Эвелин в пятнадцать лет никогда не слышала этого слова. Подружка просветила ее, сказав, что это когда парень вставляет свое перо в ее штучку. Когда Эвелин захотела более обстоятельных объяснений, девушка почему-то очень рассердилась и отошла в сторону, оставив Эвелин в неведении и сконфуженную. Позже, когда она сидела в библиотеке и листала словарь, у нее было впечатление, что все кругом смотрят на ту страницу, которую она открыла, чтобы посмотреть значение слова «изнасилование». В словарном определении напротив этого слова было написано «овладеть силой».Секс, согласно ее отрывистым знаниям о нем, был чем-то, что нравилось парням и не нравилось девушкам. Секс был чем-то грязным, а девушка должна была сохранить себя чистой для своего мужа. Девушка должна была быть все время начеку, чтобы ее не схватил какой-нибудь парень и не уволок куда-нибудь в безлюдное место или уборную, с тем чтобы сделать ей больно. Еще она знала о том, что если парень сделал тебе это, ты будешь истекать кровью, пока не умрешь. Эвелин также понимала, что с сексом связано появление детей. Мужское семя соединялось с женской яйцеклеткой, и получался ребенок. Эвелин потратила много времени, тщетно пытаясь понять, каким же образом эти семена соединялись: ведь секс – это грязно, и ни одна женщина не позволит этого мужчине.Эвелин радовалась, что у нее маленькая грудь. Ей было жалко одну девочку из их класса, у которой была большая грудь и которую мальчишки так задразнили, что родителям пришлось переводить ее в другую школу. В то же время Лика Тернер была женщиной с высоким бюстом и одновременно самой популярной кинозвездой. Эвелин опять была в тупике. Где же истина? Лика Тернер с ее выдающимися грудями была объектом восхищения и поклонения, а ее одноклассница, чьи груди были такими же большими, как и у Лики, была объектом насмешек.Уже будучи в Бриарклиффе, Эвелин узнала, что секс – это нечто большее, чем вульва и плева, и что девушкам это тоже нравится. Ей бы очень хотелось пополнить свои знания об этом на студенческих вечеринках и других праздниках, таких, как Зимний карнавал в Дартмусе, но она была слишком скромна, чтобы напрашиваться, и не так популярна, чтобы кто-то догадался ее туда пригласить. Разговоры о сексе в колледже сводились к намекам, недомолвкам и глупому хихиканью.Эрни никогда не заводил разговоров о сексе. И когда однажды Эвелин заговорила об этом сама, он ответил, что слишком уважает ее, чтобы обсуждать с ней эту тему. Эвелин восприняла это как комплимент. А ее знания о сексе остались на прежнем уровне.В 1945 году, когда Эвелин было девятнадцать лет, ее тело и чувства оставались неудовлетворенными, а вопросы – без ответов. Ее половое воспитание было типичным для того времени. Типичными были также ее неведение, страдания и неуверенность в себе. В сороковых годах никто не говорил о сексе. Женщины не говорили об этом с женщинами, а мужчина рассматривался как враг, если, конечно, он не был таким, как Эрни.Нат Баум никогда не произносил слово «уважение». Он трогал груди Эвелин и никогда не останавливался, когда она говорила ему «довольно». Однажды он попытался проникнуть рукой между ее ног, но она быстро сообразила, что к чему, и зажала его руку, не давая ей продвигаться дальше, до тех пор пока не вырвала обещания, что он будет вести себя как следует. Это была одна из немногих ее побед. Позже она много об этом думала и удивлялась, в чем она победила и победила ли вообще. И вот в пятницу в четыре часа она подготовила себя к такой же ситуации, но на этот раз она была согласна проиграть.Нью-Хоуп в Бакс Каунти, штат Пенсильвания, был живописным городком, Меккой для удачливых и неудачливых художников, публикуемых и непубликуемых писателей, избранной публики, состоящей из разведенных богачей, гомосексуалистов и профессиональной богемы. Нат и Эвелин прибыли туда в половине десятого и остановились поужинать в греческом ресторане – еще одном экзотическом местечке, которых у Ната в запасе было великое множество. Эвелин последовала за Натом в маленькую душную кухню, где два человека в высоких белых колпаках приоткрыли крышки нескольких больших кастрюль, чтобы показать им, что в них готовилось. Они выбрали баранину с баклажанами и баранину с зеленым луком – оба блюда источали великолепный аромат и были залиты вкуснейшим томатным соусом и оливковым маслом. Они ели салат с маслинами и сыром, хрустящий хлеб и пили вино, которое Эвелин сначала не понравилось, но затем она вдруг вошла во вкус. На десерт подали домашний йогурт, а потом маленькие чашечки горчайшего и крепчайшего черного кофе, какого Эвелин никогда не пила. Кофе был похож на расплавленную лаву.