Сет улыбнулся, глядя на своего сына, его сердце наполнилось нежностью.
— Он такой красивый, — прошептал он Пенелопе.
Сет осознал это, отпуская ручку ребенка, предоставляя доктору Ларсену возможность осмотреть его. Несмотря на красноватые пятна, покрывавшие его кожу, и отеки на лице, он был очень красивым мальчиком. Да разве могло быть иначе, если его матерью была Пенелопа?
— Сет? — едва слышно прошептала Пенелопа.
— Да? — Он оторвал взгляд от ребенка и посмотрел на нее. В ее глазах стояли слезы, но она улыбалась с нежной благодарностью, что еще больше укрепило его решимость сделать все для их сына. Ради блага Томми… и ради нее.
— Спасибо.
Он покачал головой и нежно улыбнулся в ответ.
— Нет, это тебе спасибо за такого чудесного сына.
— Ребенок очень болен, — объявил доктор, хотя для всех присутствующих это было очевидно. — У него очень высокая температура и организм обезвожен. Не могу сказать наверняка, но подозреваю по его высокой температуре и судорогам, как их описывала мисисс Сколфилд, что инфекция проникла в мозг.
— В мозг? — повторила Пенелопа, ее страх отразился и на лице, и в голосе. — Но он поправится, правда?
Доктор медленно поднялся.
— Я собираюсь быть совершенно откровенным с вами, миссис Тайлер, — сказал он, все еще ошибочно принимая их с Сетом за супругов. — Когда инфекция попадает в мозг здорового ребенка, я далек от оптимизма, но у меня есть надежда, что выздоровление возможно. Однако когда ребенок такой слабенький и хрупкий… — Он покачал головой.
Пенелопа побледнела, и Сет был уверен, что она упадет в обморок. Обняв ее за талию и притянув к себе, он приободрил ее:
— Томми поправится. Мы вместе поможем ему выкарабкаться. — Он твердо верил в это. Он только что нашел своего сына, и будь он проклят, если теперь потеряет его навсегда. Переведя взгляд на доктора, он спросил: — Что можно сделать? Чем помочь ему?
Доктор Ларсен снова покачал головой.
— Я оставлю капли, которые вы будете давать ему каждые четыре часа. Кроме того, все, что я могу посоветовать, — постараться по мере возможности понемногу кормить его и протирать теплой водой, чтобы снять жар.
— Можно ли его перевезти в город? — спросил Сет, стремясь обеспечить своему сыну наибольший комфорт.
— Нет. Он слишком слаб для такого путешествия. — Доктор наклонился поближе к Сету. — Ты тоже выглядишь не лучшим образом, сынок, — заметил он. — Почему бы тебе не лечь там, — он указал на кровать с цветастым покрывалом, — и тогда я осмотрю тебя.
Сет начал было протестовать и утверждать, что с ним все в порядке, но Пенелопа перебила его:
— Хватит спорить, Сет. Тебе нужно снова зашить рану на голове и промыть порез на руке. И не забудь про бедро. Я заметила свежую кровь на твоих брюках, когда ты садился на лошадь.
Сет сморщился. Разве можно было забыть о той ране? Она чертовски беспокоила его, и если бы голова не разрывалась на части от боли, то Сет, вероятно, не смог бы ехать верхом. Но он продолжал колебаться, боясь отойти от сына.
— Давай, — поторопила Пенелопа, приободряюще сжав его руку. — Сейчас ты все равно ничего не можешь сделать для Томми. Мы с Минервой… Ох! — Она виновато взглянула на пожилую чету, которая молча стояла возле кроватки, взявшись за руки и обмениваясь беспокойными взглядами. — Простите меня. Сет, это Сэм и Минерва Сколфилды, они заботились о Томми. Я все расскажу тебе позже.
Сет поднялся, чтобы поприветствовать их, затем последовал за доктором Ларсеном к кровати.
— Снова сражался, сынок? — спросил доктор, поставив свой саквояж на маленький столик возле кровати. Когда Сет кивнул, подавив новый приступ тошноты, Ларсен неодобрительно покачал головой. — Не очень хорошее пристрастие.
— И уж конечно, не по моему собственному выбору, — пробормотал Сет, оберегая свою раненую левую ягодицу, когда садился на кровать.
— Я так и думал. — Доктор открыл свой черный саквояж и стал доставать оттуда все необходимое, в том числе и бутылку с антисептиком, который жег просто зверски, как помнилось Сету.
— Тебе нужно раздеться, чтобы я мог посмотреть, какие у тебя раны на этот раз, — продолжил он. — Юная леди что-то говорила о порезе?
— Ножевая рана, — пояснил Сет, бросив смущенный взгляд в сторону Сколфилдов. Они повернулись к нему спиной и, казалось, были полностью поглощены рассказом Пенелопы, которая нежно укачивала ребенка и описывала подробности ареста Адель. Но он все равно чувствовал себя неудобно.
Его замешательство было настолько явным, что доктор прошептал:
— Слишком интимное место порезано, да?
