Твоя репутация тогда была бы под угрозой. – Кэтрин налила племяннице бренди. – Вот, выпей. Это поможет тебе заснуть.
Энни сделала глоток, и приятное тепло растеклось по ее жилам, а на душе сразу стало спокойнее. Она думала, что давно уже пришла в себя после объятий Люсьена, но окончательно расслабилась только теперь.
– Тетя Кэтрин, какое значение теперь имеет моя репутация? К чему беспокоиться об этом сейчас? Все изменилось и будет меняться дальше. Люсьен решил покончить с Ренаром, ему осталось сделать только одно дело. Уверена, что ты знаешь, о чем я говорю.
– Да, – нахмурилась Кэтрин. – Боден. Я говорила Люсь-ену, что ему совсем не обязательно связываться с ним под конец. Он и так уже достаточно сделал, а теперь очевидно, что в числе его немногих соратников завелся предатель. Продолжать дело очень опасно.
– Не думаешь же ты, что Люсьен сейчас в большей опасности, чем был две недели назад? – Энни отставила бокал и придвинулась ближе.
– Не знаю, Энни. Эта последняя акция будет самой рискованной, но если кто и может наказать Бодена, так только Люсьен.
Энни поднялась и стала беспокойно шагать по комнате.
– Ты ведь в курсе всех деталей плана, не так ли? – Она остановилась перед тетей и прямо взглянула ей в лицо. – Тебе известны место, время и стратегия. Люсьен ни за что не рассказал бы мне об этом, а ты можешь!
– Нет, – решительно покачала головой Кэтрин. – На самом деле я не знаю деталей. Люсьен здраво предпочитает держать свои планы в строжайшем секрете в последнее время и доверяет только самым близким людям. Но даже если бы я что-то и знала, то ни за что не рассказала бы тебе! Я не хочу вовлекать тебя в эту авантюру!
– Но ты должна знать хотя бы что-то! – Энни с жаром схватила Кэтрин за руки. – Ты ведь понимаешь, что я уже вовлечена в его дела! Причем в полной степени, начиная с той ночи, которую провела в его хижине. Я люблю его, и даже если бы не знала о его намерениях той ночью, если бы не была до такой степени погружена во мрак неведения, то все равно ни о чем бы не пожалела.
– Не обманывай себя, Энни. В противном случае ты стала бы беспокоиться. К тому же мы с Люсьеном слишком хорошо тебя знаем. Если ты узнаешь хоть что-нибудь об операции, то обязательно найдешь способ вмешаться. Лучшее, что ты можешь сделать для Люсьена сейчас, – это не мешать ему. Ты должна просто какое-то время посидеть дома.
Энни огорчилась и стала снова мерить шагами комнату.
– Разве вы с Люсьеном забыли, как я оказалась ему полезна, когда он неожиданно нарвался на засаду? Дело могло обернуться совсем иначе, если бы я осталась дома в ту ночь.
– Да, ты могла бы избежать ранения, и у тебя на лбу не было бы шрама.
– Глупости! – упрямо возразила Энни, скрестив на груди руки. – А как же Люсьен? Его могли убить, если бы…
– Люсьен умен и осторожен, – перебила ее Кэтрин. – Если бы ты не предупредила его, он все равно сумел бы избежать опасности. – Она подошла к Энни и ласково положила ей руку на плечо. – Я нисколько не преуменьшаю твоих заслуг. Ты смелая. И возможно, ты действительно спасла Люсьену жизнь. Но неужели ты не понимаешь, что сейчас мешаешь ему? Дай ему сделать то, что нужно. А потом он будет свободен и сможет заняться собственным счастьем. И насколько я понимаю, твоим тоже.
– Тетя Кэтрин, какая я эгоистка! – воскликнула Энни, почувствовав оттенок зависти в ее тоне. – Я ведь даже не спросила о Реджи! Как он?
