Нат на его месте сделал бы то же самое, и поэтому он не стал высказывать никаких возражений.В тот же день в пять часов вечера Нат заехал за Эдди, следуя его указаниям, они долго кружили по незнакомым улицам, пока Эдди наконец не сказал: «Стоп, приехали». Эдди открыл деревянный засов, и они вошли в гараж. Эдди щелкнул выключателем – три голые лампочки, к которым бежали толстые провода, осветили испещренный вмятинами и царапинами верстак. И здесь, на верстаке, стояло современное на вид и содержащееся в идеальной чистоте, в отличие от окружающих предметов, записывающее оборудование. Машины в гараже не было. Эдди сказал Нату, что верстак расположен в акустическом центре помещения.Оборудование выглядело очень дорогим, и хотя Нат ничего не сказал, про себя он подумал, что не он один носится с мыслью о музыкальном бизнесе. Эдди, очевидно, неплохо подрабатывал, занимаясь подпольным изготовлением оригиналов.Нат протянул бобины Эдди, и тот посадил их на звездочки серого магнитофона, который был явно более современным, чем портативная модель, использовавшаяся для записей Натом Баумом. Эдди включил магнитофон и с критическим видом прослушал записанное.– Фон забит разной ерундой. – Это был единственный комментарий, сделанный Эдди в отношении бобин Ната. Под ерундой он подразумевал свист и аплодисменты публики.Когда первый оригинал был готов, Эдди осторожно снял с вертушки диск, испещренный многочисленными мелкими бороздками. Если не обращать внимания на отсутствие ярлыка с указанием концертов и имен исполнителей, его можно было бы принять за обычную, хотя несколько более толстую и увесистую пластинку, какие продаются в обычных магазинах. Эдди проделал все то же самое со всеми оставшимися записями, и к часу ночи у Ната были на руках готовые оригиналы записей, сделанных напрямую с концертов лучших джазистов мира.Нат подытожил свои расходы: пятьдесят для Эдди, десять за гараж, несколько долларов за заготовки и конверты. Итого, чтобы начать бизнес, ему понадобилось шестьдесят с лишним долларов.Сейчас ему оставалось найти клиентов, а это, он знал, будет несложно. Самое трудное было уже позади.Он подвез Эдди до ближайшего питейного заведения, а сам направился домой в Грейт Нек, где его ждала Эвелин. Они вместе прослушали новые пластинки.Фоновый шум – приветствия, аплодисменты – сначала расстроил их. До этого они слушали только студийные записи. Но немного привыкнув, они поняли, что шумы делают звучание более непосредственным и эмоциональным, чего как раз не хватает профессионально сделанным записям.– Это только увеличивает их ценность, – сказал Нат. – Это действительно что-то новое. Мы записали концерт напрямую перед реальной публикой. Держу пари, что это у нас хорошо пойдет.– Я уверена, что ты прав, – поддержала его Эвелин. – Ты станешь миллионером.– Я как раз туда и мечу.– Я только хочу спросить у тебя одну вещь, – сказала Эвелин. – У тебя хватит денег, чтобы начать это дело? – Эвелин слышала раньше достаточно деловых разговоров между отцом, братом и Вальтером Кауфманом, чтобы иметь представление о таких понятиях, как капитал и накладные расходы.– Об этом не беспокойся, – ответил Нат.Он был воодушевлен и находился в приподнятом настроении, а их любовь в эту ночь была особенно трепетной и волнующей. Когда Эвелин уже засыпала, она подумала, не будет ли эта ночь началом жизни их ребенка. Было бы очень романтично.
