Их было на корабле десять или двенадцать человек.
Они отплыли вместе с Торальвом и на море не упускали друг друга из вида. Они подошли к островам Хернар вечером, и Сигурд бросил якорь у берега, а недалеко от них стал Торальв.
Тем же вечером, когда стемнело и Торальв со своими людьми стали готовиться к ночлегу, Торальв и с ним еще один человек сошли на берег по нужде. И, как рассказывал потом человек, бывший там с Торальдом, когда они уже собирались возвращаться, ему на голову накинули какой-то мешок и приподняли с земли. В это время он услышал звук удара. Потом его потащили к берегу и сбросили с обрыва в море, но ему удалось выбраться на берег, и он пошел к тому месту, где оставил Торальва. Там он увидел его. Голова Торальва была рассечена до плеч. Он был мертв. Когда об этом узнали люди на его корабле, они отнесли тело на корабль и оставили там на ночь.
Олав конунг был в это время на пиру в Люгре, и ему там рассказали о том, что произошло с Торальвом. Разослали стрелу и собрали тинг. На этом тинге был и конунг. Он велел, чтобы фарерцы с обоих кораблей явились на тинг. Они так и сделали. Когда начался тинг, конунг встал и сказал:
– Случилось такое, о чем бы мне лучше слышать пореже. Убит достойный человек, и мы думаем, что не по своей вине. Может быть, здесь на тинге есть кто-нибудь, кто знает и может рассказать, кто совершил это преступление.
Никто ничего не ответил. Тогда конунг продолжал:
– Я не хочу скрывать того, что я думаю об этом убийстве. Я подозреваю в нем фарерцев. Сдается мне, что, вероятно, Сигурд сын Торлака убил Торальва, а Торд Коротышка сбросил в море того, кто был с ним. И я скажу, почему это сделали. Они не хотели, чтобы Торальв рассказал здесь правду, которую он наверняка знал, об их черных делах. Я подозреваю, что он собирался рассказать о тех убийствах и злодеяниях, жертвами которых стали посланные мной люди.
Когда конунг кончил свою речь, поднялся Сигурд сын Торлака и сказал:
– Я никогда раньше не говорил на тингах и боюсь, что мои речи покажутся неумелыми, но я все же считаю, что мне нужно ответить на обвинение. Я хочу ответить на то, что сказал конунг. Как я подозреваю, то, что говорил здесь конунг, он говорил со слов людей нехороших и гораздо менее мудрых, чем он сам. Сразу видно, что они изо всех сил стараются быть нашими недругами. Кому пришло бы в голову, что я мог стать убийцей Торальва? Ведь мы с ним были побратимами и добрыми друзьями. А если бы между нами и вправду что-нибудь произошло, то у меня хватило бы ума рассчитаться с ним дома на Фарерских островах, а не здесь в Ваших владениях, конунг. Я хочу опровергнуть Ваше обвинение против меня и моих людей и готов поклясться, как этого требуют ваши законы. А если Вам и это покажется недостаточным, я готов пронести каленое железо и хочу, чтобы Вы сами присутствовали на этом божьем суде.
После того как Сигурд кончил свою речь, многие взяли его под защиту и просили конунга позволить Сигурду подвергнуться божьему суду. Сигурд, как они считали, хорошо говорил и наверняка невиновен в том, в чем его обвиняют. Конунг говорит:
– Разное говорят об этом человеке. Если его обвиняют несправедливо, то он достойный человек, но если он виновен, то его дерзость беспримерна, а я подозреваю, что он виновен. И я думаю, что он сам заставит нас в этом убедиться.
По просьбе многих конунг согласился, чтобы Сигурда испытали каленым железом. На следующий день ему надо было прийти в Люгру, и епископ должен был подвергнуть его божьему суду. На этом тинг закончился. Конунг отправился обратно в Люгру, а Сигурд и его люди пошли на свой корабль. Быстро стемнело, и Сигурд сказал своим товарищам:
– Мы, по правде сказать, попали в беду. Нас злостно оклеветали. Конунг этот хитер и коварен, и ясно, какая нас ждет участь, если он добьется того, чего хочет. Ведь это он сначала приказал убить Торальва, а теперь хочет свалить все на нас. Ему ничего не стоит сделать так, что божий суд обратится против меня. Сдается мне, что несдобровать тому, кто посмеет тягаться с ним. Сейчас подул ветер с гор, и я думаю, что нам надо поднять паруса и выйги в море. Пусть Транд сам следующим летом везет свою шерсть, если захочет ее продать. Я же, если мне сейчас удастся выбраться отсюда, постараюсь больше никогда не попадать в Норвегию.
Товарищи Сигурда сочли это правильным решением. Они подняли парус и той же ночью, как можно быстрее, вышли в море. Они плыли, не останавливаясь, пока не добрались до Фарерских островов и не оказались дома в Гате. Транд остался очень недоволен их поездкой. Они отвергали его упреки, но остались жить у него.

