Столь же необъяснимо и то, почему Одри ни разу не приходит в голову мысль запереть входную дверь своего дома. Если бы она это сделала, то не было бы пьесы, не было бы фильма.
Актрисе стало ясно, как изменился Голливуд, eё Голливуд. Он оказался в других, более жестких руках. Скорость перемен была поразительной. Экранные табу скрывали, подобно маскам, лица участников карнавала. Выйдя на экраны в середине 1968 года, «Подожди до темноты» выглядел безнадежно устаревшим рядом, скажем, с такими фильмами, как «Ребенок Розмари» с Миа Фэрроу в главной роли. У Миа был имидж несчастной, но своенравной и шаловливой девочки-подростка, похожей на тот образ, который когда-то сделал популярной Одри. («Миа теперь получит все мои роли», - сухо прокомментировала это Одри.) Тогда вышел «Детектив» - фильм об убийце-маньяке, где в качестве приманки для зрителя использовалась чисто медицинская откровенность. Вышел «Выпускник» - история любви зрелой женщины и девственного юноши, в котором Одри предлагали роль миссис Робинсон. Вышел «Так не поступают с леди» с Родом Стайгером в роли убийцы. Он, как Аркин, принимает различные обличья, но делает это куда эффектнее. Как бы то ни было, но «Подожди до темноты» имел большой кассовый успех и даже принес Одри номинацию на «Оскара».
Она вернулась в Швейцарию весной 1967 года, чувствуя, что утратила и «связь времен», и ту духовную близость, которая так долго eё соединяла с Мелом. Летом врачи подтвердили, что она вновь беременна. Мела не было с ней рядом, он находился в Марбелле. Через несколько недель произошло то, что уже случалось не раз: она потеряла ребенка. Ее отчаяние было безгранично. Одри похудела настолько, что стала весить всего 112 фунтов (около 51 кг). Она предложила мужу расстаться, по крайней мере на какое-то время. Сказала об этом без озлобления, просто и уравновешенно. Главным для нeё оставалось благополучие Шона.
Одри и Мел решили жить и работать отдельно друг от друга «в течение некоторого времени». О юридическом разводе пока не было и речи. Это известие совпало с выходом «Двоих в дороге». Возникло впечатление, что это - рекламный трюк. В эту новость поверили бы, если бы на месте Одри Хепберн была какая-нибудь другая актриса. Но, к сожалению, все было именно так: брак Одри и Мела разваливался. За две недели до этого Ферреров видели на скачках в Довилле, где они были почетными гостями барона и баронессы Ги де Ротшильд. Они пытались сохранить видимость счастливой супружеской пары. Мел работал в Париже над своей новой постановкой «Майерлинга» с Теренсом Янгом. Это был второй фильм, который Мел и Теренс делали вдвоем. Одри не была приглашена. Роль возлюбленной кронпринца должна была играть Катрин Денев. «Я рада», - кратко ответила Одри одной своей подруге на вопрос, не огорчена ли она из-за того, что не снимается в фильме Мела.
После объявления о разводе Мел улетел в Женеву, а оттуда в Толошеназ. Он был необычайно сдержан и необщителен. Только и сказал: «Я еду домой». Но Одри, однако, не было «дома». Она оставалась на их старой вилле в Бургенштоке, а вернулась в «мирное место» три дня спустя. Супругов видели задумчиво гуляющими по лужайке среди желтеющих яблонь. Он обнял eё тонкие плечи; муж и жена о чем-то долго беседовали, тесно прижавшись друг к другу. Но, о чем бы они ни говорили, разговор их был окрашен минорными интонациями. Пройдет eщё несколько лет, прежде чем Одри даст публичный комментарий к той встрече. Но даже когда стало все ясно, она с прежним упрямством цеплялась за ту сказку, которой всегда жила. «Когда распался наш брак, это было ужасно, - сказала она Генри Грису, одному из тех немногих журналистов, которые сохранили eё доверие. - Более того, это было горьким разочарованием для меня. Я полагала, что брак между двумя добрыми, любящими друг друга людьми должен существовать до тех пор, пока один из них не умрет. Я не могу вам выразить, насколько я была разочарована. А я ведь много раз пыталась этому помешать. Я понимала, как тяжело быть мужем мировой знаменитости, признанной повсюду, быть всегда вторым на экране и в жизни. Как Мел страдал… Но поверьте мне, для меня карьера всегда была на втором месте». Между строк этого простенького признания можно прочесть о горечи Мела, которую он испытывал из-за неудач собственной карьеры в кино и из-за безуспешных попыток Одри «спасать» те его проекты, которые только углубляли eё разочарование в кино, либо оставляли в ней ощущение личностной нереализованности.
