Заказывал тут сайт Водолей
– сообщил он.
Действительно, из амфибии донеслись шорохи и легкое позвякивание металла.
– Как его оттуда выкурить? – подумал я.
– Очень просто.
Я обернулся. Сзади с канистрой в руке стоял наш шофер Вася.
– Только не здесь! – предупредил вылезший из своего бронетранспортера Юрий. – Огонь может перекинуться на другие машины. Сейчас отбуксирую к концу дороги.
Он нырнул в люк и через минуту появился, держа в руке толстый стальной трос.
Я уже догадывался, кто сидит в амфибии. Мне не хотелось с ним встречаться. Поэтому, с одной стороны, я предпочел бы, чтоб он был убит. Но, с другой… Я не мог понять, как этот человек с его умом и характером мог связать себя с бандой насильников. И не только связать, но стать ее организатором и главою. Это не укладывалось в голове. Я чувствовал, что этот вопрос будет мучить меня всю оставшуюся жизнь, если не поговорю с ним лично. Но если мы встретимся с ним, смогу ли я отдать приказ расстрелять его? Не одержит ли тогда личное перед чувством долга? Но как я смогу смотреть в лицо товарищам, если отпущу его на волю? Да и послушаются ли они меня? Допустим, что послушаются. Но в нашей ситуации отдать неразумный и несправедливый приказ, значит сделать первый шаг к подрыву нашей организации, к ее будущему развалу. Я отдавал себе в этом отчет. Сохранить организацию в условиях общей деградации можно лишь в том случае, если все твои распоряжения будут продиктованы необходимостью и разумом, не вызывая протест, пусть даже скрытый, твоих товарищей. «В нынешних условиях, – думал я, – организация может сохраниться либо в условиях абсолютной демократии, либо при абсолютном терроре. Середины между этими крайними состояниями не может быть».
Обычно местные органы могут совершать ошибки и, несмотря на это, сохранять свою власть над «вверенным им населением», так как могут апеллировать к высшим органам власти и получить поддержку. Мне, если я совершу ошибку, апеллировать не к кому. В принципе, любая государственность содержит элементы скрытого террора. И именно этот скрытый, но реальный в потенции, террор удерживает людей в рамках государственной законности. В условиях погибшей государственной организации, люди, пытающиеся восстановить власть, построенную на привычных принципах, должны будут сконцентрировать в своей организации суть государственности и в этом случае скрытый террор неизбежно превратится в явный.
Я начал понимать своего противника…
Я шел вдоль колонны машин. Бойцы собирали оружие, оттаскивали трупы бандитов в сторону. Поодаль, под охраной трех автоматчиков, пятеро пленных рыли яму. Всем этим распоряжался Алексей.
Возле «Икаруса» толпились бойцы. Я подошел ближе.
– Что здесь происходит? – обратился я, к стоящему сзади пареньку.
– Черти-что, – скороговоркой проговорил он, – черти-что!
– А все-таки?
– А вы сами загляните туда!
Я растолкал бойцов и открыл дверцу автобуса. Меня встретили вопли и визг. На полу автобуса колыхалась какая-то бесформенная масса. Окна были зашторены и там царил полумрак. После яркого полуденного солнца глаза не сразу привыкли к слабому освещению, а когда я, наконец, понял, в чем дело, заорал что было сил:
– А ну, замолчать! Тихо! – и когда вопли стихли, добавил уже спокойно. – Все свободны! Выходите! Можете отправляться домой. Вас никто не обидит!
Я вышел из автобуса, оставив дверь открытой и дал знак ребятам, чтобы они посторонились. Некоторое время из автобуса доносились приглушенный разговор и возня, затем на выходе стали появляться девушки. Они прыгали на землю, пугливо озираясь по сторонам. Некоторые держали в руках небольшие узелки. Лица их были заплаканы, глаза наполнены страхом. Самой старшей из них, пожалуй, не было и двадцати.
Сзади кто-то выругался. Я обернулся. Это был Борис Иванович.
– Какие сволочи! Какие сволочи! – повторял он, имея в виду бандитов.
– Вы еще не видели того, что делалось в городах. Нам с вами придется нарастить толстую шкуру, Борис Иванович!
