В эти дни здесь проводятся массовые торжества. Ликование и признательность приверженцев синтоизма находят свое выражение в благодарственных молебнах, специальных патетических богослужениях, многолюдных шествиях вокруг храма с зажженными факелами, в нарядных одеждах и т. п.
На одной из внешних стен храма мы видим также три прославленные фигурки обезьян резной работы, разрисованные яркими красками: одна из них лапками закрыла себе глаза, чтобы «не видеть зла», вторая – заткнула уши, чтобы «не слышать зла», а третья – зажала себе рот, чтобы «не говорить зло». В другом месте храма мы видели чрезвычайно натуральное резное изображение кота, спящего среди пионов.
По приглашению настоятеля храма мы переступаем порог и оказываемся под сенью святая святых храма. Еще совсем недавно сюда вовсе не допускались посторонние и тем более иноземцы, о чем нас весьма учтиво уведомил служитель. Меняются времена, а с ними и условности. Мы подходим к храмовому алтарю, представляющему здесь сравнительно небольшое место жертвоприношения. Прежде сюда допускались лишь сегуны и приближенные императора, а также «высокие мужи», представители высшей знати. На довольно обычном столе расположено несколько простых чаш и сосудов с жертвоприношениями: рисом, овощами, сушеной рыбой, фруктами, водой и сакэ. Синтоистские боги, по разъяснению служителя храма, «для своего существования нуждаются в жилище и питании».
Из внутреннего устройства основного храмового зала более всего привлекает внимание необыкновенный потолок. Зал, приводящий посетителей в изумление, представляет собой редчайшей работы лепную мозаику и художественную роспись на религиозно-мифический сюжет. Весь потолок ярко расцвечен красочным изображением дракона в ста фазах перевоплощения. Каждая фигура, выражающая определенную идею мистического содержания, отличается поразительной отделкой, высоким художественным мастерством. Каждая деталь несет ощущение законченности и совершенства. Здесь все живет в оригинальной, самобытной палитре красок, в извечно светящемся блеске золота.
Мы проходим из одной части храма в другую и не устаем дивиться чудовищному труду и художественному воображению японских мастеров, создавших этот неповторимый памятник зодчества и искусства японского народа.
В одной из небольших комнаток, которых в храме бесчисленное множество, мы долго не можем оторвать глаз от редчайшей работы японских резчиков по дереву. На широких пластинках из цельной доски вековой криптомерии шириной около двух метров наложен, в виде аппликации тончайшей работы, многосложный орнамент, вырезанный из тонких деревянных пластин, изготовленных из редкой породы не японской древесины. В центре орнамента – фигуры сказочных фениксов с огромными раскрытыми крыльями.
В храме мы вновь встретили массивные колонны из цельного твердого дерева, украшенные ажурной резной работой. Храм, по замечанию синтоистского жреца, славится этими колоннами, считающимися лучшими в своем роде, уникальными.
Творения японских старинных художников и скульпторов – это прекрасные образцы искусства, которое живет столетиями благодаря тому, что построено на органической связи творческой мысли с жизнью эпохи, с духом времени. Совершенство композиции достигается здесь единством замысла, соответствием любой детали целому, закономерной сообразностью, гармонией.
Ярким золотом в солнечных лучах отливает храм, возведенный в честь всемогущего сегуна, а за оградой храма, совсем рядом перед нашими глазами, – японский крестьянин, вооруженный допотопной мотыгой, одиноко разрыхляет вручную просохший грунт на ничтожно малом блюдцеоб-разном участке своего рисового поля, как это делалось его прадедами многие столетия назад.
Страшным бедствием в Никко, как и во всей деревянной Японии, являются чудовищные пожары. Недавно в Никко огненным бичом был уничтожен один из известнейших памятников японской истории – кумирня Якусидб храма То-сегу. Во время пожара погибла одна из главных достопримечательностей храма – «плачущий дракон». Кумирня Яку-сидо славилась своим искусным внутренним убранством, оригинальной архитектурой.
Судьба кумирни Якусидо – уже не первый случай гибели замечательных памятников японской старины. В послевоенные годы пожарами уничтожено около десяти известных исторических памятников. Правящие круги Японии, бросающие огромные средства на возрождение милитаризма и его атрибутов, почти не уделяют внимания заботе о сохранении истинного наследства японской истории и культуры.
Выступая на заседании комиссии по делам просвещения Верхней палаты, один из депутатов заявил, что правительство несет прямую ответственность за гибель культурных ценностей, находящихся под защитой государства.