– Это помогает держать форму, – сказал Нат, когда они вернулись к красному автомобилю.– Я знала, что этому должно быть объяснение, – заметила Эвелин, и Нат засмеялся.Одной из поразительных вещей, которые открыла в себе Эвелин с тех пор, как начала встречаться с Натом Баумом, было то, что она обладает чувством юмора. Она могла рассмешить Ната, и всякий раз, когда ей это удавалось, она была счастлива.В Нью-Хопе Нат остановил машину напротив небольшого домика, сколоченного из выветрившейся серой кровельной доски, с конусообразной крышей и маленьким внутренним двориком, по которому вымощенная булыжником аллея вела к двери цвета бургундского вина.– Мы пойдем через черный ход, – сказал Нат.Эвелин последовала за ним. У Ната были наготове ключи, и они не мешкали на входе. Войдя в дом, они включили свет.– Это наводит на мысль о привидениях, – сказала Эвелин, оглядевшись вокруг. На выбеленных стенах виднелись немногочисленные рисунки, изображавшие друзей Ната по Аризоне, куда он ездил зимой. Пол был сколочен из простых обшивных досок и небрежно покрашен. Столом служила старая дверь, положенная на козлы. В комнате был также один металлический стул, пустой мольберт и большой, во всю заднюю стену, камин.– Мне бы хотелось, чтобы ты познакомилась с работами Алексиса, – сказал Нат. – Он – экспрессионист. Очень талантливый парень. У него и в Аризоне все так же обустроено: на первом этаже находится галерея, а над ней жилые комнаты. Давай зажжем камин и пойдем наверх.Эвелин чувствовала себя скованно и неспокойно. Она боялась секса, боялась Ната и боялась саму себя. Она не знала, чего ожидать. Ее обуревали противоречивые желания. То ей хотелось просто бежать, то она мечтала, чтобы все это поскорее кончилось. Но по мере того как она вытаскивала из-под брезента сложенные там дрова, сминала пожелтевшие газеты и разводила огонь, ее беспокойство постепенно исчезло. Пламя разгоралось, и отблески огня окрашивали белые стены в бледно-оранжевые и розовые тона, и то, что было пустым и холодным, теперь казалось теплым и романтичным.– Пойдем наверх, – сказал Нат и взял ее за руку. Эвелин последовала за ним – интересно посмотреть, как живет художник. На лестнице не было обычных перил, на их месте был натянут толстый крученый канат, из тех, что обычно используют как швартовые для судов. Квартира наверху была настоящим театральным балконом, выдающимся над галереей и выходящим прямо на большой кирпичный камин. Там была также маленькая кухонька, с небольшим холодильником, раковиной размером с ящик из-под обуви и ванной. Эвелин впервые видела квартиру, где ванна находилась на кухне и нашла это очень экзотичным.Широкую двуспальную кровать покрывал цветной грубый плед, который, по словам Ната, был настоящим мексиканским серале. Там была этажерка, сделанная из оранжевых дощечек, письменный стол из сосны с тремя выдвижными ящичками и самовар. Эвелин не могла отвести глаз от кровати, которая завораживала ее и вселяла необъяснимый страх.– Давай посмотрим на огонь. Я предскажу тебе судьбу. – Нат уселся на кровать, и Эвелин устроилась рядом, стараясь не касаться его.– Ты можешь предсказывать судьбу по огню?– Цвета раскрывают личность, – сказал Нат. Он положил руку на плечо Эвелин и легонько притянул ее к себе, так что их тела соприкоснулись. Они часто сидели так и раньше, поэтому она не почувствовала никакого неудобства. – Видишь, – сказал он и показал другой рукой на огонь, – у самого основания синий, затем оранжевый, а на самом верху – желтый.– Я никогда не обращала на это внимания, – сказала Эвелин. – Что это означает?– Если ты положишь голову мне на плечо, я расскажу тебе.Она прислонилась к нему.– Итак, – сказал Нат, – синий цвет – это верность. Оранжевый – страсть. Желтый – солнце. Солнце означает завтрашний день, то есть будущее.– Как романтично, – сказала Эвелин.– Огонь всегда говорит правду, – произнес Нат и поцеловал ее сначала ласково, потом страстно, что было отражением свойств перечисленных цветов, и вот огонь, бушевавший в камине, начал охватывать их тела.Он был очень ласков с ней. Очень нежен. Очень внимателен.– Ты меня хочешь? – спросил он, когда сделал первый шаг.– Да, – прошептала она.– Ты уверена в этом? Я хочу, чтобы ты была уверена в этом.Она кивнула.– Тебе нравится? – спросил он, продолжая ласкать ее.– Да, – ответила она.– Тебе не больно? – Его губы были так близко у ее уха, что он мог говорить совсем тихо. Она скорее чувствовала его слова, чем слышала их.– Нет, мне не больно.– Тебе хорошо?– Да.Она не обращала внимания на то, что он делал, полностью отдавшись своим чувствам.– Еще? – спросил он.– Да, еще.– А сейчас… – произнес он.