Першин сразу понял, чем это грозит: можно попасть в жернова, в
которых не уцелеешь, однако он почувствовал зуд в крови, азарт и жгучий
интерес. Мгновенно и остро ощутил он, как истомила его размеренная жизнь.
Все смотрели на него и ждали ответа. Уже случались в жизни такие
минуты, когда судьба висела на волоске и надо было решать, куда ее
повернуть. Можно было возомнить, что сам волен, как поступить, сам
решаешь, сам делаешь выбор, но суть состояла в том, что все равно
поступишь, как написано на роду.
- Я согласен, - сказал Першин. - Оплата поденно. Расчет каждый день.
- Почему? - обескураженно спросил один из присутствующих, вероятно,
финансист.
- Затея опасная. Риск. Если платить иначе, человек может не дождаться
своих денег, - объяснил Першин, но они не поняли.
- Как это? - спросил кто-то.
- Не доживет, - кратко ответил Першин, и все вдруг отчетливо уяснили,
что за этим кроется.
- Страховка на каждого, - продолжал Першин. - В случае смерти,
выплата семье в тот же день. Похороны и все расходы на вас.
- Само собой, - подтвердил мэр.
- Нам понадобятся комбинезоны и бронежилеты. Оружие - десантные
автоматы, пистолеты, гранаты, ручные пулеметы, список я составлю. И
договоримся сразу: нам доставят все необходимое до начала действий. Не
получим, не пойдем.
- Постараемся, - мрачно пообещал осанистый человек с прямой спиной, в
котором Першин угадал военного.
Из снаряжения главным были бронежилеты. Лучшими слыли изделия из
кевлара, мягкой ткани золотистого цвета фирмы Дюпон, на разрыв ткань была
в два раза прочнее стали. Кевлар простегивали титановым кордом; жилет,
прикрывающий грудь и живот, весил около трех килограмм.
Надежным считался бронежилет из сорока слоев кевлара с тонкими
пластинками из титана, такой жилет весил около шести килограмм и прикрывал
тело от горла до паха. В новых иностранных моделях применялась
гидроподушка, которая располагалась с изнанки и распределяла удар пули на
широкую поверхность.
При активном обстреле пользовались цельными костюмами из кевлара,
надевали покрытые кевларом шлемы из титановых пластинок, лицо закрывали
пуленепробиваемым забралом с узкой смотровой щелью из бронебойного стекла.
Правда, такое снаряжение снижало подвижность, но зато повышало надежность.
Першин потребовал жилеты из кевлара и титановые шлемы, три полных
костюма на случай активного сопротивления и два бронежилета из
титаново-алюминиевой чешуи; они были тяжелые, и в них было трудно
передвигаться, но они могли пригодиться при сильном встречном огне.
Удобных, прочных и легких керамических жилетов, которые придумали
московские умельцы, в Москве не нашли: новинка уплыла за границу, где ее
запатентовали и принялись изготавливать.
Из оружия Першин выбрал АКС-74-У, автомат имел складной приклад и
укороченный ствол и не годился для прицельного боя, его обычно
использовали для штыковой стрельбы. Кроме автоматов, каждый в отряде имел
пистолет Стечкина, гранаты, штык-нож и баллончик с газом. На вооружении у
отряда были ручные пулеметы, ранцевые огнеметы и базуки, пускающие мощный
реактивный снаряд с плеча.
Першин понимал, что отряд - единственная для города надежда: если не
унять страх, Москва ударится в панику.
Паника означала военное положение, комендантский час, и любой
генерал, получивший чрезвычайные полномочия, мог устроить переворот и
захватить власть. Впрочем, могло статься, именно в этом заключался смысл
происходящего.

...к вечеру Першин собрал отряд: предстояло снова идти в ночь. После
первого спуска все поняли, что это не прогулки и теперь тщательно
проверяли оружие и снаряжение.
Накануне Першин заехал в горный институт, вскоре в штаб доставили
необходимое оборудование: сейсмостанции "Талгар", ультразвуковые приборы с
набором преобразователей, установку "Гроза" для определения акустической
эмиссии и мощный немецкий определитель электромагнитной эмиссии с
вращающейся кольцевой антенной. Эти приборы могли с поверхности или из
тоннеля указать тайные подземные сооружения или пустоты, но таскать их с
собой было неудобно; их наладили и поставили на машину сопровождения,
чтобы использовать в случае нужды, а с собой взяли два маленьких легких
черных ящичка в матерчатых чехлах - приборы, которые по скорости
распределения упругих волн в среде могли определить скрытые проемы, щели,
ниши, проходы в грунте и замаскированные пустоты в стене, за стеной и даже
за чугунным тюбингом или в бетоне.
Перед выходом Першин собрал разведку.