CXXXVI

Наутро Олав конунг узнал, что Сигурд со своими людьми уехал, и тогда их стали еще больше подозревать в убийстве Торальва. Многие из тех, кто раньше отрицали его вину и не соглашались с конунгом, теперь говорили, что Сигурда, похоже, обвиняли справедливо. Сам Олав конунг мало говорил об этом деле, но было видно, что теперь он уверился в том, что и раньше подозревал.
Конунг отправился в путь и останавливался там, где ему были приготовлены пиры. Он пригласил для беседы тех, кто приехал к нему из Исландии – Тородда сына Снорри, Геллира сына Торкеля, Стейна сына Скафти и Эгиля сына Халля. Конунг сказал:
– Этим летом вы дали мне понять, что хотите отправиться обратно в Исландию, и я пока еще ничего не ответил на вашу просьбу. Теперь я хочу сказать, что я думаю об этом. Я хочу, чтобы ты, Геллир, отправился в Исландию, если ты возьмешься выполнить мое поручение, но никто из остальных исландцев, которые сейчас находятся здесь, не поедут в Исландию, пока я не узнаю, как там отнесутся к моим словам, которые ты, Геллир, должен будешь им передать.
Когда конунг объявил об этом, все те, кто собрался уезжать в Исландию и кому теперь запретили уезжать, сочли, что с ними обошлись очень плохо и что их лишили свободы. А Геллир собрался в путь и летом отправился в Исландию. На следующее лего он должен был обнародовать на тинге послание конунга. Конунг приказал ему объявить, что он требует, чтобы исландцы приняли законы, установленные им в Норвегии, и платили ему подать, пеннинг с носа, и десять пеннингов должны идти за локоть сукна. Кроме того, он обещал всем исландцам свою дружбу, если они согласятся на его требования, и грозился жестоко расправиться с ними при первой возможности, если они откажутся. Исландцы долго обсуждали эти слова и в конце концов все сошлись на том, что надо отказаться платить все налоги и подати, которые с них требовали.
Тем же летом Геллир отправился в Норвегию и осенью встретился с Олавом конунгом на востоке в Вике, после того как тот приехал туда из Гаутланда. Я думаю, что об этой поездке еще будет рассказано в саге об Олаве конунге.
Когда осень подходила к концу, Олав конунг отправился со своим войском на север в Трандхейм в Нидарос. Там он велел готовить все к зиме. Олав конунг провел зиму в городе. Это была тринадцатая зима с тех пор, как Олав конунг стал конунгом Норвегии.

CXXXVII

Одного человека звали Кетиль Ямти. Он был сыном Энунда ярла из Спарабу в Трандхейме. Он бежал от конунга Эйстейна Злобного через Кьель на восток. Там он расчистил леса и поселился в краю, который теперь называется Ямталанд. Из Трандхейма туда на восток бежали многие от притеснений Эйстейна конунга, который заставлял трёндов платить ему подати и посадил там конунгом своего пса по кличке Саур. Внуком Кетиля был Торир Хельсинг. По его имени назван Хельсингьяланд. Он поселился там. А когда Харальд Прекрасноволосый расширял свои владения, многие трёнды и жители Наумудаля бежали из страны. Они тоже селились на востоке в Ямталанде, а некоторые добирались на востоке до самого Хельсингьяланда и становились людьми конунга шведов.
А когда в Норвегии правил Хакон Воспитанник Адальстейна, то воцарился мир, между Трандхеймом и Ямталандом установились торговые связи. И поскольку этого конунга все очень любили, ямталандцы отправились с востока к нему, признали его власть и стали платить ему подати. А он дал им законы и права. Ямталандцы больше хотели стать его людьми, чем подчиняться конунгу шведов, так как они были потомками норвежцев. Так же поступили и все жители Хельсингьяланда, которые были родом из края к северу от Кьёля. Так было до тех пор, пока Олав Толстый и Олав конунг шведов не стали спорить о границах между их владениями. Тогда жители Ямталанда и Хельсингьяланда подчинились конунгу шведов. Границей на востоке стал лес Эйдаског, а на севере до самого Финнмерка – хребет Кьёль. Конунг шведов собирал подати с Хельсингьяланда, а также с Ямталанда. А Олав конунг считал, что, по договору с конунгом шведов, ямталандцы не должны были платить тому податей, хотя издавна было так, что ямталандцы платили подати конунгу шведов, и управители там назначались из Швеции. Шведы же и слышать не хотели, чтобы земли к востоку от Кьёля могли принадлежать не конунгу шведов, а кому-либо другому. И как это часто бывает, несмотря на родство и дружбу между конунгами, каждый из них хотел заполучить себе те земли, на которые, как он считал, он имеет права. Олав конунг послал гонцов в Ямталанд. Он требовал, чтобы ямталандцы платили ему подати, а иначе грозился жестоко расправиться с ними. Но ямталандцы, посовещавшись, решили, что будут подчиняться конунгу шведов.

