в воскресенье он на весь день
отправился в Бор навестить семью.
Станция метро "Варшавская" соседствовала с железнодорожной станцией
"Коломенская", откуда электричкой Першин добрался в Домодедово. От
вокзальной площади тридцать первый автобус с частыми остановками тащился
по городу, потом выехал за околицу и долго плелся по шоссе, огибая поля и
перелески, кружил по косогорам среди холмистой равнины. Поселок
обслуживающего персонала был виден далеко окрест: окруженные густым лесом
многоэтажные кирпичные дома высились над вершинами деревьев, крыши и
верхние этажи были видны за много километров.
За деревней на опушке леса возле старинной церковно-приходской школы
автобус сделал круг и остановился: то была конечная остановка. Першин
вдоль забора дошел до проходной, молодой охранник с бляхой службы
безопасности на груди спросил у него пропуск и не пустил, послал звонить.
Андрей позвонил администратору, которая известила Лизу, и та вместе с
дочерьми прибежала стремглав, сунув охраннику красную картонку.
Першин сразу заметил, как переменилась Лиза. Могло сдаться, ее
оставили заботы, тревоги, волнения, беспокойные мысли, что докучали ей
каждый день. Здесь, в Бору, прошли ее детство и юность, стоило ей
вернуться сюда, как прежний, забытый огонь воскрес в ней и разгорелся, как
костер на ветру; первому встречному довольно было беглого взгляда, чтобы
почувствовать его жар.
Лиза вновь была весела, беззаботна, беспечна, в ней появилась давняя
игривость, ожили и зажглись глаза, движения приобрели прежний кураж: тот
же невесомый летящий шаг, та же пленительная воздушная поступь - даром,
что мать двоих детей.
Но и дочки переменились разительно: из рассудительных серьезных
старушек они стали звонкими проказницами, шаловливыми игруньями, лукавыми
и смешливыми; видно, здешний лес обладал таким свойством.
Они бежали втроем, летели со всех ног, спешили, неслись, наполняя лес
звонким хохотом и криком. Они закружили, затормошили Першина, он и сам
вдруг почувствовал странную легкость, освобождение: исчезли гнетущие мысли
- унеслись, пропали, растаяли, забытый радостный праздник посетил его, как
бывало когда-то - давно, жизнь назад.
В Бору, похоже, ничего не изменилось. Все так же очаровывал лес,
пьянил воздух и радовала беззаботная жизнь. Лиза и дочки выглядели
счастливыми.
В Бор по-прежнему съезжались сытые уверенные люди, сверкающие
лимузины привозили под вечер и увозили на утро сановных ездоков; к концу
недели, в пятницу, заполнялись все номера, и можно было подумать, что это
цветущая страна, в которой все сыты, счастливы и нарядны.
Как раньше угощала кухня, исправно работали массажные кабинеты,
бассейн, сауна, теннисные корты, нравы и уклад оставались прежними с той
лишь разницей, что многие постояльцы обзавелись иностранными автомобилями,
в остальном все оставалось неизменным, и если нужен образец незыблемости и
постоянства в этом мире, вот он - Бор!
Першин внимательно присмотрелся к выступающим над поверхностью
вентиляционным шахтам: под землей в Бору располагался запасной командный
пункт правительства и Генерального штаба - огромный бункер, связанный
тоннелями с аэропортом Домодедово, подземным городом в Раменках,
правительственными особняками на Воробьевых горах, Кремлем и другими
бункерами, аэродромами и автострадами. При желании альбиносы могли
незаметно уйти из города и отсидеться, переждать облавы, которые устраивал
отряд.
Взяв детей, Першин отправился в лес, девочки весело резвились. Он
подумал, как быстро здесь забывается жизнь по ту сторону забора - то был
печальный давний сон, который помнился смутно и таял, чтобы вскоре
исчезнуть вовсе.
Дочки радостно гонялись друг за другом на зеленой поляне, и он, глядя
на них, испытывал угрызения совести за то, что уделяет им так мало
внимания.
К полудню набежали облака, но день оставался теплым, сонливым,
безветренным, в разрывах облаков застенчиво показывалось солнце, и можно
было подумать, что тишь и покой царят по всей земле.
Был Евстигней, прозванный житником, один из четырех дней, которые
после медового Спаса предвещают нрав оставшихся месяцев года:
Степан-сеновал определяет погоду сентября, Антон-вихревей да
Исаакий-малинник укажут на октябрь, Авдотья-огуречница предсказывает
ноябрь, а Евстигней-житник сулит нам, каким случится далекий декабрь.
