Признаться, пансионат оказался таким, какой я изобразил в романе. Я
работал с утра до ночи, понимая, что этот рай долго не продлится: издатель
засунул меня сюда в надежде поскорее заполучить роман.
В пансионат вели закрытые шоссе, посты автоинспекции проверяли все
незнакомые машины. Попасть на территорию можно было по особым пропускам,
контрольные пункты бдили день и ночь. Корпуса неусыпно стерегла служба
безопасности, рослые накачанные молодцы следили за каждым шагом, патрули с
рациями круглые сутки прочесывали лес. Плоская крыша могла принять любой
вертолет, дороги в лесу плавно изгибались, ограничивая обзор коротким
расстоянием - от поворота к повороту.
Главная особенность состояла в том, что здания пансионата не
просматривались ни с одной точки окрестностей. Расположенный в стороне
поселок персонала был виден еще издали, за много километров, а
десятиэтажные корпуса пансионата оставались невидимыми даже с близкого
расстояния. Секрет заключался в искусственной широкой впадине, вырытой
посреди леса наподобие круглого кратера, куда опустили здания, - деревья
вокруг на склонах поднимались выше крыш.
Закрытые пансионаты наряду со многими прочими номенклатурными
привилегиями и нравами свидетельствуют о слабости перемен. Многое из того,
о чем сказано в романе, осталось незыблемым - цветет и пахнет.
Между тем публикация журнального, урезанного в несколько раз варианта
"Преисподней", на который решилась прежняя (до раскола) "Юность", то и
дело откладывалась по загадочным причинам: то исчезли пресс-формы, то
цветные вклейки, то возникали непредвиденные осложнения в типографии.
Тираж был уже отпечатан, когда вдруг пропали макеты обложки, что повлекло
за собой очередную задержку.
Тем временем в упомянутых в романе подземельях, по которым я раньше
передвигался свободно, шли спешные работы: возводились стены - я натыкался
на свежую кладку, устанавливались решетки. Один из моих информаторов
сообщил, что тоннель по ночам патрулирует дрезина с тремя автоматчиками. И
я сам в одном месте повстречал военных с рацией, в другом милицейский
пост.
После выхода романа отдельной книгой все вдруг заговорили о подземной
Москве. К моему удивлению объявились тучи знатоков, которые всегда все
знали, но почему-то до сих пор молчали. Интересно, где они были раньше?
Невесть откуда возникли клубы, кружки, юные туристы-натуралисты, появились
компании праздношатающихся великовозрастных юношей, которые для пущей
важности нарекли себя всякими иностранными словами - дигерами
(копателями), к примеру, с планеты андерграунд - о, эта неизбывная,
давняя, как мир, отечественная страсть, смесь французского с
нижегородским!
Некоторые из новоявленных любителей вычитывали из романа сведения,
извлекали подробности и детали, одолевали меня расспросами, записывали за
мной в толстые тетради, как прилежные ученики, каждое слово, чтобы потом
выдать на стороне свежеприобретенную информацию за свои изыскания. Кое-кто
из них шаманил, пускал пыль в глаза и за неимением ничего другого таскал
доверчивых журналистов в одно и то же место - к руслу Неглинки, куда
только ленивый не лазил. Кое-кто водил публику за нос, выдумывал о себе
всякие небылицы, плел в прессе, на радио и по телевидению несуразную чушь
о рыбах-мутантах, о гигантских крысах и тараканах, которых они якобы
встречали. Правда, без малейшего доказательства, в одной лишь необузданной
жажде славы.
С выходом романа странно повели себя и некоторые известные мне люди:
археологи, хозяйственники, журналисты, администраторы... Как наемные
певцы, они вдруг запели старые песни: нечего, мол, соваться, куда не
просят. Но я заранее знал, что номенклатура постарается сохранить свою
неприкосновенность, "певцы" лишь отрабатывают жалование.
Неожиданностью для меня оказался затяжной приступ профессиональной
ревности у нескольких специалистов, которым показалось, будто я вторгся на
их заповедную территорию, где они, правда, без большого успеха, промышляли
десятки лет; судя по всему, люди, скоропостижно объявившие себя
специалистами, полагали подземную Москву своей вотчиной. Впрочем, зависть
- тема древняя, как мир, и такая же банальная.
Как-то я заехал в одно малое предприятие, изучающее подземное
пространство, и поразился допотопному уровню, смехотворному оснащению. Это
было настоящее убожество. Захудалая контора напоминала доморощенный
любительский кружок, как водится, нищий и примитивный, без транспорта, без
оборудования, где вперемежку сновали специалисты и залетные гастролеры.