- Тот человек перед прыжком в шахту что-то крикнул. Для меня это
важно, но я не уверен, что понял правильно. Пусть каждый напишет то, что
слышал, на бумаге.
Он смотрел, как они пишут, его разбирало любопытство. Когда он
заглянул в листочки, то понял, что не ошибся: в большинстве записок стояло
лишь одно слово: "Сталин!"

9
Передача была объявлена заранее, пропустить Бирс не мог. Он
отпросился у Першина, тот высказал досаду, но узнал, о чем передача, и
отпустил.
Бирс любил запах павильонов, студийную суету, сосредоточенную тишину
аппаратных, но больше всего ему нравилось работать в прямом эфире. Это
напоминало прогулку по минному полю или по краю пропасти: на каждом шагу
таилась опасность, и он, как игрок, испытывал возбуждение, когда
предстояло схлестнуться с кем-то на глазах у страны; в предвкушении
схватки его разбирал азарт.
Сегодня был особый случай: Бирс встречался с полковником-депутатом,
который не скрывал, что уповает на военный переворот и даже угрожал во
всеуслышанье, что армия возьмет ответственность за судьбу страны на себя.
Когда пошел эфир, они сидели друг против друга за столом, и Бирс, как
водится, представил гостя зрителям.
- Вы - инструктор по агитации и пропаганде политического отдела
воинской части, не так ли? - спросил он полковника.
- Так точно, - улыбчиво подтвердил депутат, но держался настороженно,
зная, что в разговоре его на каждом шагу ждет подвох.
Яркие осветительные приборы отражались в очках полковника, большой
рот придавал лицу хищное выражение, и когда он улыбался, в улыбке читалось
нечто плотоядное и зловещее: это была улыбка удава, разглядывающего
кролика.
- О чем вы мечтали в детстве? - неожиданно спросил Бирс.
- В каком смысле? - не понял собеседник, и на его лице появилась
озабоченность.
- Мальчишки обычно хотят быть летчиками, шоферами, пожарными... Мне
трудно представить мальчишку, который хотел бы стать инструктором по
агитации и пропаганде, - приветливо улыбнулся Бирс и увидел, как за
стеклами очков злобно и холодно блеснули глаза депутата.
- А вы мечтали стать журналистом? - спросил полковник с деланным
добродушием.
- Я им стал.
- А я мечтал стать маршалом.
- Но политработник не может стать маршалом.
- Согласен на генерала.
- А вам не кажется, что у нас и без того много генералов.
- У нас их столько, сколько нужно.
- Только в главном политическом управлении сотни генералов.
- Это нам решать.
- Однако налогоплательщикам не безразлично, куда идут деньги. Я
служил в армии. У нас в части был кот по кличке Замполит, вечно спал в
столовой.
Полковник осуждающе покачал головой.
- В любой армии есть службы, отвечающие за моральную подготовку и
боевой дух.
- Правильно. Но там специалисты, психологи... Наши политработники
понятия об этом не имеют.
- В каждой армии свои особенности. Нам нужны политработники.
- Но тогда каждая партия захочет иметь в армии своих политработников.
- Исторически сложилось так, что воспитательную работу в армии ведут
коммунисты. Я думаю, нет смысла ломать традиции.
- Это мнение заинтересованного лица. Вы не можете сказать: да,
правильно, мы не нужны. По правде сказать, я не могу представить себе
здорового мужчину, или, как говорят, мужика, у которого руки-ноги на
месте, голова в порядке, а в графе "профессия" записано: инструктор по
агитации и пропаганде.
Разговор напоминал бокс: обмениваясь ударами, соперники кружили по
рингу, уклонялись, ныряли, делали ложные выпады, готовя тяжелый удар -
апперкот или свинг.
- Такие, как вы, растлевают армию, подрывают боевой дух.
Политработники мешают вам, - сказал полковник. - Мы можем потребовать,
чтобы вас уволили, не боитесь? - стекла очков победно сверкнули, депутату
показалось, что он послал противника в нокдаун.
- Если меня уволят, я найду работу в другом месте. А вы? Если вас
уволят, куда вы пойдете? - поинтересовался Бирс.
- О, нам всегда найдется работа, - многозначительно усмехнулся
полковник.
- Как вы понимаете патриотизм? - спросил Бирс.
Полковник не торопился с ответом, размышлял, взвешивал каждое слово.
- Патриотизм - емкое понятие, которое означает поступки, слова,
мысли, характеризующие любовь к Родине, - сказал он веско, как ученый,
выводящий точную формулу.
- Но разные люди по-разному понимают любовь к Родине, - возразил
Бирс.
- Патриотизм всегда направлен на пользу отечеству, - жестко заявил
полковник тоном, не терпящим возражений.
