Мёрэн, «монахиня с крепким чаем», и Байко, монахиня из местечка Убагаити.
Как я уже писал, некоторые имена – «криптомерия Котакэ», «Усимацу Игава», «Куя Тадзими», «Кодзэн из храма Рэнкоодзи», «Байко, монахиня из местечка Убагаити» – были подчеркнуты красным. Все, чьи имена были подчеркнуты – кроме дерева, – за короткое время один за другим ушли из жизни.
Напрашивается вывод: люди в списке были объединены в пары по признаку схожей деятельности или положения в обществе, при этом преступник довольствовался уничтожением только одного из пары. Интересно, почему?
Но, если разобраться в этой записи, замысел преступника становился яснее. Первая в списке жертва – криптомерия Котакэ. Она пострадала не по человеческой воле, а была поражена молнией, что многими было воспринято как предзнаменование грядущего возмездия за убитых и похороненных в знаменитых восьми могилах самураев. Чтобы усмирить гнев восьми Богов Света, суеверие предписывало принести восемь человеческих жертвоприношений. Тот факт, что молния поразила только одну криптомерию из двух деревьев-близнецов, натолкнул убийцу на мысль о том, что достаточно уничтожить кого-нибудь одного из пары людей.
Н-да… Ну и мир, в котором мы живем! Находятся же в нем люди, строящие такие безумные, коварные планы! Просто сумасшествие какое-то… Я снова почувствовал, что теряю голову, но мне удалось довольно быстро прийти в себя и немного успокоиться.
Коскэ Киндаити, словно в горле ему что-то мешало, долго запинался. Потом начал все-таки высказывать вслух свои предположения, но его слова доходили до меня как сквозь туман. Мне вообще казалось, что голова моя заполнена исключительно туманом.
А сказал Коскэ Киндаити следующее:
– Теперь я, кажется, решил загадку смерти Кодзэна. Меня долго мучил вопрос: как убийца мог знать, что столик с едой, в которую подмешан яд, окажется именно перед Кодзэном? Как я уже говорил, подмешать яд в пищу было не слишком сложно. Но в том, что столик с ядом достанется Кодзэну, преступник мог быть уверен только наполовину. Конечно, если исключить, что преступником является господин Тацуя, а я этот вариант категорически отвергаю. Так вот почему преступника не смущала пятидесятипроцентная вероятность? По размышлении нельзя не прийти к следующему выводу. Может быть, преступник вовсе и не замышлял погубить именно Кодзэна? Может быть, ему было абсолютно все равно, Кодзэн погибнет или Эйсэн. Какая разница, станет жертвой человек по имени А. или человек Б.? Конечно, трудно представить себе убийцу, руководствующегося подобной логикой. Со вчерашней ночи я долго размышлял об этом. И все прояснилось, когда я прочитал эту бумажку. Из нее мне стало понятно, что убийца замышлял отравить или Кодзэна, или Чёэя – одного из них. Но Чёэй оказался в больнице, его на панихиде замещал ученик, Эйсэн. И преступник оказался перед выбором: отравить Кодзэна или Эйсэна. Несчастный жребий пал в конце концов на Кодзэна. Конечно, это смахивает на безумие, но объяснение смерти Кодзэна я нашел именно в этой записи.
Вот, значит, как… А ведь вчера мне в голову приходило примерно то же самое. У меня с Коскэ были схожие подозрения и ход рассуждений. Но если они и проливают свет на загадочное убийство Кодзэна, то ключ к разгадке всей цепи убийств пока не найден: загадок еще более чем достаточно.
– Что же получается, Киндаити-сан, – после долгого молчания инспектор Исокава говорил с хрипотцой, – и Усимацу Игаве, и главе Восточного дома, и настоятельнице Байко просто выпал роковой жребий? И тем самым спаслись другие вероятные жертвы?
Коскэ Киндаити задумался и потом тихо проговорил:
– Вполне возможно, вы правы, господин инспектор… Однако не исключено, что все не совсем так.
– Что вы хотите этим сказать?
– Вы правы, если исходить из того, что преступником двигало исключительно суеверие. Однако…
– Однако… Что?
– Действия преступника показались мне чересчур изощренными для примитивного фанатика. Мне кажется, у преступника были еще какие-то другие мотивы.
– Вы так полагаете? – Инспектор Исокава заинтересовался новым ходом рассуждений. – Иначе говоря, вы думаете, что преступление только на первый взгляд совершено из суеверных соображений, но за ними прячутся иные, истинные мотивы, иные цели, которые ставил перед собой преступник.
– Именно так. Как бы суеверны ни были жители Деревни восьми могил, одним суеверием такую цепочку преступлений не объяснить, слишком хитроумно она выстроена.
– Какие же цели на самом деле были у преступника?
Коскэ Киндаити снова углубился в текст, но, оторвавшись от него, покачал головой:
– Не знаю. Из самого этого текста больше ничего заключить не могу. А если…
Коскэ Киндаити впервые взглянул в нашу сторону:
– Мори-сан!