Дорога из Никко к знаменитому водопаду Кэгон буквально вгрызается в зубчатые скалы гор, склоны которых усеяны громадными каменными глыбами, острыми осколками и гладкими плитами. Медленно, с предельным напряжением движется машина по крутым извилинам, нескончаемым зигзагам, пока наконец ей удастся вырваться на ровный прогон где-то на вершине горы.
Через час мы уже у водопада Кэгон, к которому нас привела не только дорога, но и специально сооруженный электрический лифт. Штрек лифта, опускающего и поднимающего туристов на высоту сто метров, прорублен в сплошном каменном массиве.
У водопада на каменной скале высечены два крупных иероглифа – название «Кэгон» – и краткие сведения: высота водопада – 97 метров, ширина – 10 метров, глубина котловины – 20 метров, площадь воды внизу – 1134 квадратных метра.
Объектив бинокля приближает грозную громаду каскадного потока, срывающегося с отвесных скалистых утесов и со страшным оглушительным шумом разбивающегося о каменные глыбы. Временами сквозь молочную пелену облаков сюда пробиваются солнечные лучи, которые, подобно театральному рефлектору, превращаются в многоцветную радугу в брызгах бурного каскада вод. Студеный, порывистый ветер резко бросает в лицо миллионы невидимых холодных водяных пылинок.
И в памяти возникают поэтические строки великого китайского художника слова Ли Бо:
За сизой дымкой
Высится бамбук,
И водопад
Повис среди вершин.
Но и здесь не обходится без одержимых. Сюда, на вершину водопада, как и на огнедышащий вулкан Михара на острове Осима, где влюбленные и душевно неуравновешенные бросаются в кратер, забираются фанатики, чтобы броситься со стометровой высоты и покончить с собой.
Кэгон образуется из довольно большого горного озера, называемого Тюдзэндзи. На берегу озера, окаймленного со всех сторон цепью гор, живописно разбросаны деревянные строения, миниатюрные особняки и дачи. Прекрасный горный воздух и необыкновенно красочная природа привлекают сюда множество отдыхающих и туристов. Особенная атмосфера царит здесь летом и осенью, когда природа чарует волшебной игрой своих бесконечно многообразных цветов и красок. Колоссальные криптомерии и кипарисы образуют здесь могучий лесной покров горных склонов и плотным кольцом окружают зеркальную гладь горного озера.
На берегу Тюдзэндзи нас знакомят с небольшим рыбным хозяйством. Здесь в бассейнах, соединенных с водою озера, разводят различные ценные породы рыб: горную форель, красноперую и радужную форель. Нам показывают массовое разведение форели из икры в специальных сооружениях. В больших деревянных корытах в виде ящиков, находящихся в помещении барачного типа, мы знакомимся с выращиванием рыб из икры, превращением ее в мальков. Мальки выкармливаются коровьей или лошадиной печенью. Выращенных мальков держат в искусственных бассейнах в течение 2–3 лет. Тщательно продуманная технология разведения рыбы позволяет выращивать около 90 процентов мальков, тогда как в естественных условиях выживают лишь 10 процентов. В каждом из деревянных ящиков выводится до 50 тысяч мальков. Мальки появляются из икры через 40–50 дней, в зависимости от породы рыбы. Температура воды 9°. Вода пресная, проточная.
Помимо форели здесь разводят также лососевые породы рыбы. Ежегодно рыбное хозяйство выращивает около 5 миллионов красноперой форели и 700 тысяч речной форели, а также свыше 600 тысяч мальков лососевых пород.
Нам демонстрируют также кормление форели чилим-сами и различными мелкими рачками. Вес красноперой форели достигает 8–9 фунтов. Местное рыбное хозяйство не занимается промышленным или коммерческим промыслом, а лишь разводит мальков и снабжает ими различные бассейны страны.
Внимание всех, кто посещает Никко, неизменно привлекает к себе прославленный «Священный мост», окрашенный в яркий, пламенно-красный цвет. Это – стариннейший мост, созданный из дерева и камня; ему минуло три столетия. И хотя он отнюдь не велик по размерам – около тридцати метров длины и восьми метров ширины, по своеобразию линий, оригинальности конструкции, органичности сочетания с общим видом естественного пейзажа «равного ему нет в мире», как говорят японцы. Он едва ли не самый «фотогеничный» мост на нашей планете: существует, пожалуй, не один миллион его снимков и рисунков.
И вот мы, много раз любовавшиеся этим чудом по красочным иллюстрациям, вблизи этого моста. Однако ходить по нему не принято. Лишь один раз в году – в день праздника храма Тосегу – «Священный мост» становится доступным для совершения по нему прогулок. Он существует лишь для любования – подобно тому как любуются, картиной, художественным произведением: «Ветви, что дают прохладу, не рубят».