Когда Сет нехотя кивнул, он добавил:
— Ну, похоже, рана там не смертельная, так что займемся ею позже. Посмотрим, может, нам удастся уединиться. Полагаю, я осмотрю сначала рану па голове.
Так он и поступил. Сету было очень больно, когда рану зашивали вчера вечером, но та боль не шла ни в какое сравнение с теперешней, когда доктор удалял торчавшие нити из вновь открывшейся раны. Пока Сет мужественно сдерживал стоны, к нему подошел Сэм.
— Нам с Минервой нужно кое-что уладить с Адель, — сказал он, сочувственно улыбнувшись при виде доктора. — Мы вернемся завтра. Вам что-нибудь нужно привезти из города?
— Здесь есть все необходимое: еда, керосин и остальное? — процедил Сет сквозь крепко стиснутые зубы.
— Да, у нас запасов хватит на пару недель.
Не двигая головой, Сет достал из кармана горсть монет и протянул Сэму. — Купите красивую колыбельку и что-нибудь еще, чтобы поудобнее устроить моего сына. — Он немного подумал, а потом добавил: — Я бы хотел еще отправить телеграмму.
Когда Сет продиктовал ему текст телеграммы и адрес, куда ее послать, Сэм сосчитал монеты, которые держал в руке. Оказалось почти сто долларов, поэтому он спросил:
— Что-нибудь еще?
Сет собрался уже сказать «нет», но тут его взгляд упал на обеспокоенную Пенелопу, которая продолжала качать их жалобно постанывающего сына.
— Посмотрите, может, сможете найти большую коробку орехов в шоколаде, — попросил он, вспомнив, что она всегда была рада конфетам. — И попросите, чтобы лавочник перевязал ее ленточками.
Через четверть часа Сколфилды уехали. Тем временем доктор продолжал зашивать рану на голове Сета, спрашивая, чувствовал ли он головокружение, боль, тошноту и прочее. На все эти вопросы Сет ответил бы утвердительно, но раз уж он не собирался пользоваться услугами доктора дольше, чем это было абсолютно необходимо, то он на все отвечал «нет».
Что до Пенелопы, то она сидела в другом углу хижины, нежно качая малыша и напевая ему какую-то песенку. Время от времени она бросала на Сета тоскливые взгляды. Ей так хотелось подойти к нему, но она сомневалась, нуждался ли он в ней.
Разве могла она знать, как он жаждал, чтобы она сидела возле него, держала его за руку и отвлекала от боли, как делала прошлым вечером. Но он боялся, что она вряд ли захочет быть рядом, после того как он жестоко обошелся с ней этим утром. Поэтому он сидел молча, терпеливо перенося свои мучения в одиночестве.
Но вскоре он понял, что совершенно не способен страдать, не ощущая душевного тепла и заботы Пенелопы. К тому времени, когда доктор закончил накладывать швы на голову и готовился заняться резаной раной на руке, Сет был охвачен таким отчаянием, что был готов броситься к ногам Пенелопы и умолять ее о прощении.
«Пожалуй, мне лучше воздержаться и не бросаться к ее ногам», — решил Сет, голова у него закружилась, когда он стал стягивать рубашку. Его мутило от каждого движения, так что он мог потерять сознание у ее ног или, хуже того, выпачкать рвотой ее ботинки. А это вероятнее всего заставит доктора Ларсена снова обследовать его. Поэтому он лишь тихо, с мольбой в голосе позвал:
— Пенелопа!
Она оторвалась от ребенка и прекратила напевать свою колыбельную.
— Вы с Томми не могли бы перебраться поближе ко мне? — Он улыбнулся со всем обаянием, на которое был способен. — Пожалуйста.
К его большому облегчению, Пенелопа с готовностью подошла к нему. Когда она села рядом, покачивая плачущего ребенка, Сет стал внимательно разглядывать сына.
Сомнений не оставалось — Томми был его ребенком. Светло-карим цветом глаз, квадратным подбородком и светлыми волосами он очень напоминал Ван Кортландов. Но малыш многим был похож и на Пенелопу.
Если в породе Ван Кортландов преобладали надменные, самоуверенные черты лица, то у его сына нежная, кроткая красота… наследство от матери. Все, кто был знаком с семьей Пэрришей, говорили, что они были похожи на прекрасных ангелов.
«И Томми тоже», — с отцовской гордостью подумал Сет. Как и у всех представителей клана Пэрришей, уголки глаз его сына были слегка приподняты, и их обрамляли невероятно густые ресницы. Сет был уверен, что разглядел даже их знаменитые ямочки, проглядывавшие под пятнами кори. Он также унаследовал от своей матери красиво очерченный рот и кудри.
Сет долго любовался светлыми кудряшками своего сына, гадая, такие ли они мягкие, как черные волосы Пенелопы. Он неторопливо протянул руку, чтобы прикоснуться к ним, и замер. Держа руку возле головы ребенка, он неуверенно взглянул на Пенелопу. Та подбадривающе кивнула.