- Да? - Бирс улыбнулся так, словно ему неловко за собеседника. - А
как понимать пользу? Те, кто послал войска в Афганистан, были, конечно,
большими патриотами, правда? И действовали на пользу нашей стране?
Академик Сахаров протестовал против войны, и значит, он не патриот, так?
- А как вы считаете? - неожиданно спросил полковник.
- Я считаю: если человек способен испытывать стыд за свою страну, он
патриот. А те, кто на всех углах кричат о своей любви к родине, а сами
проповедуют ненависть к другим, позорят нас перед всем миром.
- Люди пекутся о своей родине, - изрек полковник.
- О чем они пекутся, о родине?! Они ее разрушают! Эти люди не могут
ничего создавать. На злобе и ненависти нельзя создавать, можно только
разрушить. Они требуют расправиться, уничтожить... Ну уничтожили, что
дальше? Они примутся друг за друга.
Телефоны в студии звонили не переставая, в адрес Бирса сыпались
угрозы, и когда он вышел после передачи, его ждали: десятки людей маячили
у входа с плакатами, призывающими к расправе. Сослуживцы предостерегли
Бирса, но он рассчитывал пробиться к машине, как вдруг зачирикал бипер, и
на экране возник номер штабного телефона. Бирс позвонил в отряд, Першин
выяснил обстановку и приказал ждать.
- Бирс, выходить запрещаю! - сказал Першин. - Жди, мы сейчас приедем.
Антон дожидался в просторном холле центрального входа, где находился
милицейский пост и бюро пропусков. Из лифта появился недавний собеседник,
отдал постовому пропуск и направился к выходу. Сквозь стекла он еще издали
заметил злобную толпу.
- Это вас ждут, Бирс? - улыбнулся он на ходу.
- Меня. Читайте: "Бирса к стенке!"
- Видите, каково трогать политработников и патриотов. Это опасно.
- Ничего страшного...
- Хотите я проведу вас?
- Нет. Я жду, за мной должны приехать.
- Могут побить. Не боитесь?
- Не боюсь.
- Как знаете... - полковник прошел вращающуюся дверь и направился к
депутатской машине, которая поджидала его в стороне.
Толпа стала аплодировать, полковник, улыбаясь, кивал с
признательностью и, как тенор перед поклонниками, приветственно поднимал
руки.
Вскоре прикатили на микроавтобусе Першин и разведчики, никто не
посмел тронуть Бирса, лишь выкрикивали что-то и угрожающе размахивали
руками.
- Шпана безмозглая! - брезгливо ворчал Першин. - Недоумки!

...после пролетья [конец мая] немыслимая жара подступила к Москве,
навалилась и обволокла город. День за днем тяжелое солнце калило камни,
густой, липкий, похожий на жидкое стекло воздух с утра до вечера висел над
раскаленными мостовыми, город погрузился в изнурительный зной, как в
кипяток. На Тверской и Мясницкой, в Охотном ряду, на Моховой, по всему
Садовому кольцу и на площадях у вокзалов одуряющая жара плавила асфальт.
Горожане мечтали о дожде. Всяк москвич, знающий толк в приметах,
напрягал внимание в надежде узреть тайный знак или угадать скрытую посулу.
Старожилы не помнили столь знойного июня, сушь обрушилась на Москву, как
Божья кара. Некая старуха, неизвестно откуда взявшаяся в одном из зеленых
дворов Чертолья, читала по черной тетради извлечения из древнего
календаря.
- Ежели солнце при восхождении окружено красными облаками, день
обещает ненастье, а скорее - дождь с ветром. Белый обруч кругом солнца
сулит непогоду, а ежели солнце при восходе увеличено против обыкновения и
бледно, непременно случится дождь. Бледная луна к дождю, как и мутные
звезды.
Окружившие чтицу горожане слушали с вниманием, но ни знака не было,
ни приметы, сулящей перемену погоды, напротив, все приметы твердили одно и
тоже и сводились к стойкому ведру и зною.
Ночь приносила слабое облегчение, было душно, нагретые за день камни
отдавали тепло. Вместе с темнотой приходил страх, бремя ожидания было не
легче, чем гнет жары.

...ветер бил в открытые окна, электричка, как тяжелый снаряд,
пробивала ночное майское пространство, оставляя за последним вагоном
безвоздушную пустоту. Яркий лобовой фонарь взрезал сумеречную мглу, под
колесами клубилась пыль, отброшенный в стороны рваный воздух трепал
заросли чертополоха, росшего у полотна.
Издали освещенные окна электрички смотрелись, должно быть, как
бегущее в темноте светлое многоточие, но так пусто, так безлюдно было в
ночных полях, что поезд с уютно горящими окнами мнился единственным
убежищем, где теплилась жизнь.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48