Кэтрин глубоко вздохнула и, отойдя к окну, стала смотреть в густую ароматную черноту ноябрьской ночи.
– Он спит, но беспокойно. Джеймс дал ему несколько капель настойки опия. – Она обернулась с жалкой улыбкой на лице. – Если Реджи попросил опия, значит, ему действительно очень плохо.
– Ты очень волнуешься из-за него, – сказала Энни, подойдя к Кэтрин и сжав ее на удивление холодные руки в своих горячих ладонях.
– Настолько, что готова оставить свой любимый Новый Орлеан, если у нас с Реджи есть шанс быть вместе.
– Но зачем тебе уезжать из Нового Орлеана? Здесь твой дом.
– Энни, дом у каждого там, где находится его любимый человек или близкие люди. Если ты подумаешь как следует, то поймешь, что мое участие в организации Ренара тоже может быть обнаружено. Я не могу допустить, чтобы Реджинальд оказался втянутым в такой скандал или огорчился, если меня посадят в тюрьму. – Она печально улыбнулась. – Так что я с радостью поспешу обратно в старую добрую Англию, если Реджинальд захочет взять меня с собой. Он уже понял, что дикие прелести Америки не для него.
– Я в этом не уверена…
– Я понятия не имею, что он чувствует ко мне, так что все это лишь бесплодные фантазии старой, выжившей из ума женщины. Хотя в последнее время я замечаю некоторую мягкость в его отношении ко мне. Заботливость. Но возможно, мне это просто кажется.
– Тогда мне кажется то же самое, – ответила Энни, стискивая ее руку. – Я видела, какими глазами он смотрит на тебя. И его заботливость тоже замечала.
Кэтрин отстранила руки Энни и вернулась к окну.
– Я не поверю в то, что он любит меня, пока сам мне это не скажет. Мы с Реджинальдом на ножах всю жизнь, сколько я себя помню. Мы как вода и масло, которые нельзя перемешать.
– За последние две недели вам вполне удалось это сделать, – напомнила ей Энни и после паузы лукаво предположила: – Я думаю, что трения, которые возникли между вами уже давно – поскольку вы были вовлечены в семейные дрязги, бракоразводные процессы и похороны, – стали лишь поводом для взаимного влечения.
– Энни! Ради Бога! – Кэтрин резко обернулась. – Какую ерунду ты говоришь!
– В самом деле, тетя Кэтрин, – продолжала Энни, пораженная такой живой и очень женственной реакцией своей суровой тетушки. – Я говорю правду, как ты меня всегда учила делать. Я прямолинейна, как и ты. Это не случайное совпадение, что я – любимая племянница Реджи, а ты, что естественно, его любимая женщина.
– Ты заходишь слишком далеко. Сейчас ты говоришь чушь, – слабо возразила Кэтрин.
– Вовсе нет, я не лгу и не выдаю желаемое за действительное. То, что я собираюсь сказать, не удивит тебя и не станет для тебя неожиданностью. Я советую тебе, дорогая тетя, уложить дядю Реджи на эти простыни. – Она кивнула на кровать. – Здесь вы к обоюдному удовольствию сможете окончательно избавиться от противоречий и разногласий.
Кэтрин не смогла найти подобающий ответ, чтобы поставить Энни на место, – она вообще никакого ответа найти не могла и только беспомощно шевелила губами, силясь выдавить из себя хотя бы какой-нибудь звук. Наконец она сдалась и, поджав губы, с видом оскорбленного достоинства отошла к двери. Она взялась за стеклянную ручку двери и с минуту простояла молча, собираясь с духом и с мыслями. Затем обернулась и строго посмотрела на племянницу, которая беззастенчиво улыбалась. Напускная строгость не помешала легкой улыбке скользнуть по ее губам.
– Я вижу, что общение с этим прохвостом Люсьеном заставило тебя забыть обо всех правилах приличия.