– Это же дети!
– Да… Позаботьтесь, чтобы их накормили.
Борис Иванович вышел вперед и приблизился к толпе дрожащих еще от страха бывших пленниц:
– А ну, девчата! Пошли со мною. Мы сейчас что-нибудь сообразим насчет еды!
Увидев перед собой пожилого человека с добродушной улыбкой, девочки немного успокоились.
Борис Иванович послал куда-то двоих ребят. Те бросились в лес и через минуту пришли, сгибаясь под тяжестью мешков.
– Пошли, пошли! Тут неподалеку поляна. Поедите и можете идти домой!
Он пошел в глубь леса, а они гуськом потянулись за ним.
Глава VI
ЦЕЛЬ И СРЕДСТВА
– Так ты жив! – были первые его слова. Я сидел на сосновом пеньке посреди широкой поляны в стороне от дороги, куда приказал доставить его, как только узнал, что он покинул бронетранспортер. Поняв, что сейчас сгорит вместе с машиной, он открыл люк и сдался.
– Развяжите ему руки! – приказал я сопровождающим. – И оставьте нас одних.
Они выполнили мое приказание, отошли к краю поляны, не спуская с пленника глаз.
– Так ты жив! – повторил он и сделал движение рукой, как-будто хотел протянуть ее мне, но вовремя сдержался.
Я молчал.
– Я это понял уже тогда, когда моя машина уперлась в бронетранспортер. Нет, вру! Сначала я подумал, что это воинская часть. Но потом, когда стало ясно, что это засада, сообразил: твоя работа. Мне надо было… – он замолчал.
– Что же тебе надо было?
– Выслать вперед разведку.
– Да, ты совершил грубую тактическую ошибку, – согласился я, – но я это предвидел. Если бы ты выслал вдоль дороги людей, мы бы их пропустили, не обнаружив себя и дождались пока вы въедете на дорогу всей колонной. Правда, мы понесли бы тогда потери и, возможно, большие, но все равно бы вас уничтожили.
– Выходит, я бы в любом случае проиграл? Вы меня расстреляете?
– А ты как думаешь?
– Да, конечно…
Надо было отдать ему должное: ни один мускул его лица не дрогнул и голос оставался спокойным. Можно было подумать, что мы с ним мирно беседуем как в былые времена за чашкой кофе.
И все-таки он спросил. Правда, спросил спокойно:
– Другой вариант возможен?
Я молчал.
– Ладно! Не будем больше об этом. И все-таки я хотел, чтобы ты меня понял.
– Я это стараюсь сделать… Кое о чем я догадываюсь, но не уверен…
– Можно я сяду?
– Садись.
Он опустился на траву и с наслаждением вытянул ноги. Глубоко вздохнул.
– Какой, право, здесь чистый воздух. Помнишь, как мы здесь…
– Я все помню, – прервал я его.
– Да, конечно. Мало времени… Ах! Если бы мы были вместе… Но ты всегда был идеалистом… Да пойми же ты, наконец! Человечество летит в пропасть!
– А ты, что?! Помогаешь ему спастись?
– Да, помогаю. Вернее, хотел помочь, но теперь… – он махнул рукой.
– А в помощники взял себе уголовников?
– У меня не все были уголовники, – быстро возразил он, – а, впрочем, какая разница! Нужны решительные исполнители моего плана. Интеллигенты для этого не подходили.
– Естественно! Они не стали бы стрелять в восьмилетних детей.
– В каждом великом деле есть свои издержки.
– В чем же величие твоего дела?
– Не надо! Если хочешь со мной говорить, то говори на равных! Если нет – кончай и все…
– А я и не иронизирую. Напротив, даже допускаю, что твои конечные цели были направлены на благо. Конечно, в твоем понимании. Не думаю, что твоей мечтой было стать атаманом шайки бандитов.
– Постой! Помнишь, мы как-то обсуждали с тобой возможность такого варианта и ты сказал, что в случае катастрофы оставшиеся в живых организуются в небольшие изоляты?
– Ну, и?
– Так вот! Я проанализировал ситуацию и понял, что выжить смогут только крупные изоляты. Вернее, изоляты, превратившиеся в племена с основой государственного порядка. Именно они в дальнейшем смогут объединить все человечество и спасти его от вырождения.