Она и думать не хотела об официальном разводе. Ее пугала сама мысль о том, что Шон будет вовлечен в битву из-за опекунских прав. Многое eщё предстояло сделать адвокатам. К счастью, свет не отозвался на их семейную драму обычным злорадством. Мелу не запрещалось встречаться с сыном. Одри с горечью сознавала, что она сама отчасти виновата в распаде семьи. Она не забывала, чем обязана своему мужу. Он направлял eё профессиональную карьеру, помогал ей выбивать огромные гонорары благодаря своей проницательности и непреклонности. Он строил их совместную жизнь. Он, наконец, был отцом eё ребенка. Кольцо одиночества сжималось вокруг Одри. Мел с головой ушел в работу и собирался вернуться в театр. Он всегда сохранял глубокую привязанность к сцене, с которой ушел после того, как посвятил себя кино и Одри.
«Примирение все eщё было возможно, и именно на это она и надеялась, - вспоминает одна знакомая Одри, - но месяцы шли, и работа стала доставлять Мелу гораздо больше удовольствия, чем мысль о возвращении домой». Он не приехал к ним, когда Одри с Шоном посетили Марбеллу во время зимних каникул 1967 года. Вокруг нeё сплотились немногочисленные друзья. После нескольких вечеринок и визитов у Одри появились новые знакомые. Одним из них был дон Альфонсо де Бурбон-Дампьер, претендент на испанский трон. Они вместе встречали Новый год в мадридском ночном клубе. «Именно тогда Одри перестала мучить себя самообвинениями, - вспоминает Генри Грис. - Она преодолела первый шок, вызванный разводом, и постепенно начала ценить обретенную свободу». Сын, по мнению Гриса, оставался для Одри средоточием всех забот, «ее спасением».
В начале 1968 года в аэропорту им. Кеннеди в Нью-Йорке Мел встречал сына. Шон должен был провести с ним несколько недель в Манхэттене, а затем в Калифорнии. В приземлившемся самолете мальчика не было. Мелу вручили послание от Одри. Она писала, что не в силах вынести расставание с сыном. После этого бывшие супруги вели переговоры через адвокатов. Долго и трудно принимались условия раздела имущества.
Была и eщё одна причина, из-за которой разрыв становился неизбежным. Летом 1968 года Одри отправилась в круиз по островам греческого архипелага на яхте, зафрахтованной Полем Вейером, французским промышленником, и его женой-итальянкой, княгиней Олимпией Торлониа. Среди путешествующих был и моложавый итальянец, большой любитель шумного общества. Тридцатилетний Андреа Дотти был заместителем директора психиатрической клиники Римского университета.
С первого взгляда это не было похоже на любовь. Доктор Дотти относился к Одри как поклонник к своему идолу. Впервые он увидел Одри Хепберн четырнадцатилетним мальчиком в «Римских каникулах». Он снова и снова приходил в кинотеатр, покоренный этой девушкой. Дотти не пропустил ни одного из eё фильмов. Теперь обстоятельства сблизили их: она рассказывала ему о своих проблемах и просила совета. Все было почти так, как в кино. Собственным упорным трудом поднимался Дотти к вершинам своей профессиональной карьеры. Он завоевал доверие и уважение своих пациентов, глубоко разбираясь в психиатрии и методах лечения различных душевных заболеваний, в частности, в применении лекарственных препаратов. На его римских друзей, хорошо знавших Дотти, он производил меньшее впечатление, чем на иностранцев, своим очарованием и красноречием. Киэр Бут Льюс, посол США в Италии, на одном из званых обедов сидела рядом с Дотти. Хозяйка дома была слегка озадачена, видя, как доктор захватил инициативу в беседе с этой могущественной дамой, не выносившей дураков и зануд.
В конце вечера миссис Льюс рассыпалась в благодарностях, сказав, что доктор «восхитительный» человек и знает абсолютно все о лекарствах.
То состояние, в котором находилась Одри, когда повстречала Дотти на борту яхты Вейера, вероятно, было ему знакомо по его психиатрической практике. Она чувствовала вину за распад семьи, и eё беспокоили последствия их разрыва для сына. Новый знакомый вскоре сделался eё ближайшим доверенным лицом. Затем их отношения стали приобретать все более интимный характер. Если бы Одри взглянула со стороны, она бы поразилась, как eё первая встреча с Дотти похожа на первую встречу с Мелом Феррером тринадцать лет назад. Тогда она была признательна Мелу за то, что он сумел организовать и наладить жизнь в трудную для нeё пору. Часто никто так не нуждается в друзьях, как кинозвезда, у которой, по мнению большинства, нет ни единой свободной минуты. Профессиональные советы Дотти и его чисто человеческое внимание стали для Одри мощной поддержкой.
Жизнь научила Одри быть осторожной с людьми, которые «подходят слишком близко», в особенности с «поклонниками кино». «Он такой жизнерадостный и энергичный человек, - говорила она о Дотти. - И совершенно очевидно, что, когда я поближе с ним познакомилась, я поняла, какой он думающий и глубоко чувствующий человек».