– Нет! – Она вся напряглась, вдруг чего-то испугавшись.– Почему нет? – ласково спросил Нат.– Нет, не надо, я боюсь.– Боишься? Чего? – Его голос был так же ласков.– Я боюсь сказать тебе.– Не бойся. – Я боюсь забеременеть.– Почему?Она об этом тоже боялась ему сказать.– Это не имеет никакого значения, – сказал он.– Как это – не имеет никакого значения?– Какая разница, ведь мы все равно скоро поженимся?– О, я не знала, – сказала она.– Мы ведь поженимся, не так ли?Она кивнула и забыла обо всем, ничего не чувствуя, кроме охватившего ее возбуждения. Почему никто раньше ни разу не говорил с ней об этом? И даже не намекнул? Почему для того, чтобы узнать все это, она должна была встретить Ната Баума? Если бы она никогда не встретила его, она никогда бы об этом не узнала. Так бы прошла вся ее жизнь – в полном неведении.Они провели всю ночь в объятиях друг друга, а на следующее утро Нат научил ее готовить чай в самоваре, и они позавтракали хлебом, который принесли прошлым вечером из ресторана.– Спасибо, – сказала Эвелин, когда они поели.– Спасибо? За что? – удивился Нат.– За то, что ты отдаешь мне себя.Они провели все воскресенье в постели, предаваясь утехам любви. Был декабрьский холодный день. Влюбленные вышли только один раз на улицу, чтобы купить немного сыра и фруктов, и съели их прямо в постели, запивая вином, которое Нат принес из машины.Наконец наступило время уезжать. На обратном пути Эвелин сидела рядом с Натом почти умиротворенная, вся погруженная в свои мысли. Она не могла понять, что он, такой красивый и умный, нашел в ней, простой провинциальной девушке. Что же все-таки он увидел в ней?А Нат Баум все еще не мог поверить, что ему так повезло и что он встретил такую девушку. И она сейчас сидит рядом с ним в дорогой бобровой шубке и держит руку на его бедре. Ее, такую простую и такую безропотную, всю жизнь окружали вещи, за которые ему нужно было бороться, но которые она воспринимала как нечто само собой разумеющееся. Она была существом из другого мира – мира, к которому он всегда хотел принадлежать.Когда они целовались на прощание у ворот колледжа, Эвелин решилась задать вопрос, мучивший ее все это время.– Скажи, что ты нашел во мне? – спросила она.– Я нашел в тебе целый мир, – ответил он, и в его словах было больше правды, чем она думала, чем она понимала.
История жизни Ната Баума тронула Эвелин до слез.Он вырос в многоквартирном доме на Эссекс-стрит и жил в одной комнате с двумя братьями, где они все трое спали в одной кровати.У отца Ната, русского еврея из Киева, была страсть к шахматам и отвращение к работе. Он считал себя интеллектуалом и с большой неохотой работал на фабрике дамских сумочек, пришивая ручки по двадцать часов в сутки. Мать молчаливо выслушивала его бесконечные жалобы и тащила на себе весь дом, обшивая, обстирывая и готовя на всю семью. Когда Нату было семь лет, она умерла от туберкулеза.Когда Нату исполнилось двенадцать лет, он начал работать. После уроков и в выходные дни он разносил по домам бакалейные товары, таскал сумки и ящики на пятый и шестой этажи многоквартирных домов и был безмерно счастлив, когда получал несколько центов чаевых.В 1936 году Нату исполнилось шестнадцать лет, он уже поменял не одно место работы и понял, что ему надоела такая жизнь. Он бросил школу, прибавил себе возраст и записался в армию. Ему нравилась дисциплина, нравилось, что у него сейчас есть своя собственная кровать, нравилась свобода, которую он имел по выходным, нравилось то, что в карманах всегда водились денежки для того, чтобы сходить в кино или в бордель.Он быстро научился ладить с начальством, знал, как обходить уставные правила, избегая неприятностей, и умел пользоваться расположением благодарных офицеров, не роняя своего достоинства. Его увлечение джазом родилось в южных борделях и солдатских барах, а когда вспыхнула война и негров стали призывать в армию, помогло ему сделать карьеру.В 1942 году Нат был лейтенантом при специальной части, базирующейся в Форт-Мэйер, штат Виргиния. Ната прикомандировали к полковнику, работавшему до призыва на фирме грамзаписи «Виктрола». Нат согласовывал с ним программы концертов, налаживал освещение и акустику и появлялся более или менее трезвым перед музыкантами, давая им последнее напутствие перед началом концерта. Он хорошо ладил с музыкантами, которые приобщили его к марихуане, и развлекался тем, что записывал концерты своих фаворитов. Представления пользовались необычайной популярностью в войсках.Между тем война кончилась. Нат стал капитаном, и хотя он никому, включая Эвелин, об этом не рассказывал, у него уже был план, как сколотить состояние.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39