– Почти согласен. Тем более, что мелким изолятам грозит генетическое вырождение.
– Да! Да! Ты же сам это говорил раньше!
– И что?
– Как что?! Исходя из этого, надо было создать уже сейчас ядро такого объединения. А как его создать, если кругом паника? Следовательно, единственный вариант – это создать насильственно! Кто раньше создаст ядро, тот и будет диктовать условия. Мы, живущие в индустриально развитом обществе с городской организацией, в новых условиях не только теряем наше преимущество, но и попадаем в невыгодные условия в сравнении со скотоводческими районами с негустым населением. Они будут развиваться, ибо их крах меньший, чем наш! Пройдет некоторое время и они оправятся от последствий катастрофы. Еще немного времени и сюда хлынут полчища кочевников, установится иго монголов или турков, или еще кого-то в этом роде. И снова они будут насиловать наших жен и убивать мужчин.
– Поэтому твои уголовники начали заниматься этим, чтобы успеть до прихода монголов? За этим вы набрали полный «Икарус» девушек?
– А как достичь роста численности изоляты? Ты знаешь другой способ? Да, мы действительно набрали их около полусотни и собирались еще набрать. Мы их тщательно отбирали. Это все молодые, здоровые, красивые, если хочешь знать. Они могли бы дать жизнь многочисленному и здоровому поколению. Разве лучше было оставить их погибать в городах и селах? Да, вот еще что! – Он помолчал, видимо колеблясь, но потом решительно произнес:
– После того, как вы меня расстреляете (голос его не дрогнул), пошли людей в Любомль. Там в здании райсовета сидят еще человек тридцать. Их охраняют, но я дам записку… Там же сложены еще различные припасы. Мы не могли увезти все сразу.
– Хорошо! Допустим, вам удалось создать такую большую изоляту. Что дальше?
– А дальше мы бы стали подчинять себе другие, восстанавливая таким образом государство.
– Каким же образом вы подчинили бы себе других и на какой основе строилось бы государство?
– Подчиняли бы, конечно, силой. А основа… Видишь ли, деревянная соха или даже плуг и правовое общество несовместимы. Каждая общественная формация требует определенного развития производительных сил. Скоро весь сельскохозяйственный инвентарь придет в негодность, станки работают на электричестве. Его мы лишились надолго. Придется возродить кузнечное дело. Горючее тоже иссякнет. Впрягать в плуг лошадь? Ты согласен?
– Вполне!
– И какие же социальные отношения могут развиваться при таком способе производства? Будь реалистом! Ты же хорошо знаешь историю! Только феодальные. Даже на первых порах – рабство!
– Следовательно, население соседних изолят будет превращено в рабов или крепостных?
– Но это неизбежно! Социальная организация человечества обязательно пройдет через разделение на классы. Рабов и рабовладельцев, помещиков и крепостных, потом – капиталистов и т. д… До полного возрождения.
– Возрождения к чему? К государству, к войнам, к атомным бомбам? Стоит ли вступать на путь этих страданий, чтобы прийти к тому же, чем только что кончили?
– У тебя другие предложения? Четкая программа, план?
– Четкой программы, признаюсь, нет. Но думаю, что человечеству не обязательно проходить вновь эти стадии развития. У нас есть то, чего не было у древних.
– Интересно, что же это такое?
– Информация!
– Ну, знаешь, через поколение люди разучатся читать. Им будет просто некогда учиться читать, не говоря уже о физике, математике.
– Постараюсь, чтобы они не разучились.
– Знаешь кто ты? Ты вредный идеалист. Ты отвергаешь реальный путь развития и возрождения, морочишь людям голову прожектами, не имеющими под собой научной основы. Я с тобой никогда не соглашусь!
– Я это знаю.
Он досадливо поморщился, по-видимому, пожалев о вырвавшемся у него признании. Он хотел жить и делал ставку на то, что сможет убедить меня в своей правоте, не понимая, что его жизнь нисколько от этого не зависит. Если бы я мог, то, несомненно, сохранил бы ему жизнь.