– Да? – На непроницаемом до сих пор лице Мияко появилось подобие улыбке. – Я могу быть в чем-то полезной?
– Взгляните, пожалуйста, на иероглифы из этого блокнота. Нет ли у вас предположений, чьей рукой они написаны?
Строго говоря, то был листок не из блокнота, а из ежедневника размером с обычный блокнот. Это не был даже целый листок: примерно третья часть его обрезана ножницами. В оставшейся части стояли две даты: двадцать четвертое и двадцать пятое апреля. Приведенный выше список имен – десять строк – начинался под двадцать пятым; вполне возможно, на предыдущих страничках от двадцать третьего и двадцать второго апреля тоже помещался список ненавистных преступнику имен. Иероглифы были написаны авторучкой и, судя по почерку, опытной рукой.
– Почерк мужской, – определила Мияко.
– И мне так кажется. Не знаете, кому в деревне может принадлежать этот почерк?
– М-м-м… Не могу сказать. – Мияко отрицательно покачала головой. – Мне практически не приходилось читать записки или письма местных жителей.
– Может быть, вы что-нибудь можете сказать, Тацуя-сан?
Мне-то откуда знать? Я покачал головой: нет, не знаю.
– Ладно, спросим еще у кого-нибудь. – Коскэ Киндаити передал листочек инспектору Исокаве, но тут же спохватился: – Кстати, подумаем о датах. Господин инспектор, ваш ежедневник при вас, кажется? Посмотрите-ка, двадцать пятое апреля – какой день недели?
Дни недели полностью совпали. Коскэ Киндаити заулыбался:
– Значит, без сомнения, листочек вырван из еженедельника на этот год. Жаль, что на обратной стороне нет никаких записей. А вот чей это еженедельник, пока непонятно. Что ж, будем выяснять… А! Как вовремя доктор Куно подошел!
Монахиня-воровка
Дядя Куно был чем-то невероятно напуган. Пробравшись сквозь толпу зевак, он на велосипеде пересек дворик, подъехал к келье, соскочил с велосипеда и с портфелем в руках, пошатываясь, вошел в комнату.
Я впервые увидел его всего восемь дней назад, но как он изменился за это время! Щеки ввалились, темные круги под глазами, а глаза блестят нездоровым странным блеском, взгляд беспокойный.
– Извините, опоздал… Был на вызове в соседней деревне…
Сняв обувь и войдя в комнату, дядя Куно пробормотал что-то невнятное.
– Простите, что отнимаем у вас время. Видите, что еще произошло… – начал было инспектор Исокава.
– Что, новое несчастье? – Голос дяди Куно задрожал. – Простите меня великодушно, но… ничем помочь не могу. Прошлый раз пытался и… вы знаете, что все без толку… А доктора Араи здесь нет?
– Доктору Араи предстоит вскрывать труп Кодзэна, ему для этого что-то понадобилось, и он уехал в город. Прошлой ночью в город дали телеграмму, оттуда должен приехать доктор, чтобы ассистировать доктору Араи. Мы попросим их вскрыть и этот труп, а пока просто осмотрите его, пожалуйста.
Видно было, что дяде Куно этого ужасно не хочется.
Он сам признавался, что после ошибки в определении причин смерти Куя испытывает невыносимый стыд, и в свете этого его упорное нежелание иметь отношение к новому убийству становилось вполне понятным. Но совершенно непонятно, чем он так напуган.
Пока дядя Куно сидел у тела монахини Байко, его трясло как в лихорадке, он буквально обливался потом.
– Доктор, вам плохо? – спросил Киндаити,
– Да… Как-то не по себе… Нет, это просто из-за усталости… Слабость какая-то…
– Нельзя так… Доктор должен беречь себя. Ну как? Что показывает осмотр?
Поспешно осмотрев труп, дядя Куно ответил:
– Сомнений нет. Такая же смерть постигла и Кодзэна, и главу семьи Тадзими. Но все-таки выслушайте еще мнение доктора из N.
– Сколько часов назад она скончалась?
– Думаю, прошло уже часов четырнадцать–шестнадцать, – с кислым видом проговорил доктор Куно. – Сейчас одиннадцать часов, значит, скончалась она вчера вечером между семью и девятью часами. Но это тоже точнее установит доктор из N. Я в подобных материях не специалист.
Дядя Куно быстро схватил свой портфель:
– Что ж, позвольте покинуть вас… – Он встал и направился к двери.
– Постойте, доктор, секундочку, пожалуйста, – остановил его Коскэ Киндаити. – Я хотел бы показать вам кое-что. Вы не знаете, чей это почерк?
Никогда не забуду выражения лица дяди Куно при виде вырванной из еженедельника странички.
Его худое тело содрогнулось, будто заряд тока прошел через него. Глаза, казалось, вот-вот выскочат из орбит, подбородок задрожал, изо рта вырвались какие-то нечленораздельные звуки, по лицу заструился пот.
– А! Значит, вам, доктор, знаком этот почерк?!
Вопрос Коскэ Киндаити заставил Куно отпрянуть в сторону. Он поднял голову и почти прокричал:
– Незнаком! Я ничего не знаю!