CXXXVIII

Тородду сыну Снорри и Стейну сыну Скафти пришлось не по вкусу, что им не позволили поступать по своей воле. Стейн сын Скафти был очень хорош собой и искусен во всем. Он был хорошим скальдом, любил роскошные наряды и был честолюбив. Его отец Скафти сочинил драпу об Олаве конунге и научил Стейна исполнять ее. Он хотел, чтобы Стейн сказал ее конунгу. Стейн не скупился на слова и поносил конунга и в свеих речах и в висах. Оба они с Тороддом были неосторожны в речах и говорили, что Олав поступил хуже, чем исландцы: те доверчиво послали ему своих сыновей, а конунг держит их в неволе. Тогда конунг разгневался. Однажды Стейн сын Скафти был у конунга и спросил его, не хочет ли он послушать драпу, которую его отец Скафти сочинил о нем. Конунг тогда говорит:
– Ты лучше, Стейн, скажи то, что сам сочинил обо мне.
Стейн говорит, что его стихи не стоят внимания.
– Я ведь не скальд, конунг, – говорит он, – но если бы даже я и умел сочинять. Вам мои стихи показались бы такими же недостойными, как и я сам.
И Стейн ушел. Он понял, что имел в виду конунг.
Торгейром звался человек, который управлял поместьем конунга в Оркадале. Он тогда тоже был у конунга и слышал его разговор со Стейном. Немного погодя Торгейр отправился домой.
Однажды ночью Стейн вместе со своим слугой сбежал из города. Сначала они поднялись на Гауларас, а потом спустились в Оркадаль. Вечером они добрались до конунгова поместья, которым управлял Торгейр. Торгейр пригласил Стейна переночевать и спросил, куда он направляется. Стейн попросил, чтобы тот дал ему лошадь и сани. Он видел, что как раз в это время привезли в усадьбу зерно. Торгейр говорит:
– Я не знаю, куда. и зачем ты едешь и разрешил ли конунг тебе уехать. Я припоминаю, что позавчера вы с конунгом вели не слишком любезную беседу.
Стейн говорит:
– Хотя мне приходится подчиняться конунгу, я не намерен подчиняться его рабам.
Тут он выхватил меч и убил управителя. Потом он взял лошадь, велел своему слуге сесть на нее верхом, а сам уселся в сани. Так они отправились в путь и ехали всю ночь. Они ехали, пока не достигли Сурнадаля в Мере. Там они переправились через фьорд. Они очень спешили и, куда бы ни приезжали, никому ничего не говорили об убийстве Торгейра. Себя они выдавали за людей конунга, так что, куда бы они ни приезжали, их везде хорошо принимали. Однажды вечером оси приплыли на остров Гицки в усадьбу Торберга сына Арни. Его не было дома, но его жена Рагнхильд, дочь Эрлинга сына Скьяльга, была дома. Стейна там очень хорошо приняли, потому что были раньше хорошо знакомы с ним. Когда Стейн на своем корабле приплыл из Исландии, он подошел к Гицки и стал у острова. Рагнхильд была в то время на сносях, и ей было очень плохо, а священника на острове и нигде поблизости не было. Тогда обратились к исландцам и спросили, нет ли у них на корабле какого-нибудь священника. На корабле был священник по имени Бард. Он был родом из западных фьордов. Человек он был еще молодой и мало ученый. Его попросили отправиться в усадьбу. Он боялся, что не справится, так как был еще мало чему обучен, и ехать отказался. Тогда к священнику обратился Стейн и просил его поехать. Священник отвечает:
– Я поеду, если и ты со мной поедешь, тогда я смогу рассчитывать на твою помощь и советы.
Стейн ответил, что он согласен. Они отправились в усадьбу и вошли в покои, где лежала Рагнхильд. Вскоре она родила ребенка. Это была девочка. Она была очень слаба. Священник крестил ребенка, а Стейн держал девочку над купелью. Ее окрестили Торой. Стейн подарил ей золотой перстень. Рагнхильд обещала быть Стейну верным другом и сказала, что, когда ему понадобится помощь, пусть обращается к ней. Стейн сказал, что он больше не будет помогать крестить девочек. На этом они расстались. А теперь. вышло так, что Стейн приехал за помощью к Рагнхильд. Он рассказал ей, что с ним произошло и что он навлек на себя гнев конунга. Она отвечает, что сделает все, что в ее силах, чтобы помочь ему, но просила его подождать Терберга. Она усадила Стейна рядом со своим сыном Эйстейном Тетеревом. Тому тогда было двенадцать лет. Стейн подарил Рагнхильд и Эйстейну подарки.
Торберг узнал все о Стейне еще до возвращения домой и был очень недоволен его приездом. Рагнхильд рассказала ему все, что произошло со Стейном, и просила дать ему приют и взять под защиту. Торберг говорит:
– Я слышал, что конунг созвал тинг, узнав об убийстве Торгейра, и Стейн теперь объявлен вне закона. Конунг очень разгневан. Я не настолько глуп, чтобы брать под свою защиту чужеземца и навлекать на себя гнев конунга. Скажи Стейну, чтобы он уезжал отсюда как можно быстрее.
Рагнхильд отвечает, что тогда и она уедет. А останется она, только если останется Стейн.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117