Из-за развода с Мелом она многое потеряла, но все eщё оставалась достаточно богатой женщиной. Дотти явно не принадлежал к охотникам за богатством. Он был привлекательный мужчина, уверенный в своей способности очаровать кого угодно и кого угодно утешить. Его любовь к светской жизни Рима составляла часть «лечения» Одри. Это помогало облегчить приступы депрессии у нее. Ее интуиция, которую обостряет актерская профессия, подсказывала Одри, что Андреа Дотти невозможно обвинить ни в лицемерии, ни в самовозвеличивании. Он «прошел» eё тест.
Поразило сходство биографии Дотти с eё собственной. Его семья принадлежала к числу известных католических семейств. Родители Дотти развелись. Мать Андреа была графиней, а мать Одри - баронессой. Его отчим - известный журналист, его. брат - всеми уважаемый банкир. В его биографии не было ничего, что могло заставить Одри воспротивиться близости между ними. Шон очень хорошо поладил с Дотти, а это было для нeё самым главным. Доктор же высказал ей свое желание иметь много собственных детей. Одри не возражала против его устремлений.
Она получила развод от Мела без лишнего шума и огласки, как это гарантировал швейцарский закон, 20 ноября 1968 года. На Рождество того года в Риме Андреа Дотти сделал ей официальное предложение и, получив eё согласие, надел ей на палец обручальное кольцо с рубином. Однако друзья и знакомые говорят, что Одри колебалась, выходить ли ей за него. Ей не хотелось, чтобы говорили только то, что он - муж кинозвезды Одри Хепберн. Она знала, какой разрушительной может быть такая репутация для мужского самолюбия. «Я сказала ему, что некоторых людей - женщин, в основном - может привлечь к нему тот факт, что он женат на мне, а это не только не принесет ему никакой пользы, но может оказаться рискованным для его профессиональной репутации», - призналась Одри в беседе с подругой.
Дотти отмахнулся от eё дурных предчувствий. Воображение Андреа полностью захватила экранная Одри Хепберн. Известность сияла ярче, чем камень в обручальном кольце. Мел Феррер, по крайней мере, понимал, каким путем создается подобная уникальность и какая скучная реальность часто скрывается за этим внешним блеском. Доктору Дотти eщё предстояло это понять, обнаружив, что та женщина, которая стала его женой, и та, в которую он влюбился, будучи четырнадцатилетним подростком, далеко не одно и то же.
Мать Андреа, его брат и все родные были рады известию о его помолвке. Андреа собирался остепениться, жениться и завести семью. Наконец-то! Давно пора! Не беда, что невеста почти на десять лет старше своего будущего мужа. Она вела себя так, словно уже являлась полноправным членом семьи. Обычно в знатных итальянских семьях девушка не из «того круга» или не той национальности проходит строгое и придирчивое испытание, в ходе которого жестоко, хотя и тактично, выясняется, годится ли она на роль жены. Это не распространялось на Одри. Ее слава приводила будущих родственников в благоговейный ужас. «Она будет идеальной невесткой, - якобы замечала Паола Роберта Бандини, в прошлом графиня Дотти. - Многие годы (Андреа) говорил о том, что собирается жениться и завести целую дюжину детей, но так и не мог решиться все это время». Что касается матери Одри, баронессы ван Хеемстра, то не сохранилось никаких eё высказываний по этому поводу.
Церемония бракосочетания прошла не в Риме, а в Швейцарии. Выбор был продиктован обстоятельствами недавнего развода Одри, делавшего в те годы повторное бракосочетание невозможным в католическом храме. Объявление о женитьбе «Андреа Паоло Марио Дотти, 30 лет, врача-психиатра, и Одри Кэтлин Хепберн, 39 лет, британской гражданки» было приклеено на стену крошечного почтового отделения в Толошеназ-сюр-Морж 6 января 1969 года. Оглашение о браке по существовавшим правилам нужно было сделать за десять дней до церемонии бракосочетания. Обе стороны решили не затягивать со свадьбой. 18 января мадам Баттаз. регистратор городка Морж, скрепила своей подписью документ, сделавший врача и актрису мужем и женой. Свидетелями со стороны невесты были Дорис Бриннер и французская кинознаменитость Капучине. Свидетелями со стороны Дотти - Поль Вейер и художник Ренато Гуттузо. Присутствовало более трех десятков гостей. На невесте был туалет из розового джерси, подарок одного из eё самых давних поклонников - Живанши.
ЖЕНА ВРАЧА
Одри и eё новый муж в свой медовый месяц искали квартиру в Риме. Наконец они нашли подходящее жилье. Это была просторная, с высокими потолками квартира на верхнем этаже в старинном палаццо, которое в старину принадлежало одному церковному иерарху.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46