Честно говоря, я даже удивился, что кто-то отпускает им деньги. Пришлось
показать им настоящее оборудование, о котором они понятия не имели. Те,
приборы, что использует отряд в романе.
И по сей день до меня время от времени долетают упреки в
неоправданном вымысле. Касается это подземного поселения альбиносов,
последователей Сталина. Разумеется, каждый волен иметь свое мнение. Но...
Уже после выхода романа я узнал о существовании в Москве подземной
секты. Она тщательно законспирирована, ее члены избегают встреч с
посторонними. Все мои попытки через длинную цепь посредников выйти на
контакт, были решительно отвергнуты. Мне с большим трудом удалось
раздобыть некоторые подробности их существования, я догадываюсь, где они
могут располагаться. Упомяну, что по недостоверным отрывочным сведениям
секта возникла за несколько лет до первой (!) мировой войны, имеет
отделения в Средней Азии.
Мне стало известно о людях, которые в 30-е годы в предвидении
неминуемого ареста уходили под землю, где скрывались продолжительное
время.
Я и сейчас знаком с людьми, испытывающих порой потребность спуститься
вниз и жить там небольшой колонией; для них это один из принципов
жизненной философии.
А случайный вагонный попутчик, бледный, похожий на моль блондин,
оказался майором, чья служба связана с глубокими подземельями. Сирота,
воспитанник детского дома, он никого не имеет на поверхности, а внизу у
него, как на корабле, все есть, и ему незачем сходить на берег, то есть
подниматься.
Недавно Черняев, бывший помощник последнего генсека коммунистов
Горбачева, вспоминал, как в августе 91-го он вместе с другими
функционерами компартии был задержан в здании ЦК на Старой площади и в
вагоне закрытой ветки секретного метро был отправлен в Кремль.
Публикация романа вызвала большой интерес к московским подземельям. В
первом отрывке, напечатанном в газете "Совершенно секретно",
рассказывалось, как отряд после боя и ночных блужданий под землей выбрался
на рассвете из фонтана против Большого театра за спиной у каменного Карла
Маркса. Я проделал этот путь задолго до моих героев и тоже несказанно
удивился, выбравшись утром из фонтана в самом центре Москвы.
Уже после первой публикации старый фонтан стал местом паломничества,
впору было ставить кассу, продавать билеты. Зеваки доставили много хлопот
различным службам: крышку люка много раз взламывали, пока ее не заварили
наглухо.
Беспокойство доставляют катакомбы в Дорогомилово за гостиницей
"Украина", откуда сотни лет назад первые москвичи брали белый камень на
стройки. Известные спуски давно забутованы, то есть заложены строительным
камнем, однако, время от времени обнаруживают неизвестный ход. Прежде чем
его заделают, он представляет серьезную опасность: вездесущие мальчишки
норовят юркнуть в любую щель, не подозревая, как трудно выбраться из
лабиринта древних каменоломен.
Один из высокопоставленных офицеров охраны подтвердил мне, что
вариантом штурма "Белого дома" в августе девяносто первого было
проникновение в здание снизу, из-под земли. Подтвердилось и минирование
подземных коллекторов и ходов сообщений на подступах к зданию и вокруг.
Что касается американской линии романа, то она соответствует реалиям
даже в мелочах. В девяносто первом году мы с женой жили в прекрасном доме
на улице Оукхест (Дубовая роща), что в Беверли Хиллс, самом фешенебельном
районе Лос-Анджелеса.
Каждое утро машина увозила меня на киностудию, где я пропадал целые
дни, и каждый вечер мы с Наташей отправлялись на прием, который в нашу
честь давала какая-нибудь голливудская знаменитость.
Несмотря на жесткий рабочий распорядок - с этим в Америке строго даже
в кино - мне удалось тогда поработать в американской полиции. Вдвоем с
сержантом Майклом Диасом, мощным, как киногерой, мы патрулировали на
полицейской машине ночью криминальные кварталы Лос-Анджелеса. У меня до
сих пор хранятся полицейские документы и планшеты с обозначенными районами
действия банд и сфер влияния.
Надо сказать, мы с Майклом не скучали, как и наши задержанные,
которых мы доставляли в участок: они весьма удивлялись и пялились очумело,
узнав, что я из Москвы. И не эмигрант, нет, а как бы настоящий или, как у
нас сказали бы, - командировочный. Да и то правда: как такое взять в толк?
