Валентайн снова приложил адвокатскую голову к дорогому импортному мрамору.
– Я взяток не беру, болван.
– Семьдесят пять, – простонал Андерман.
Валентайн придвинулся поближе к адвокату:
– Ты в заднице, Андерман. Я уж позабочусь о том, чтобы свои золотые преклонные годы ты провел, составляя апелляции для осужденных на пожизненное сокамерников.
– Да послушайте меня…
Адвокатов за то и ненавидят, что они всегда норовят оставить за собой последнее слово. Валентайн нанес ему короткий резкий апперкот, и обмякший Андерман соскользнул с сиденья на пол.
Валентайн так его там и оставил – в сортире. Отличное место, чтобы поразмыслить о будущем.

Следующий бой заставил Валентайна на время забыть о заботах. За чемпионский пояс какой-то очередной боксерской ассоциации сражались полутяжи – паренек из Комптона по имени Бенни «Молния» Гонсалес и действующий чемпион Барри «Скала» Росс. У Гонсалеса был талант и убийственная правая, но опыта ему не хватало. Росс, напротив, обладал изрядным послужным списком: он начинал как кик-боксер где-то в Европе, потом перешел в бокс и выиграл тридцать боев подряд чистым нокаутом. Это был классический бой: опыт против задора и силы, боксер против уличного бойца.
– Вот это поединок для таких, как мы, – прокомментировал Ник.
На ринге разыгрывался настоящий спектакль из двенадцати раундов. Сначала перевес был на стороне Гонсалеса, потом инициативу перехватил Росс; затем Гонсалес снова пошел в атаку, и Россу пришлось защищаться. Когда прозвучал финальный гонг, оба боксера все еще держались на ногах, а публика неистовствовала.
Валентайн охрип где-то в восьмом раунде, когда Гонсалес перешел в яростное наступление, – так он орал и свистел. Судьи подсчитали очки, и рефери поднял руку Росса. Ник крикнул в его сторону:
– И кто сказал, что белые не могут драться?
На ринг вскарабкался ведущий в смокинге и торжественно зачитал в микрофон имена выдающихся боксеров последних десятилетий. Из динамиков зазвучали спиричуэле в исполнении великой Махалии Джексон.
– Холифилд специально оговорил это в контракте, – пояснил Ник. – Чтобы перед каждым боем звучали госпелы. Говорит, это его вдохновляет. Мне лично вся эта религиозная белиберда не по нраву.
– Полагаете, он прикидывается?
– Нет, – ответил Ник. – Он действительно очень религиозный. Но, по-моему, это все равно нелепо. После каждого боя благодарит Господа за победу. Неужто он действительно думает, будто Господь испытывает радость оттого, что он только что превратил физиономию какого-то бедолаги в пиццу?
– Это вряд ли.
– Что-то я проголодался. Хотите закусить?
– Нет, спасибо. Могу я воспользоваться вашим сотовым?
– Конечно, – Ник протянул ему свой телефон и вышел. Валентайн достал из бумажника клочок бумажки с номером Хиггинса. Билл явно смотрел бои в баре: слышалось звяканье стаканов и голос ведущего, комментирующего бой между Гонсалесом и Россом. Сам Билл, судя по голосу, был не вполне трезв.
– Я с тобой не разговариваю, – заявил он.
– Почему?
– Потому что ты утаиваешь информацию. Я с тобой поделился всем, а ты вдруг взял и закрылся, словно раковина.
Валентайн понял, что Билл сердится всерьез. Ему хотелось объясниться, сказать, что для молчания есть свои причины, но в таком случае он расстроил бы друга еще сильнее. И Валентайн попробовал зайти с другой стороны:
– У меня есть для тебя горячая информация.
– Ну конечно! – съязвил Хиггинс.
Прикрыв микрофон рукой, Валентайн сообщил:
– Феликс Андерман нанял Эла Скарпи убить Фрэнка Фонтэйна.
Тон Хиггинса мгновенно изменился:
– И ты можешь это доказать?
– Определенно могу.
– Где Андерман сейчас?
– Возможно, пытается удрать из города.
– А ты где?
– В «Цезаре» вместе с Ником. Хиггинс выругался и добавил:
– Увижу – убью.
– Знаю, что ты меня любишь, – ответил Валентайн. Вернулся Ник с пакетом арахиса, которым он поделился с Валентайном. Поделился Ник и информацией о последних ставках:
– Я поставил на Холифилда тысячу. Поторопитесь, а то они прекращают принимать ставки.
– Я не делаю ставок, – ответил Валентайн.
Ник взглянул на него с таким изумлением и даже испугом, словно Валентайн был инопланетянином.
– Мне нравится спорт в чистом виде, предпочитаю болеть, ни о чем больше не думая, – пояснил Валентайн.
– Это как?
– Есть разница между тем, чтобы желать кому-то победить, и тем, когда желаешь победы, потому что поставил деньги.
– Но ставки на Холифилда – это совсем другое, – сказал Ник.
– То есть?