– Ты идеализируешь человека! Пойми, что основная побудительная сила, вынуждающая человека действовать – это возможность творить насилие над своими ближними. Именно это объединяло Племена и народы, побуждало творческую фантазию, стимулировало развитие науки и промышленности.
Власть, власть и власть – вот чего жаждет каждый из нас. Ибо власть дает все! Для интеллектуала – возможность действовать и претворять в жизнь свои замыслы. Для других – возможность получать от общества максимум материальных благ и самых красивых женщин. Эти бандиты, которых я сам презираю не меньше тебя, пошли за мною и приняли мой план только потому, что это давало им власть над себе подобными. Нельзя идти против законов природы. Природу можно подчинить только путем использования этих законов в своих целях!
– Я не против власти, как некоего организующего механизма. Не принимай меня за анархиста. Но я вижу власть не как результат насилия, а как результат целесообразности, признаваемой большинством. А в наших условиях – всеми входящими в общество. Ибо любой, не согласный с большинством, может уйти из данного общества, поскольку теперь освободились огромные пространства. Мне претит насилие большинства над меньшинством и даже над отдельным человеком. Безразлично, физическое оно, духовное или идеологическое.
– Толстовщина!
– Вот тут ты не прав. Лев Николаевич призывал к непротивлению злу насилием. Я же говорю совсем о другом. О неприемлемости насилия, а это значит, что оправдать насилие может только насилие по отношению к другому насилию. Здесь, я считаю, насилие должно быть применено быстро, эффективно и беспощадно.
– Но зло против зла само становится злом! Так, кажется, учили гуманисты?
– Думаю, не так. Минус на минус, как известно, дает плюс. По-моему, эту формулу, которую ты только что произнес, придумало само зло, чтобы, не встречая сопротивления, безнаказанно творить свои дела. Знаешь, какое самое отвратительное свойство было у нашего народа? Его долготерпение. Помнишь, как у Некрасова:
Люди холопского званья
Сущие псы иногда:
Чем тяжелей наказанье –
Тем им милей господа!
– Что же изменилось?
– Надеюсь, что многое.
Он некоторое время молчал.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55
Действительно, из амфибии донеслись шорохи и легкое позвякивание металла.
– Как его оттуда выкурить? – подумал я.
– Очень просто.
Я обернулся. Сзади с канистрой в руке стоял наш шофер Вася.
– Только не здесь! – предупредил вылезший из своего бронетранспортера Юрий. – Огонь может перекинуться на другие машины. Сейчас отбуксирую к концу дороги.
Он нырнул в люк и через минуту появился, держа в руке толстый стальной трос.
Я уже догадывался, кто сидит в амфибии. Мне не хотелось с ним встречаться. Поэтому, с одной стороны, я предпочел бы, чтоб он был убит. Но, с другой… Я не мог понять, как этот человек с его умом и характером мог связать себя с бандой насильников. И не только связать, но стать ее организатором и главою. Это не укладывалось в голове. Я чувствовал, что этот вопрос будет мучить меня всю оставшуюся жизнь, если не поговорю с ним лично. Но если мы встретимся с ним, смогу ли я отдать приказ расстрелять его? Не одержит ли тогда личное перед чувством долга? Но как я смогу смотреть в лицо товарищам, если отпущу его на волю? Да и послушаются ли они меня? Допустим, что послушаются. Но в нашей ситуации отдать неразумный и несправедливый приказ, значит сделать первый шаг к подрыву нашей организации, к ее будущему развалу. Я отдавал себе в этом отчет. Сохранить организацию в условиях общей деградации можно лишь в том случае, если все твои распоряжения будут продиктованы необходимостью и разумом, не вызывая протест, пусть даже скрытый, твоих товарищей. «В нынешних условиях, – думал я, – организация может сохраниться либо в условиях абсолютной демократии, либо при абсолютном терроре. Середины между этими крайними состояниями не может быть».