– Уж очень странная тут запись… – сказала Мияко.
Дядя Куно уставился на нас с Мияко так, будто прежде и не подозревал о нашем существовании.
– Не знаю, кто это писал, но он или дурак, или сумасшедший! Я не знаю, ничего я не знаю! Ничего!..
Под пристальным взглядом Мияко он вдруг сник, голос его задрожал и стал звучать глухо, срываясь на хрип. Но через пару минут он все-таки собрался с силами, и, четко выговаривая каждое слово, произнес:
– Я ничего не знаю. Мне абсолютно ничего не известно!
Сказав это, он выбежал за дверь, торопливо взобрался на велосипед и укатил.
Инспектор Исокава и Коскэ Киндаити были ошарашены поведением Куно.
Мы с Мияко тоже удивленно переглянулись. Инспектор, прокашлявшись, хихикнул:
– Ишь как занервничал доктор после смерти господина Куя! «Ничего не знаю!» А разве кто-то утверждает, что ты все знаешь?
Размышлявший о чем-то Коскэ Киндаити повернулся к инспектору Исокаве:
– Послушайте, господин инспектор, а ведь поведение доктора Куно кое-что проясняет… – И, снова взглянув на страничку из еженедельника, добавил: – Я, кажется, догадываюсь, какие имена написаны были на отрезанном куске.
Удивленно подняв брови, инспектор Исокава посмотрел на Коскэ Киндаити:
– Какие имена? Чьи?
– Деревенский врач Куно Цунэми. Еще один врач, приехавший сюда в эвакуацию – доктор Сюхэй Араи. Думаю, там было слово «врачи» и эти два имени.
Мы с Мияко снова переглянулись. Сейчас она была еще бледнее, чем утром.
– В любом случае нам крупно повезло, что в наше распоряжение попал этот клочок бумаги. Хотя нельзя исключать, что сам преступник специально бросил его тут. А может быть, кто-то другой по неведомым нам соображениям подкинул его сюда, – так или иначе, если не сам замысел преступника, то по крайней мере намек на него содержится в этом листочке. Господин инспектор, возьмите его, пожалуйста, на хранение. И берегите. Мори-сан и Тацуя-сан новички в этой деревне, естественно, что они не узнали почерка, но деревня-то не так уж велика, и вполне может найтись человек, которому этот почерк окажется знаком.
На этом тема таинственной записи была закрыта, и разговор вернулся к обстоятельствам смерти монахини. Я снова подвергся допросу.
Что вызвало смерть монахини Байко, было ясно с первого взгляда. Смерть наступила от яда, который содержался в еде, принесенной из дома Тад-зими. По словам Куно, она скончалась вчера вечером между семью и девятью часами. Этот интервал точно совпадал со временем, когда сюда был доставлен поднос с едой.
– Чья была идея отнести еду монахине Байко? Кажется, инспектор опять хочет подловить
меня.
– Да, я понял вопрос. Это я… Байко-сама собралась домой до ужина, поэтому я попросил сестру, чтобы она поручила кому-нибудь отнести угощение ей в келью.
На лице Коскэ Киндаити выразилось удивление. А инспектор, состроив кислую мину и пытливо глядя мне в глаза, сказал:
– М-да… Вы поразительно заботливый человек. Вообще-то в подобной ситуации мужчине и в голову не придет…
Черт возьми, я снова под подозрением!
– На самом деле я отнюдь не такой заботливый… Рядом была Норико-сан, она мне это и подсказала.
– А кто это – Норико-сан?
– Это младшая сестра Сатомуры и тоже принадлежит к роду Тадзими.
– Ах вот оно что! Значит, она подсказала вам, чтобы вы попросили Харуё-сан отправить сюда поднос? – не в силах удержаться, вступила в разговор Мияко.
– Да. Мы в это время были на кухне. А, как вам известно, кухня находится совсем рядом с гостиной, и меня вполне могли услышать там.
– Так… И Харуё, значит…
– Да. Она сразу велела Осиме отнести поднос с угощением, а после этого мы с ней, захватив по столику, пошли к гостям.
– Следует ли из этого, что никто из гостей не имел возможности приблизиться к подносам?
Ответа на этот вопрос у меня не было. Но и молчать было нельзя.
– Я не знаю, в котором часу поднос вынесли из дома. Если после того, как Кодзэну стало плохо и поднялся шум… Когда он захаркал кровью, половина гостей разбежалась…
Инспектор цокнул языком.
– Ладно. Будем выяснять, когда и при каких обстоятельствах этот поднос оказался вне пределов вашего дома. А помните ли вы, кто конкретно покинул гостиную, когда началась паника?
Разумеется, такие подробности у меня в памяти не отложились.
– Видите ли, господин инспектор, я сам был в таком шоке, что не помню ничего, кроме поднявшейся суеты…
– А сами вы не пытались убежать?
– Да что вы?! У меня от ужаса ноги отнялись. К тому же я сидел на почетном месте, и, если б убежал, все бы это заметили.
Сидевшая справа от меня Мияко бросила мне «спасательный круг»:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34