– Холифилд велик еще и тем, что никогда не нарушал закона. А о многих ли сегодняшних боксерах вы можете такое сказать? И, делая на него ставки, вы тем самым его поддерживаете. Поверьте, прежде, чем ступить на ринг, Холифилд непременно узнает, как он котируется. Все боксеры так делают.
Странно, но эти рассуждения Ника пришлись Валентайну по душе. Холифилд ему всегда нравился, а когда он низвергнул Майка Тайсона, приязнь перешла в открытое обожание. Его победа для разных людей означала разное, но главный смысл заключался в том, что порядочный человек сражался с не слишком уж порядочным, И порядочность победила. Это был час триумфа для всех, кто верил в игру по правилам.
– Ладно, – сказал он своему работодателю. – Я это сделаю.
Следуя полученным от Ника инструкциям, Валентайн прошел в ту часть «Цезаря», где располагался спортивный тотализатор, – огромное помещение без окон с зарешеченными кабинками, в которых принимали деньги, и огромным дисплеем, на котором высвечивались ставки.
К кабинкам выстроилась очередь. Ожидая, Валентайн изучал дисплей. Это походило на игру в бинго: угадал правильную комбинацию – получи приз. Ему всегда нравилось число пять – он считал его своим счастливым числом и потому поставил на то, что Холифилд победит за пять раундов. Получалось тридцать к одному. Он вытащил из бумажника новенькую стодолларовую купюру.
Очередь двигалась. Словно по волшебству, на дисплее появилась телевизионная картинка: Холифилд и Зверь уже на ринге. Ведущий их представляет. После этого некто, отдаленно смахивающий на растолстевшего Уэйна Ньютона Уэйн Ньютон (р. 1942) – американский киноактер и эстрадный артист, выступал в Лас-Вегасе в течение сорока лет и заслужил титул «мистер Лас-Вегас».

, запел национальный гимн. Уже подойдя к кабинке, Валентайн разглядел, что это Уэйн Ньютон и есть.
Протягивая деньги, Валентайн сказал: – Холифилд в пяти раундах.
– Знаете ли, вы в меньшинстве, – объявил букмекер.
– Ну и пусть, – ответил Валентайн.
Валентайн только успел засунуть билетик в карман, как почувствовал, что кто-то трогает его за плечо. Обернувшись, он увидел Ника. Лицо его пылало.
– Звонил Уайли. Он только что говорил с Нолой, – сообщил Ник.
– Где она?
– Прячется где-то в западной части города. Говорит, что сбежала от Фонтэйна.
– Уайли вызвал полицию?
– Нет. Я хочу поговорить с ней первым.
– Ник, – как можно проникновеннее произнес Валентайн. – Обратитесь в полицию.
– Но я должен с ней поговорить, – упрямился Ник. – Пойдемте.
Они чуть ли не бегом проскочили к парадному входу «Цезаря». В казино игры прекратились – все взоры были прикованы к гигантским телеэкранам. Бой длился всего минуту, а Холифилд уже пропустил удар и распластался на ринге. В нейтральном углу стоял Зверь и скалился. Чемпион встал на ноги только на счет «восемь».
– Вот так улетают мои потом и кровью заработанные денежки, – пожаловался Ник. – Ну, вставай, лентяй! Хватит валяться!
Валентайн думал о том же самом и, как ни странно, больше печалился о своей сотне, чем о здоровье Холифилда. Он вынул из кармана свой билетик и разорвал на мелкие клочки.
Когда они уже неслись в гольф-каре Ника по Стрипу, Валентайн снова попытался воззвать к здравому смыслу:
– И все-таки вам следует сообщить в полицию.
– Я сказал: нет, – не сдавался Ник.
– Нола укрывается от правосудия. Узнав о ее местонахождении и скрыв его, вы становитесь соучастником. Это уголовно наказуемое преступление.
Ник искоса глянул на него:
– Вы, между прочим, тоже можете стать соучастником.
– Так вы хотите, чтобы я сам сообщил?
– Нет, – рявкнул Ник и среди гарема своих бывших жен зарысил к парадному входу в «Акрополь». – Послушайте, сначала я, как джентльмен, хочу перед ней извиниться. Неужели вы думаете, что Лонго мне это позволит?
Валентайн хотел было сказать «да», но удержался – это было бы совсем уж откровенным враньем. Священники и врачи на сострадание способны, полицейские – никогда.
И он ответил:
– Нет.
– Мне нужно всего лишь пять минут с ней наедине, – попросил Ник. – И все.
– Только пять минут?
– Да.
– Обещаете? – с сомнением в голосе спросил Валентайн.
– Клянусь могилой матери, – торжественно произнес Ник.

25

Нола спряталась в «Везунчике» – мотеле на западной окраине. По мере отдаления от Стрипа Лас-Вегас становился все ужаснее, и «Везунчику» вскорости предстояло превратиться либо в автостоянку, либо в кладбище автомобилей. Уже сейчас из-за того, что часть неоновых букв в названии мотеля не горели, а часть горели не полностью, само название выглядело самым жалким образом.
Ник припарковался на пустынной площадке, выключил фары. Некоторое время они сидели молча. Первым заговорил Валентайн:
– Я по-прежнему считаю, что вам лучше бы вызвать полицию. К черту полицию.