Обычно местные органы могут совершать ошибки и, несмотря на это, сохранять свою власть над «вверенным им населением», так как могут апеллировать к высшим органам власти и получить поддержку. Мне, если я совершу ошибку, апеллировать не к кому. В принципе, любая государственность содержит элементы скрытого террора. И именно этот скрытый, но реальный в потенции, террор удерживает людей в рамках государственной законности. В условиях погибшей государственной организации, люди, пытающиеся восстановить власть, построенную на привычных принципах, должны будут сконцентрировать в своей организации суть государственности и в этом случае скрытый террор неизбежно превратится в явный.
Я начал понимать своего противника…
Я шел вдоль колонны машин. Бойцы собирали оружие, оттаскивали трупы бандитов в сторону. Поодаль, под охраной трех автоматчиков, пятеро пленных рыли яму. Всем этим распоряжался Алексей.
Возле «Икаруса» толпились бойцы. Я подошел ближе.
– Что здесь происходит? – обратился я, к стоящему сзади пареньку.
– Черти-что, – скороговоркой проговорил он, – черти-что!
– А все-таки?
– А вы сами загляните туда!
Я растолкал бойцов и открыл дверцу автобуса. Меня встретили вопли и визг. На полу автобуса колыхалась какая-то бесформенная масса. Окна были зашторены и там царил полумрак. После яркого полуденного солнца глаза не сразу привыкли к слабому освещению, а когда я, наконец, понял, в чем дело, заорал что было сил:
– А ну, замолчать! Тихо! – и когда вопли стихли, добавил уже спокойно. – Все свободны! Выходите! Можете отправляться домой. Вас никто не обидит!
Я вышел из автобуса, оставив дверь открытой и дал знак ребятам, чтобы они посторонились. Некоторое время из автобуса доносились приглушенный разговор и возня, затем на выходе стали появляться девушки. Они прыгали на землю, пугливо озираясь по сторонам. Некоторые держали в руках небольшие узелки. Лица их были заплаканы, глаза наполнены страхом. Самой старшей из них, пожалуй, не было и двадцати.
Сзади кто-то выругался. Я обернулся. Это был Борис Иванович.
– Какие сволочи! Какие сволочи! – повторял он, имея в виду бандитов.
– Вы еще не видели того, что делалось в городах. Нам с вами придется нарастить толстую шкуру, Борис Иванович!
– Это же дети!
– Да… Позаботьтесь, чтобы их накормили.
Борис Иванович вышел вперед и приблизился к толпе дрожащих еще от страха бывших пленниц:
– А ну, девчата! Пошли со мною. Мы сейчас что-нибудь сообразим насчет еды!
Увидев перед собой пожилого человека с добродушной улыбкой, девочки немного успокоились.
Борис Иванович послал куда-то двоих ребят. Те бросились в лес и через минуту пришли, сгибаясь под тяжестью мешков.
– Пошли, пошли! Тут неподалеку поляна. Поедите и можете идти домой!
Он пошел в глубь леса, а они гуськом потянулись за ним.
Глава VI
ЦЕЛЬ И СРЕДСТВА
– Так ты жив! – были первые его слова. Я сидел на сосновом пеньке посреди широкой поляны в стороне от дороги, куда приказал доставить его, как только узнал, что он покинул бронетранспортер. Поняв, что сейчас сгорит вместе с машиной, он открыл люк и сдался.
– Развяжите ему руки! – приказал я сопровождающим. – И оставьте нас одних.
Они выполнили мое приказание, отошли к краю поляны, не спуская с пленника глаз.
– Так ты жив! – повторил он и сделал движение рукой, как-будто хотел протянуть ее мне, но вовремя сдержался.
Я молчал.
– Я это понял уже тогда, когда моя машина уперлась в бронетранспортер. Нет, вру! Сначала я подумал, что это воинская часть. Но потом, когда стало ясно, что это засада, сообразил: твоя работа. Мне надо было… – он замолчал.
– Что же тебе надо было?
– Выслать вперед разведку.
– Да, ты совершил грубую тактическую ошибку, – согласился я, – но я это предвидел. Если бы ты выслал вдоль дороги людей, мы бы их пропустили, не обнаружив себя и дождались пока вы въедете на дорогу всей колонной. Правда, мы понесли бы тогда потери и, возможно, большие, но все равно бы вас уничтожили.
– Выходит, я бы в любом случае проиграл? Вы меня расстреляете?
– А ты как думаешь?
