, тяжело переживая отстраненность от партии, за идеалы которой сражался у Мясного Бора.
Наконец, бывший командир гвардейского полка умер. И когда он лежал, прибранный в последний путь, в дверь квартиры Слепко позвонили. Вдова Александра Васильевича открыла и увидела улыбающегося человека.
— Я из горкома, — радостно представился он, — Принес вашему мужу добрую весть. Он наконец восстановлен в партийных рядах!
55
Судьбу Кружилина определил Шашков. Поначалу ему предписали выходить с группой, где старшим был Александр Георгиевич. Но когда вечером 22-го июня немцы устроили в Долине Смерти светопреставление и вновь закрыли коридор, начальник Особого отдела сказал старшему лейтенанту:
— Бойцов у тебя от роты осталось — кот наплакал… Командовать некем, а начальников в группе выхода хватает. Есть у меня к тебе последнее поручение, даже не приказ, а просьба. Возьми с собой надежного бойца и отправляйся в штаб Антюфеева. Поможет ему вывести дивизию сюда, пусть за нами сразу и выходит.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116