Задрожав от нежности, он осторожно погладил волосенки своего сына. Удивительно, они оказались более мягкими, чем у Пенелопы. Неожиданно Сета наполнил благоговейный трепет к крохотной частичке самого себя, он провел рукой по головке, а потом взял маленький кулачок мальчика. Пальчики Томми были неестественно согнуты, но их было пять, и все с красивыми ноготками. Он был так занят своим сыном, что совсем забыл про доктора, пока тот не сказал:
— Сейчас мне нужно взглянуть на твое бедро, сынок.
Сет удивленно уставился на свою порезанную руку. На ней была чистая белая повязка, а он даже не почувствовал, как Ларсен обработал ее.
Но боль в бедре он почувствовал сразу, как только принялся стягивать брюки. После нескольких часов верховой езды брюки прилипли к ране, и он подскочил чуть ли не до потолка, завопив от боли, когда отрывал ткань от кожи.
— Дрянная рана, — заметил врач, когда Сет встал, спустив брюки до колен и прижимая руку к бедру.
— Вот уж заявление века, — проворчал Сет, хотя доктор вряд ли расслышал его слова сквозь детский крик. Прикусив нижнюю губу, он осторожно освободился от брюк и лег на кровать животом вниз.
Пенелопа ходила взад и вперед недалеко от него, нежно успокаивая плачущего ребенка; Сет и сам был готов присоединиться к его плачу, когда доктор стал промывать рану антисептиком.
Наконец, когда прошла, казалось, целая вечность, доктор объявил:
— Здесь не очень глубокий разрез. — Он указал на место в середине ягодицы. — А все остальное придется зашивать. Похоже, что ножом ударили сюда, — он дотронулся до места в нескольких сантиметрах от бедра Сета, заставив его снова застонать, — а потом лезвие скользнуло дальше.
Ларсен начал вдевать нить в иглу, в то время как Пенелопа села на край кровати возле головы Сета. Сет протянул руку и снова нежно сжал детскую ручку, спокойно глядя в лицо Пенелопе. Она не отрываясь, с сочувствием смотрела на него, и ее глаза были полны такой любовью, что он неожиданно устыдился своих прежних мыслей. Как он мог подумать, что она бессердечная?
Правда, она хотела избавиться от их ребенка, но в конце концов не решилась на это. Она рискнула быть отвергнутой обществом, которое так любила, но родила его ребенка… Вряд ли безжалостная женщина способна на такой шаг. Он должен благодарить ее за счастье отцовства, а не осуждать за отчаянный порыв.
Что ж, как только они останутся одни, решил он, стиснув крепче зубы, когда доктор Ларсен наклонился над его спиной, он извинится за то, что оказался таким твердолобым ослом. А потом скажет, какая она смелая и просто удивительная женщина. Он станет умолять ее выйти за него замуж, не только ради их сына, но и потому, что любит ее.
Он громко охнул, когда доктор начал накладывать швы. Когда его тело непроизвольно содрогнулось от следующего укола иглы, он торопливо отпустил ручку Томми, испугавшись, что может нечаянно сломать хрупкие детские косточки.
Не отрывая взгляда от Сета, Пенелопа протянула ему свою руку, продолжая успокаивать малыша. Когда Сет судорожно ухватился за ее пальцы, она запела низким голосом:
— Спи, мой любимый, мое нежное сердечко. Пусть к тебе придет сладкий сон. Закрывай свои глазки и тихо засыпай. А я буду петь тебе песенку снов.
Сет узнал ту колыбельную, которую она недавно пела мальчику. Это была чудесная мелодия, и голос ее звучал божественно. И пока он лежал, прислушиваясь к тихой мелодии, убаюканный нежным взглядом Пенелопы и ласковой песней, нестерпимая боль постепенно отступала.
Снова и снова она пела о надежде, радости, любви. Когда ее голос затих, Сет с изумлением обнаружил, что доктор Ларсен уже накладывал повязку на поврежденное место. Шов совсем не болел, и все это благодаря ее песне.
Улыбнувшись, он нежно сжал ее руку.
— Какая чудесная песня! Откуда она?
Пенелопа улыбнулась в ответ.
— Я назвала ее «Песня снов». Я сочинила ее для Томми вскоре после его рождения.
— Я и понятия не имел, что у тебя талант сочинять песни.
Она взглянула на сынишку, мирно посапывавшего у нее на коленях.
— Да нет. Просто я пела о том, что было у меня на сердце.
— Ну вот, уже не так болит? — спросил доктор.
— Нет, — честно признался Сет, а затем тихо сказал Пенелопе: — Спасибо.
— Хорошо. Я оставлю мазь, миссис Тайлер, которую следует накладывать на его раны на руке и бедре, — снова вступил в разговор доктор, протягивая баночку Пенелопе.
Протерев свои инструменты и аккуратно сложив их в саквояж, доктор еще раз взглянул на Томми.
Сет собрался было подняться, но доктор положил руку ему на плечо и заставил лечь.
— Потише, сынок! Не так быстро. Ты не в той форме, чтобы резко прыгать. Тебе нужно отдохнуть, поспать по возможности. Ты не принесешь никакой пользы своей жене или ребенку, если встанешь и упадешь в обморок.
— Доктор прав, Сет, — поддержала его Пенелопа. — Кроме того, Томми спит, а все остальное может подождать.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47