– Осторожно, тетя Кэтрин, ты начинаешь говорить как дядя Реджи, – еще шире улыбнулась Энни. – Я очень люблю его, но он всегда слишком педантичен. Поэтому ты подходишь ему как никто другой. Ты умеешь широко мыслить. Помнишь, как он побледнел, когда при нем произнесли слово «грудь»? Ты же сама издевалась над ним за это.
– Я, знаешь ли, могу спокойно говорить обо всех частях тела и прочих деликатных проблемах, когда они не касаются меня самой! – рассмеялась Кэтрин. – А теперь отправляйся в постель и поспи немного.
Энни охотно послушалась. Она действительно очень устала. Идя к двери, она едва не упомянула о костюмированном бале в Роуздауне, но в последний момент решила, что чем меньше она проявит к нему интереса, тем скорее ее туда повезут. Она не стала говорить Кэтрин о своем предположении, что Люсьен захочет покончить с Боденом именно там. Ей хотелось быть поблизости, когда поднимется занавес и начнется спектакль, даже если ей не дано участвовать в последнем действии. Впрочем, она не отказалась полностью от идеи участвовать в нем…
У двери она обернулась, улыбнулась как можно более ласково и пожелала тете спокойной ночи.
* * *
На следующий день голова у Реджи не прошла. Он поднялся в свое обычное время и даже пытался непринужденно шутить за завтраком, но в десять часов снова лег в кровать. Такое продолжительное недомогание было ему несвойственно, и Энни всерьез встревожилась. Равно как и Кэтрин.
В полдень они обе стояли у его постели и пытались уговорить его послать за доктором.
– Зачем? – говорил он. – У меня просто болит голова. У всех бывают головные боли.
– Жара нет… – Кэтрин в третий раз за последние десять минут прикоснулась к его лбу.
– Вот видишь, Кэтрин. Нет причин беспокоиться.
– А горло? У тебя болит горло?
– Я уже много раз говорил вам, что горло у меня в порядке.
– Но у тебя совсем нет аппетита. Я помню, как ты катал по тарелке яйцо, делая вид, что завтракаешь.
– Да, в этом ты права, – поморщился он при упоминании о еде. – Аппетита действительно нет. Наверное, у меня инфлюэнца, так что не стойте слишком близко. Отправляйтесь к себе и отдохните как следует перед балом у Бувьеров.
– Ты думаешь, что мы уедем и оставим тебя одного больного дома?
– Но ведь вы с Энни здоровы, а Бувьеры обидятся, если вас не будет на балу. Сейчас самый разгар светского сезона, насколько мне известно.
– Я знаю, Реджинальд, – сказала Кэтрин. – Ты забываешь, что я посещаю балы у Мадлен Бувьер уже почти четверть века. Если я пропущу один, она не обидится.
Реджи разволновался. Он был бледен, но на его щеках появились красные чахоточные пятна, на лбу залегла складка недовольства.
– Зато я обижусь. Они очень хорошо приняли Энни, когда она появилась в городе, познакомили ее со всеми нужными людьми. Я не хочу, чтобы они подумали, что англичане – неотесанные грубияны. Если вы не поедете, я сам поеду.
Он отбросил покрывало и сделал попытку подняться. Было видно, что даже легкое движение причиняет ему мучительную головную боль. Кэтрин испугалась.
– Господи, Реджинальд, ляг обратно, несносный ты упрямец! Я отвезу Энни на бал, если это доставит тебе удовольствие. Все, что мне нужно, – это чтобы ты оставался в постели и поправлялся скорее.
Реджи послушно лег, но его не радовала победа. Он слишком сильно страдал от боли. Он лежал неподвижно, пока Кэтрин и Джеймс суетились вокруг, поправляя подушки и подтыкая одеяло.