Нат обладал чувством времени и в этом был гениален. Война породила маргарин и ралли, но она также породила новых подростков. Перед войной люди с тринадцати до восемнадцати лет были в культурном плане невидимы. Для них не издавали журналы и для них не писали музыки. Во время войны все взрослые как бы исчезли: мужчины были призваны в армию и уехали в заморские страны, а женщины проводили время в стенах фабрик. Кроме стариков, которые ничего не делали и, естественно, ничего не тратили, самой видимой группой американцев были люди допризывного возраста, то есть подростки.Со стороны американской системы свободного предпринимательства было особенно гениально обнаружить, что подростки составляли отдельную и монолитную группу, со своими собственными интересами, манерой поведения и вкусами – и кучей денег. Обычных арифметических расчетов было достаточно, чтобы прийти к блестящему выводу о том, что миллионы долларов, дающиеся подросткам на карманные расходы, могут быть неплохим источником доходов. И после этого вывода было уже нетрудно заключить, что, пока взрослые американцы были озабочены тем, чтобы выиграть войну у себя дома и в других странах, американские мальчики были озабочены свиданиями с американскими девочками.Для того чтобы встретить своего ровесника противоположного пола, пожалуй, нет лучше места, чем дансинг. Тинэйджеры в коротких полосатых носках, туфлях с цветными кожаными вставками, грубых брюках и засаленных куртках танцевали во время ленча в школьных аудиториях, после уроков в местных кондитерских и по субботам в детских кафе.Музыкальные автоматы пожирали в год пять миллиардов пятицентовых монет и были вечно переполнены; диск-жокеи нуждались в пластинках, чтобы любая девочка могла заказать любимую песню для своей компании или передать музыкальный привет своему парню; параду хитов требовались новые шлягеры каждую субботу к девяти часам вечера.Для бизнеса грампластинок наступил звездный час, время больших прибылей, и Нат Баум вступил в него, чтобы пожать плоды.Конец июля и начало августа выдались очень жаркими, но Нат Баум никогда не обращал внимания на температуру. Каждый день рано утром он целовал на прощание Эвелин и уезжал на машине со своими пластинками. Используя в качестве руководства телефонную книгу, он методично объехал все магазины розничной продажи пластинок в округе. Каждый день, кроме воскресенья, по четырнадцать часов в сутки Нат проигрывал пластинки перед владельцами магазинов и получал заказы.К середине августа Нат получил заявки почти на восемь тысяч пластинок. Однажды в воскресенье он собрал их все вместе и поехал в Ист-Ориндж, чтобы показать своему тестю. Саймон Эдвардс понятия не имел о джазе, ненавидел подростков с их дебильными причудами, но он кое-что понимал в бизнесе. Нат не успел даже сформулировать свою просьбу, как Саймон без лишних слов достал чековую книжку, и Нат уехал в этот вечер из дома Эдвардсов с двадцатью пятью тысячами долларов.На следующий день в девять часов утра Нат направился с чеком на завод «Лонг-Айленд сити» и сделал заказ на десять тысяч пластинок. Диски были готовы в среду, после Дня труда. Нат забрал их с завода и привез домой, превратив таким образом гостиную в складское помещение. Затем он поменял свой красный спортивный «гудзон» на более вместительную машину, на которой стал развозить диски по магазинам.В начале ноября у Ната была уже своя компания и офис из двух комнат, выходящих на вентиляционную шахту поблизости от здания «Билл билдинг», а в конце этого же месяца Нат начал выплачивать по частям долг своему тестю. Магия знаменитых имен и патриотический зов аплодисментов, раздававшихся на армейских концертах, делали свое дело, и Нат едва успевал выполнять заказы.Он работал по восемнадцать часов в сутки, постоянно посещая магазины розничной торговли и справляясь о спросе на диски. Вскоре он убедился, что на пластинки, которые быстрее всего раскупали, вновь поступили заказы. Он боролся с заводом за скорейшие поставки, отмахивался от бесталанных музыкантов, желающих записываться для него, оплачивал счета, заполнял накладные, делал заказы на ярлыки и конверты, торговался, подтасовывал цифры о доходах и расходах, и деньги, таким образом, были в работе, делая еще большие деньги.Для Ната эти дни пронеслись как одно мгновение, для Эвелин же тянулась каждая минута.Она изнывала одна от скуки в своем красивом доме в Грейт Нек и наконец спросила у Ната, могла ли она быть ему полезной в офисе. Нат был в восторге.Теперь Эвелин и Нат стали ездить в город вместе. Нат обучил ее основам делопроизводства, растолковал, какие счета должны подписываться сразу, а какие могли ждать. Со временем Эвелин все лучше и лучше печатала на машинке. Вначале все ее увлекало и все казалось интересным.Бизнес был миром, в котором жил Нат и который был чужд для Эвелин.Привыкнув приезжать каждый день в город, Эвелин обнаружила, что в офисе можно чувствовать себя такой же одинокой, как и в пустом доме. Нат был всегда занят – слишком занят, чтобы поговорить с ней, слишком занят, чтобы поехать с ней куда-нибудь пообедать. Унылый офис наводил тоску, мебель, оставленная прежним хозяином, была вся исцарапана и имела уродливый вид. Контора располагалась достаточно далеко от Пятой авеню, и Эвелин не могла ходить туда в обеденное время, чтобы делать покупки; кроме того, сама работа, когда она всему научилась, уже не казалась ей такой привлекательной и интересной. Жизнь текла монотонно и однообразно. Вместо того чтобы считать часы до прихода Ната домой, в Грейт Нек, Эвелин считала сейчас часы до его прихода в офис, ожидая того момента, когда они сядут в машину и уедут домой.Эвелин пыталась не роптать. Ведь в конечном итоге Нат так много работал ради нее, ради них двоих – ради их будущего. Она винила сама себя: разве можно обижаться на то, что Нат уделяет больше внимания делам, чем жене? Она говорила себе, что если бы действительно была ему хорошей супругой, то гордилась бы его успехами, а не ревновала его к работе.Потом однажды ее вдруг осенило: ее скука и обиды не имели никакого отношения к восемнадцатичасовому рабочему дню Ната. Ей нужно было то, в чем нуждается всякая женщина. Ей нужны были дети. Дети – это такое же свидетельство женского успеха, как деньги и власть – свидетельство успеха мужчины.И вместо того, чтобы считать часы в сутках, Эвелин принялась считать дни в месяце.