Мы проводим у «Священного моста», захваченные этим редким зрелищем, несколько часов. Нас также пленяет и «момидзигари» – «любование листьями клена осенью». Как гласит японская поговорка, «обычаи сами складываются». Клен по-японски «мбмидзи» (одно из названий клена по-японски означает «сто дней красный»). Для любования листьями клена в Японии существуют известные районы и места: Никкб, гора Такао, озеро Окутама и другие. Каждое из этих достопримечательных мест имеет свое время для любования кленом, привлекая огромные массы народа из самых различных мест Японии. Примечательно, что в специальных справочниках и путеводителях особо указываются наиболее интересные места и время для любования.
Мы с грустью покидаем Никко, прощаясь со «Священным мостом», который как бы служит воротами из этой дивной горной обители прекрасного. Об этих местах хочется сказать, что они благостны, успокоительны, что в них как бы таится нечто священное. И будто каленные на огне листья момидзи, освещенные неярким солнцем последних дней октября, едва слышно шепчут нам что-то, опускаясь на пестрый ковер под кронами деревьев. Последнее богатство красок природы. Но вот набегает легкий ветерок, и растрепанное им горящее золото листьев будто рассыпается и исчезает, теряя свою радующую глаз привлекательность. К вечеру мы возвращаемся к себе в отель, к теплу камина, в котором пламенеют сухие поленья из разбитой грозой белостволой березы. А за окном желтая луна, как созревший плод, висит над соседним храмом в мглистом вечернем небе.
Ночь в горном отеле прошла как одно мгновение. В комнату ворвался свет, и на стенах появились голубые блики. И в моем сознании воскрес утренний прозрачный луч солнца на бревенчатой стене простого подмосковного сруба, свечение родного края, с которым мы неразлучны в самых далеких странствиях по земле.
Маски и лица
Япония – страна контрастов и неожиданностей, которые обнаруживаются повсеместно. Столетиями царившие традиции и поразительно динамичный модернизм. Беспощадный, обличительный реализм и почти сказочная экзотика пережитков прошлого. И среди всего сложного переплетения этих явлений обращают на себя внимание бытовые нормы поведения, учтивость. Сдержанность, вежливость, взаимный такт – впечатляющая особенность народа, простых японцев, людей в массе. Она обнаруживается повсеместно, во многом – большом и малозначимом. Почтительные поклоны, иногда движение головы, иногда корпуса – хорошо выраженная традиционная учтивость, взаимное уважение, почтительность.
И это всюду – и в сельском захолустье, где по разным обстоятельствам мне приходилось бывать, и в крупных городских центрах. Чувство такта в отношениях с другими, этические нормы, своего рода моральный кодекс прививаются с детства в школе и семье. Детей обучают тому, как надо относиться к старшим, к равным, к младшим, как обращаться к родным и т. п. Любовь к родителям, почитание старших, верность родине, культ дружбы…
В общественных местах, особенно в школе и клубах, можно нередко встретить иероглифические свитки, каллиграфические панно с характерными изречениями: «Человек не должен подчиняться ничему другому, кроме добра и учтивости», «Человек по природе чист», «Добро и вежливость являются частью истинной индивидуальности человека», «Зло и грубость в любой их форме противоестественны». Аналогичные надписи встречаются и в магазинах, кафе, чайных: «Добро и тактичность естественны и присущи человеку».
Вежливость весьма характерна в отношениях людей при исполнении служебного долга или общественных поручений. Особенно это наглядно на примере персонала железной дороги, авиалиний, пароходного сообщения. Слова благодарности за внимание или малейшую услугу не сходят с уст простого японца. Они стремятся всякого одарить любезным взглядом, приветливым словом. Это – норма, привычка.
Вообще у нас еще существуют неточные представления о некоторых вещах в Японии. Мы не перестаем удивляться, когда видим приветливых и доброжелательных продавцов в магазинах, которые одинаково любезны с вами и когда вы приобретаете что-либо, и когда лишь знакомитесь с интересующими вас вещами; шутливых и внимательных кондукторов автобусов, тактичных шоферов такси: не успев остановить машину, он тянет руку, чтобы открыть дверцу, в машине всегда не только включен счетчик, висят забавные безделушки или живые цветы, но у них непременно обнаруживается и сдача и не поднимается рука за чаевыми…
«Здесь обслуживание всегда сопровождается улыбкой и никогда – чаевыми!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60