Энни сочувственно смотрела на Реджи. Она готова была поклясться, что под маской невозмутимого британского спокойствия он стискивает зубы, чтобы не застонать от боли. Она была обеспокоена состоянием дяди, но также волновалась из-за Люсьена. Она чувствовала, что ей нужно быть в Роуздауне сегодня вечером. Но это не подлежало обсуждению. Реджи будет недоволен и не сможет как следует отдохнуть, если они с Кэтрин не поедут на бал.
– Дай мне бумагу и перо, Энни, – попросил Реджи.
– Кому ты собираешься писать, дядя? С этим нельзя подождать? – спросила она, направляясь к чиппендейлов-скому бюро.
– Я собираюсь попросить Делакруа сопроводить вас на бал.
– Он не может! – слишком поспешно отозвалась Кэтрин. И добавила спокойнее: – Он говорил, что не останется там до ужина.
Энни пристально посмотрела на тетю. Откуда ей было об этом знать, кроме как от самого Люсьена? Теперь у Энни не осталось сомнений в том, что план Ренара относительно Бодена связан с балом у Бувьеров. Похоже, Кэтрин не лгала ей, когда говорила, что не в курсе дела о деталях, но то, что занавес будет поднят именно сегодня, она знала.
Было решено, что Энни и Кэтрин отвезет на бал один из родственников Кэтрин по второму мужу – его дядюшка, отставной военно-морской капитан Миллер. С ним дамы будут в полной безопасности. Кэтрин не стала говорить Реджи, что всегда ездила повсюду без сопровождения мужчины до его приезда в Новый Орлеан. Она получила новое доказательство его любви и заботы, когда он проявил беспокойство об их благополучии.
В течение дня самочувствие Реджи не улучшилось, но и не ухудшилось. После обеда Энни поднялась к себе, чтобы надеть костюм. Она собралась нарядиться ангелом, и Реджи вполне оценил ее шутку, когда она зашла показаться ему перед тем как спуститься в холл и ждать экипаж капитана Миллера.
Она покрутилась у изголовья его кровати, придерживая складки прозрачной юбки, прошитой золотыми нитями. Корсаж был выткан золотыми крестами, пышные рукава украшали воланы и шелковые сборки. Сара уложила ее волосы, прикрепив к ним белоснежные перья в форме нимба. В маскаранный костюм входила и белая полумаска с золотыми звездами, которую Энни должна была надеть по приезде в Роуздаун.
– Глядя на твои золотистые волосы и ангельски милое лицо, Энни, я думаю, что умер и оказался на небесах, – слабо улыбнулся Реджи. – Но мы с тобой знаем, что ты не ангел.
– И еще мы знаем, что ты не на небесах, – игриво отозвалась она. Он рассмеялся, но тут же затих и закрыл глаза. Энни тревожно смотрела на него, пока Реджи снова не открыл глаза и не попытался улыбнуться. Она поцеловала его в лоб, который показался ей немного горячим. Неужели у него все-таки жар?
– Тебе не кажется, что декольте слишком вызывающее для ангела? – спросил он, застенчиво взглянув на ее грудь, когда она наклонилась.
Не успела Энни ответить, как в комнату вошла Кэтрин в костюме придворной дамы эпохи Тюдоров, и Реджи забыл о груди Энни. На Кэтрин была пурпурная бархатная накидка, стянутая в талии золотым шнуром и по краю отороченная мехом. Длинные рукава расширялись к запястьям и тоже были оторочены мехом. Ее прическу венчал высокий головной убор, а на шее сверкало массивное золотое ожерелье. Она выглядела величественно и одновременно, в мягких складках роскошной материи, очень женственно.
– А ты кем нарядилась? – спросил Реджи, чуть дыша, уставившись на нее расширенными от восхищения глазами.
– Одной из жен короля Генриха, – ответила она смущенно. – Какой именно, не знаю, но поскольку трех из его несчастных супруг звали Кэтрин, наверное, я одна их них. Возможно, Кэтрин Парр?
– Я поражен твоим выбором, Кэтрин, как и выбором Энни.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41