– А что если здесь нас ждут какие-то неприятности?
Ник перегнулся через Валентайна и достал из бардачка револьвер тридцать восьмого калибра с перламутровой рукояткой, такой блестящий, словно только что из магазина.
– Уберите эту штуковину, пока себе что-нибудь не прострелили, – сказал Валентайн.
– Мне тоже нужна защита, – ответил Ник, засовывая оружие за пояс. – Есть другие предложения?
– Да, – ответил Валентайн. – Давайте позвоним Уайли.
Ник вытер рукавом вспотевшее лицо. Двадцать секунд с выключенным кондиционером – и в машине стало жарко, как в духовке.
– А зачем? – спросил он.
– Скажем, чтобы все повысили бдительность.
– С какой это стати?
Валентайн посмотрел на Ника: неужели он ничего не понимает? Или, как это бывает, все настолько на виду, что никто ничего не замечает?
– Потому что начинается последний акт пьесы, задуманной Фрэнком Фонтэйном и Нолой Бриггс.
– Вы полагаете, что меня все-таки попробуют ограбить?
– Уверен.
Пот уже капал у Ника с носа.
– И откуда такая уверенность? – строптиво спросил он.
– Шкурой чувствую.
– Вы что, ясновидящий?
– В таких делах – да.
Ник позвонил по сотовому. Валентайн покрутил ручку радиоприемника и нашел станцию, которая передавала новости. Как раз начался спортивный раздел: похоже, шансов у Холифилда не оставалось. Зверь метал громы и молнии, в конце четвертого раунда Холифилд снова пропустил прямой правой и упал на колено.
Они выбрались из «Кадиллака». В лицо им ударил горячий ветер, несший с собою мелкие песчинки. Валентайн сразу же ослеп и принялся яростно тереть глаза. По сравнению с песком пустыни мерзкие флоридские комары – просто мелкая неприятность. Ник громко постучал в покрытую когда-то красной краской дверь номера 66-А.
– Кто там? – раздался испуганный женский голос.
– Угадай, – ответил Ник.
Дверь приоткрылась, оттуда упал конус желтого света.
– Привет, Ник, – прошептала Нола.
Они проскользнули внутрь. Номер был из тех, что сдаются на час: с водяным матрасом и привинченным к полу телевизором, в который бросаешь монетки – и на тебе порнуха. Валентайн проверил ванную, подошел к окну, приподнял штору, выглянул на улицу и довольно громко сказал:
– Потрудитесь объяснить, как вы сюда попали.
Нола мрачно глянула на него. Они с Ником, держась за руки, сидели на кровати. Если бы Валентайн увидел эту парочку в первый раз, он бы подумал, что они собираются пожениться.
– Вы же сюда не пешком пришли, не так ли?
– Оставьте ее в покое, – сказал Ник.
– С какой это стати?
– Да разве не видите – ее избили!
Валентайн опустился на колено и внимательно, снизу вверх, разглядел Нолино лицо. Да, обработали ее профессионально. Синяки под обоими глазами, в носу – запекшаяся кровь, разбитая нижняя губа. Выглядит ужасно, однако на самом деле повреждения не такие уж серьезные: зубы не выбиты, хорошенький маленький носик не сломан.
– Надеюсь, вы не купились на эту дешевку? – сказал он Нику.
– О чем это вы? – удивленно заморгал Ник.
– Такие увечья – старый трюк. Ее поколотили апельсинами, засунутыми в чулок: на первый взгляд все переломано, а на самом деле это только поверхностные синяки и царапины. Не так ли? – закончил он, обращаясь к Ноле.
В ответ Нола лишь горестно всхлипнула. Ник обнял ее за плечи, словно пытался защитить от обвинений.
– Тони, вы настоящая сволочь, – сказал он.
Краска бросилась Валентайну в лицо. Он встал с колен и, вперив в Ника указующий перст, произнес:
– Пять минут. Мы договорились о пяти минутах.
– Да, только пять минут.
– И через пять минут я вызываю полицию.
– Пять минут, – повторил Ник. – А теперь убирайтесь.
– Хорошо.
Валентайн направился к выходу. Он сделал свою работу, и теперь пришло время возвращаться из безумного мира Ника в собственный, не менее безумный мир. Он был нужен сыну, он был нужен Мейбл. И они тоже нужны ему. Очень. Он открыл дверь и вышел.
До него доносился голос из радиоприемника: комментатор говорил о том, что сегодня Холифилд получил больше ударов, чем иные боксеры за всю свою жизнь. Но ни один из этих ударов не мог сравниться по неожиданности с тем, который обрушился на голову Валентайна. Перед глазами у него все завертелось, и он рухнул назад, во все еще открытую дверь номера 66-А.
Валентайн пришел в себя от воплей Нолы, сопровождавшихся кваканьем игрушечного револьверчика Ника. Потом послышался глухой удар, Нолины вопли сменились ее же хрипом, словно женщину душили. Валентайн попытался приподняться, хватаясь за дверной косяк, но пальцы у него свело. Наконец с огромным трудом ему удалось встать.
Над кроватью склонился Ручонки. Он держал Нолу за горло и твердил:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37