– Да, конечно…
Надо было отдать ему должное: ни один мускул его лица не дрогнул и голос оставался спокойным. Можно было подумать, что мы с ним мирно беседуем как в былые времена за чашкой кофе.
И все-таки он спросил. Правда, спросил спокойно:
– Другой вариант возможен?
Я молчал.
– Ладно! Не будем больше об этом. И все-таки я хотел, чтобы ты меня понял.
– Я это стараюсь сделать… Кое о чем я догадываюсь, но не уверен…
– Можно я сяду?
– Садись.
Он опустился на траву и с наслаждением вытянул ноги. Глубоко вздохнул.
– Какой, право, здесь чистый воздух. Помнишь, как мы здесь…
– Я все помню, – прервал я его.
– Да, конечно. Мало времени… Ах! Если бы мы были вместе… Но ты всегда был идеалистом… Да пойми же ты, наконец! Человечество летит в пропасть!
– А ты, что?! Помогаешь ему спастись?
– Да, помогаю. Вернее, хотел помочь, но теперь… – он махнул рукой.
– А в помощники взял себе уголовников?
– У меня не все были уголовники, – быстро возразил он, – а, впрочем, какая разница! Нужны решительные исполнители моего плана. Интеллигенты для этого не подходили.
– Естественно! Они не стали бы стрелять в восьмилетних детей.
– В каждом великом деле есть свои издержки.
– В чем же величие твоего дела?
– Не надо! Если хочешь со мной говорить, то говори на равных! Если нет – кончай и все…
– А я и не иронизирую. Напротив, даже допускаю, что твои конечные цели были направлены на благо. Конечно, в твоем понимании. Не думаю, что твоей мечтой было стать атаманом шайки бандитов.
– Постой! Помнишь, мы как-то обсуждали с тобой возможность такого варианта и ты сказал, что в случае катастрофы оставшиеся в живых организуются в небольшие изоляты?
– Ну, и?
– Так вот! Я проанализировал ситуацию и понял, что выжить смогут только крупные изоляты. Вернее, изоляты, превратившиеся в племена с основой государственного порядка. Именно они в дальнейшем смогут объединить все человечество и спасти его от вырождения.
– Почти согласен. Тем более, что мелким изолятам грозит генетическое вырождение.
– Да! Да! Ты же сам это говорил раньше!
– И что?
– Как что?! Исходя из этого, надо было создать уже сейчас ядро такого объединения. А как его создать, если кругом паника? Следовательно, единственный вариант – это создать насильственно! Кто раньше создаст ядро, тот и будет диктовать условия. Мы, живущие в индустриально развитом обществе с городской организацией, в новых условиях не только теряем наше преимущество, но и попадаем в невыгодные условия в сравнении со скотоводческими районами с негустым населением. Они будут развиваться, ибо их крах меньший, чем наш! Пройдет некоторое время и они оправятся от последствий катастрофы. Еще немного времени и сюда хлынут полчища кочевников, установится иго монголов или турков, или еще кого-то в этом роде. И снова они будут насиловать наших жен и убивать мужчин.
– Поэтому твои уголовники начали заниматься этим, чтобы успеть до прихода монголов? За этим вы набрали полный «Икарус» девушек?
– А как достичь роста численности изоляты? Ты знаешь другой способ? Да, мы действительно набрали их около полусотни и собирались еще набрать. Мы их тщательно отбирали. Это все молодые, здоровые, красивые, если хочешь знать. Они могли бы дать жизнь многочисленному и здоровому поколению. Разве лучше было оставить их погибать в городах и селах? Да, вот еще что! – Он помолчал, видимо колеблясь, но потом решительно произнес:
– После того, как вы меня расстреляете (голос его не дрогнул), пошли людей в Любомль. Там в здании райсовета сидят еще человек тридцать. Их охраняют, но я дам записку… Там же сложены еще различные припасы. Мы не могли увезти все сразу.
– Хорошо! Допустим, вам удалось создать такую большую изоляту. Что дальше?
– А дальше мы бы стали подчинять себе другие, восстанавливая таким образом государство.
– Каким же образом вы подчинили бы себе других и на какой основе строилось бы государство?