Девочки загляделись на неизвестно откуда взявшуюся чистюлю-кошку,
которая с аппетитом ела траву, когда на поясе Першина заскулил бипер,
маленький экран указал номер телефона: на связь вызывал штаб отряда.
Першин неохотно позвонил, в груди у него ныло предчувствие: что-то
стряслось. Наблюдатели отметили странную активность в Министерстве
обороны, в Генеральном штабе, в зданиях КГБ на Лубянке и в секретариате
коммунистической партии. Повсюду в служебных помещениях царила непонятная
суета, в тоннелях, связывающих Старую площадь с Кремлем и Лубянкой,
происходило загадочное движение, какого не наблюдали прежде; бункеры
управления и связи на Знаменке, под Арбатской площадью, Воздвиженкой,
Пречистенским бульваром и на Хамовнической набережной по неясной пока
причине были приведены в состояние повышенной готовности.
Першин испытывал досаду: даже в тихое, спокойное воскресенье не
удалось побыть с детьми.
К утру новости стали расти, как снежный ком, Першин собрал отряд.
Стало известно, что три группы из разных управлений госбезопасности
собраны по тревоге на спортивной базе. Это был зловещий признак: группа
"А" из отдела борьбы с терроризмом участвовала в январском штурме
литовского телецентра, две другие группы - "Зенит" ("Z") и "Каскад" ("К")
из управления внешней разведки использовались в операциях за границей,
подобных штурму президентского дворца в Кабуле, когда убили Амина и
началась афганская война, или десанту на Прагу, когда арестовали
правительство.
К рассвету потоком пошли сообщения о движении войск к Москве. Стало
понятно, что это переворот. Першин приказал изготовить оружие - личное и
то, что отряд до сих пор не применял: ручные пулеметы, реактивные
стреляющие с плеча базуки, ранцевые огнеметы... Теперь он понял
беспокойство генерала, отца Лизы: тот все знал заранее, возможно, и
готовил.
К утру в городе было полно войск. Перекрыв уличное движение, к центру
двигались танки и бронетранспортеры; отряд погрузился на машины и в полном
составе прибыл на Пресненскую набережную. В белом, похожем на корабль
здании было суетно, в толчее и неразберихе носились озабоченные люди, и
нельзя было ничего понять; кроме постовых милиционеров, охраны не было
никакой, и вздумай кто-нибудь захватить сейчас здание, большого труда это
не составило бы. Вероятно, такая же неразбериха наблюдалась сейчас у
другой стороны, потому что время шло, а признаков нападения не было, даже
телефоны работали исправно: ни городскую, ни международную связь никто не
отключал.
Разместив людей, Першин решил осмотреть подземные этажи, подвалы и
президентский бункер, который по всем документам проходил как объект
N_100. Вниз вели обычные бетонные ступеньки. Вместе с техником-смотрителем
Першин спустился в подвал и увидел массивную бронированную герметичную
дверь с красным штурвалом.
Они в четыре руки повернули штурвал, за дверью открылся длинный
темный бетонный коридор. Першин включил электрический фонарь и двинулся
вперед, освещая дорогу; техник робко плелся сзади, и, судя по унынию, не
прочь был улизнуть.
По обеим сторонам коридора тянулись двухэтажные нары, в техническом
отсеке помещалась автономная электростанция и пульт управления системой
жизнеобеспечения здания - электричеством, вентиляцией и водой.
В зале правительства Першин увидел голые стены, большой стол с
телефонами, рядом располагался маленький кабинет президента, в котором
кроме рабочего стола с креслом стояли стулья, кушетка с деревянными
бортиками и обивкой из красного сукна и маленький столик с четырьмя
телефонами: внутренний, городской и два аппарата закрытой
правительственной связи - АТС-1 и АТС-2.
Першин внимательно осмотрел помещение, оно было построено из бетонных
блоков и залито монолитным бетоном. Подземный переход связывал подвал со
зданием приемной, которое стояло через дорогу на Нижне-Пресненской улице;
в сторону города уходили коллекторы, под ними на разных уровнях тянулись
дренажные стоки, куда можно было попасть через узкие люки с отвесными
железными скобами.
Под сотым бункером проходил сухой коллектор неизвестного назначения,
куда и зачем он идет, техник не знал. Першин отпустил его, тот поспешно
убрался наверх, шум его шагов быстро исчез за спиной.
Ни один звук не долетал сюда, в могильной тишине трудно было
поверить, что над головой по коридорам носятся люди, беспрерывно звонят
телефоны, и в воздухе висит разноголосый гомон.