В сентябре 1947 года Эвелин забеременела.Она слишком долго ждала этого события и сперва подумала, что ошиблась в расчетах. Эвелин решила никому ни о чем не говорить на тот случай, если ее надежды не оправдаются. Она загибала пальцы, продолжая считать. В октябре месячные вновь не пришли, а в ноябре гинеколог Мартин Коллманн подтвердил, что она беременна.После официального диагноза врача Эвелин позволила себе поверить в то, что все это правда: у нее действительно в конце концов будет ребенок. Хотя она никогда себе в этом не признавалась и, конечно, никогда не делилась своими опасениями с Натом, в ее жизни были минуты, когда ей казалось, что с ней что-то не так и что в ней есть некая ущербность, из-за которой у нее никогда не будет детей. Сейчас, когда все страхи рассеялись, Эвелин не терпелось рассказать Нату об этом радостном событии.Когда Нат пришел домой, Эвелин дала ему спокойно принять душ и переодеться, смешала ему семь к одному ледяное мартини, как он любил, охладила стаканы, взбила подушки на диване, подогрела немного сырных палочек и достала полотняные коктейльные салфетки, которые им подарили на свадьбу. Она делала все медленно, не торопясь, наслаждаясь томлением, которое ей приносило ожидание того момента, когда она обо всем расскажет Нату и тот посмотрит на нее взглядом, полным любви, гордости и удивления. Эвелин держалась, сколько могла, и когда наконец поняла, что не может терпеть больше ни минуты, попросила:– А ну-ка, отгадай!Она почувствовала гордость от того, что ей удалось сказать это таким небрежным тоном. Кто бы мог подумать, что она такая хорошая актриса. Еще никогда в жизни она не ощущала себя такой важной и значительной.– Ну и сколько раз я могу отгадывать? – спросил Нат.– Как обычно – три, – ответила Эвелин. Ей нравилась их игра, и сейчас она вся сгорала от нетерпения услышать первую отгадку Ната.– Ты беременна, – сказал Нат и, посчитав на пальцах, добавил: – Ребенок должен родиться в июне.Она хотела удивить его, а все вышло наоборот. Кто был ошарашен, так это она сама.– У тебя нет месячных с сентября. – уточнил Нат.– Но как ты узнал? – Выходит, у нее не было от мужа никаких секретов?– Я умею считать, – сказал Нат. – У тебя все как по часам. Каждые 29 дней. А кроме того, – добавил Нат с ухмылкой, – сейчас ты, как никогда, сексуальна.Эвелин покраснела.– Твои соски стали более чувствительными. Они твердеют, едва я к ним прикасаюсь. Твои груди увеличились и не вмещаются в бюстгальтер. И там ты быстрее становишься влажной.– Нат!Эвелин почувствовала, как ее щеки заливаются румянцем. Она не привыкла к такому языку. Их разговоры в постели были ласковы и нежны на детский манер. Они никогда не были столь открыто интимными. В ту минуту Эвелин ощутила, как у нее стали твердеть соски, а влагалище увлажнилось, хотя сейчас к ней никто не прикасался.В тот вечер они так и не поужинали. Их любовные ласки были как-то по-новому чувственны и нежны. Эвелин никогда раньше не приходило в голову, что беременность не только может осуществить ее мечтания, но и придать новую окраску ее сексуальным ощущениям. Впервые в жизни Эвелин почувствовала себя настоящей женщиной.На следующей неделе Нат предложил Эвелин не приходить в офис. Он вполне мог себе позволить нанять секретаря и хотел бы, чтобы она не волновалась и наслаждалась своей беременностью. Сейчас, когда Эвелин готовилась стать матерью, Нат хотел утвердиться как человек, содержащий семью. Он ненавидел свое собственное детство, лишенное родительской любви.Сейчас, когда Эвелин была беременна, находиться дома, в Грейт Нек, доставляло ей большое удовольствие. В ожидании ребенка она не чувствовала себя одинокой, дни проходили очень быстро. Она составляла списки имен мальчиков и девочек, делала рождественские покупки и ждала, умиротворенная и счастливая, разрешения.Прошел День Благодарения, а затем и Рождество. «Интересно, какими будут эти праздники на следующий год», – думали про себя Нат и Эвелин. К Дню Благодарения их ребенку исполнится пять месяцев, а к Рождеству – уже полгода. Их ребенок никогда не будет плакать по ночам или хныкать, как обычные дети.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39