– Подчиняли бы, конечно, силой. А основа… Видишь ли, деревянная соха или даже плуг и правовое общество несовместимы. Каждая общественная формация требует определенного развития производительных сил. Скоро весь сельскохозяйственный инвентарь придет в негодность, станки работают на электричестве. Его мы лишились надолго. Придется возродить кузнечное дело. Горючее тоже иссякнет. Впрягать в плуг лошадь? Ты согласен?
– Вполне!
– И какие же социальные отношения могут развиваться при таком способе производства? Будь реалистом! Ты же хорошо знаешь историю! Только феодальные. Даже на первых порах – рабство!
– Следовательно, население соседних изолят будет превращено в рабов или крепостных?
– Но это неизбежно! Социальная организация человечества обязательно пройдет через разделение на классы. Рабов и рабовладельцев, помещиков и крепостных, потом – капиталистов и т. д… До полного возрождения.
– Возрождения к чему? К государству, к войнам, к атомным бомбам? Стоит ли вступать на путь этих страданий, чтобы прийти к тому же, чем только что кончили?
– У тебя другие предложения? Четкая программа, план?
– Четкой программы, признаюсь, нет. Но думаю, что человечеству не обязательно проходить вновь эти стадии развития. У нас есть то, чего не было у древних.
– Интересно, что же это такое?
– Информация!
– Ну, знаешь, через поколение люди разучатся читать. Им будет просто некогда учиться читать, не говоря уже о физике, математике.
– Постараюсь, чтобы они не разучились.
– Знаешь кто ты? Ты вредный идеалист. Ты отвергаешь реальный путь развития и возрождения, морочишь людям голову прожектами, не имеющими под собой научной основы. Я с тобой никогда не соглашусь!
– Я это знаю.
Он досадливо поморщился, по-видимому, пожалев о вырвавшемся у него признании. Он хотел жить и делал ставку на то, что сможет убедить меня в своей правоте, не понимая, что его жизнь нисколько от этого не зависит. Если бы я мог, то, несомненно, сохранил бы ему жизнь.
– Ты идеализируешь человека! Пойми, что основная побудительная сила, вынуждающая человека действовать – это возможность творить насилие над своими ближними. Именно это объединяло Племена и народы, побуждало творческую фантазию, стимулировало развитие науки и промышленности.
Власть, власть и власть – вот чего жаждет каждый из нас. Ибо власть дает все! Для интеллектуала – возможность действовать и претворять в жизнь свои замыслы. Для других – возможность получать от общества максимум материальных благ и самых красивых женщин. Эти бандиты, которых я сам презираю не меньше тебя, пошли за мною и приняли мой план только потому, что это давало им власть над себе подобными. Нельзя идти против законов природы. Природу можно подчинить только путем использования этих законов в своих целях!
– Я не против власти, как некоего организующего механизма. Не принимай меня за анархиста. Но я вижу власть не как результат насилия, а как результат целесообразности, признаваемой большинством. А в наших условиях – всеми входящими в общество. Ибо любой, не согласный с большинством, может уйти из данного общества, поскольку теперь освободились огромные пространства. Мне претит насилие большинства над меньшинством и даже над отдельным человеком. Безразлично, физическое оно, духовное или идеологическое.
– Толстовщина!
– Вот тут ты не прав. Лев Николаевич призывал к непротивлению злу насилием. Я же говорю совсем о другом. О неприемлемости насилия, а это значит, что оправдать насилие может только насилие по отношению к другому насилию. Здесь, я считаю, насилие должно быть применено быстро, эффективно и беспощадно.
– Но зло против зла само становится злом! Так, кажется, учили гуманисты?
– Думаю, не так. Минус на минус, как известно, дает плюс. По-моему, эту формулу, которую ты только что произнес, придумало само зло, чтобы, не встречая сопротивления, безнаказанно творить свои дела. Знаешь, какое самое отвратительное свойство было у нашего народа? Его долготерпение. Помнишь, как у Некрасова:
Люди холопского званья
Сущие псы иногда:
Чем тяжелей наказанье –
Тем им милей господа!
– Что же изменилось?
– Надеюсь, что многое.
Он некоторое время молчал.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55