Прислушиваясь, Першин настороженно шел по длинным бетонным коридорам,
перебирался с одного уровня на другой. Время от времени он находил в
стенах закрытые наглухо стальные двери, ведущие неизвестно куда, вероятно,
отсюда можно было попасть на окрестные улицы, в подвалы домов, в подземные
коммуникации или еще куда-то. Сухой коллектор, расположенный под бункером
президента, уходил далеко в сторону от здания - конца края не было. Першин
услышал прокатившийся вдали гул и понял, что впереди есть выход в метро:
коллектор сообщался с двумя станциями и с тоннелями, и таким образом
пробраться в здание можно было с разных сторон.
После военного совета на пятом этаже было решено заминировать все
подходы снизу. Отряд несколько часов ставил мины на дальних подступах в
коллекторах и ходах сообщений, на подходе к бункеру оборудовали огневые
позиции; Першин выставил боевое охранение, приказав смотреть в оба.
Разумеется командос госбезопасности имели высокую выучку, но его отряд
понимал толк в действиях под землей: все имели боевой опыт и хорошо знали
маневр в тесном замкнутом пространстве; Першин полагал, что лучше, чем его
отряд, в стране подразделений для подземных действий нет. Не считая,
конечно, альбиносов.
Был второй Спас - яблочный, Преображение Господне. День выдался
пасмурный, то хмурилось небо и веяло прохладой, то из облаков показывалось
солнце, и воздух теплел; по давней примете яблочный Спас обещал каким быть
январю.
Но мало кто в тот день замечал превратности погоды, Москву
лихорадило, вместе с ней лихорадило весь мир.
Пока отряд готовился к отражению атаки, войска в городе перемещались
с места на место, осыпаемые негодующим свистом, бранью и неизменным
вопросом: "неужели вы будете в нас стрелять?" Правда, многие жители
подкармливали солдат, которые целый день торчали в танках и боевых машинах
пехоты без еды: командиры и политики о еде не подумали.
Те, кто двигал войска, надеялись напугать людей, однако население не
испугалось, а напротив, высыпало на улицы, преисполненное негодования и
отваги; политики и военные, затеявшие переворот, не могли взять в толк,
что происходит, растерянно недоумевали и, судя по всему, не знали, что
делать.
Все три дня отряд провел на позициях под зданием. Першин время от
времени по одному отпускал личный состав на поверхность дышать свежим
воздухом. В первый день обстановка вокруг здания напоминала народную
стройку: люди тащили со всех окрестностей арматуру, трубы, решетки и
доски, парни приволокли телефонную будку, парковые скамейки и выломанные
заборы, в воздухе повсюду висели азартные крики, веселый гомон и смех.
Было пасмурно, но тепло, с разных сторон к зданию тянулся народ.
Поднявшись наверх, Ключников с любопытством бродил среди снующих
людей и вдруг почувствовал, как у него замерло сердце: он увидел Аню. Она
была в куртке и джинсах, словно собралась на загородную прогулку, он
смотрел, как деловито она тащила длинную доску, конец которой волочился по
асфальту.
Разумеется, не могло быть иначе, Аня оказалась здесь одной из первых.
На строительстве баррикад работали многие из ее знакомых, они не
сговаривались между собой, пришли сами и встретились тут случайно. Подойти
к ним Ключников не рискнул.
В редкие отлучки с позиции Бирс поднимался на одиннадцатый этаж, где
работали журналисты. Его тянуло в привычную редакционную суету, полную
новостей, вранья, досужих разговоров, сплетен, слухов, из которых время от
времени рождалась сенсация.
В коридорах и комнатах было тесно от операторов телевидения, их
аппаратуры, знаменитых обозревателей, фотографов, корреспондентов,
радиокомментаторов и огромного числа случайных людей, которые теснились
повсюду, наполняя помещения шумным гомоном и клубами дыма.
Антон встретил здесь множество знакомых, все кидались к нему с
расспросами - слухи о нем ходили самые невероятные, но он отшучивался,
отнекивался, отмалчивался, сожалея, что не может включиться в работу
по-настоящему и уповая, что приобретает бесценный материал на будущее.
В одну из отлучек Бирс вышел на улицу, чтобы осмотреться и понять
настроение людей. Он бродил в толпе, поражаясь выражению лиц, которые были
как бы освещены изнутри странным и непостижимым светом: решимостью и
надеждой. Трудно было поверить, что это те самые люди, которых он изо дня
в день встречал повсюду.
Неожиданно Антон замер и едва не открыл рот:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48