Когда всем на удивление мы с женой вернулись восвояси, наши знакомые
сочли нас слабоумными, в лицах мы читали один вопрос: зачем? Я дал им
ответ в романе и могу лишь добавить, что Россия - наша страна, нам следует
сделать ее приемлемой для жизни.
В марте девяносто третьего, незадолго до референдума я ненароком
попал в уютный Бетховенский зал Большого театра на встречу с Президентом.
В прежние времена мне случалось на съездах кинематографистов лицезреть в
Кремле партию и правительство, когда они одаривали нас своим посещением.
На редкие встречи творцов с вождями в узком кругу отбирали, понятное дело,
самых верноподданных, я, к счастью, никогда в них не значился. К счастью,
потому что видеть и слышать тот бред было тошно и невмоготу. Правда,
многие рвались, старались попасть на глаза, чтобы их заметили. Ох,
рвались, помню.
На этот раз я охотно отправился на встречу с первым Президентом
России, за которого я отдал свой голос. Не скрою, я прихватил роман: вдруг
случится оказия подарить. Охранники книгу сразу изъяли, унесли для
проверки, минут через пятнадцать вернули.
Едва Президент появился, творцы по давней привычке принялись его
просить - кто о чем. Судьба культуры в России сейчас трагична, но просьбы
выглядели неуместно: какие просьбы, страна над пропастью!
Я вообще не люблю, когда просят, по мне заповедь булгаковского
Мастера: не проси! Правда, мне по нраву и другие заповеди: Не верь! Не
бойся! Просителям я хотел бы напомнить слова другого Президента: "Не
думайте, что может сделать для вас Америка. Подумайте, что можете сделать
для нее вы". Это произнес Джон Кеннеди при вступлении в должность.
Надеюсь, слова годятся и для России.
Не выдержав обычного словоблудия, я рискнул подняться на трибуну.
Признаюсь, когда мне приходилось подниматься на ринг или спускаться под
землю, волнение было меньше. В зале было полно телекамер, со всех сторон
торчали микрофоны; лица и объективы уставились на меня. Хочу вспомнить
свои слова - причину объясню.
Тогда я сказал: "После второй мировой войны состоялся Нюренбергский
процесс над нацизмом. Наша общая ошибка в том, что после августа девяносто
первого не было суда над коммунизмом. Они тогда не смели головы поднять.
Но победа была упущена. После Нюренберга в Германии последовательно и
планомерно провели денацификацию. Мы декоммунизацию не проводили.
Почувствовав безнаказанность, они стали наглеть. Они всегда наглеют, не
получая отпор. Теперь мы расхлебываем последствия. Понадобился референдум.
Победив на референдуме, не упустите, Борис Николаевич, победу. Иначе все
повторится снова. Ради власти они пойдут на любую кровь".
В зале стояла мертвая тишина, работали все телекамеры. Я продолжал:
"Над своей книгой я работал тайком больше двадцати лет. В романе
последователи Сталина строят светлое будущее. Под землей. Строят коммунизм
в отдельно взятом бункере. Мы семьдесят с лишним лет жили в бункере и
строили под землей светлое будущее. Мы хотели загнать в этот бункер всех -
человечество, цивилизацию. Сейчас мы с трудом, с муками выбираемся на
поверхность. На свет Божий. Но нас снова хотят загнать под землю. Не дай
Бог им это удастся".
Я подарил Президенту книгу, написал несколько слов с пожеланиями
мужества и силы духа. В газетах были напечатаны подробные репортажи о
встрече, процитированы все выступления. Кроме моего. Ни одна газета словом
не обмолвилась. Полный молчок.
И телевидение широко освещало встречу: выпуски новостей, репортажи...
Транслировали речи, просьбы... Мое выступление было старательно и
тщательно вырезано. И только в одном репортаже ИТА (Информационное
телевизионное агентство) моя голова крупным планом заполнила кадр в виде
монтажной перебивки.
Я спросил о причинах умолчания журналистку одной крупной газеты,
давшей подробный отчет о встрече. "Не хотели разжигать страсти", -
ответила она. Однако страсти разгорелись и без меня.
События первого мая, лета и октября показали, что страсти горят в
полный накал. И никогда еще тактика умиротворения террориста не приносила
никому пользы. Напротив: поощряемый молчанием и уговорами, он расходился
во всю прыть.
К сожалению, России не свойственно учиться на ошибках. И уж совсем
непосильная для нее работа - делать выводы, извлекать уроки. В романе я
сказал, что мы - альбиносы человечества. И как ни горько, исторический
опыт нам ничего не дает.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48