Доставка супер магазин Wodolei.ru
— Я же обещал вернуть тебе ребенка, если ты это сделаешь. — Он бросил на нее хитрый взгляд, привязывая к поводу длинную веревку. — Всем известно, ради него ты готова на все.
Он прав: она все сделает, чтобы защитить Томми. Она бы даже вышла замуж за него, за это жалкое подобие мужчины, если бы действительно верила, что этим сможет обеспечить безопасность своему сыну. Но Пенелопа все прекрасно понимала.
В то время как Майлс предпочитал не замечать вероломную натуру своей матери, слепо видя в ней то добродетельную Клару Бартон, то благородную королеву Викторию, Пенелопа понимала, каким дьяволом была Адель. Зная Адель, можно предположить, что она скорее предпочтет убить собственного сына, чем лишиться своего главного источника доходов. А на душе у Пенелопы и без того немало грехов, чтобы прибавлять к ним еще ответственность за смерть Майлса.
Понимая, что высказывать все это — значит впустую тратить время, она решила отделаться традиционным ответом:
— Ты уже женат. Кроме того, я не люблю тебя. — Она спрятала руки в складках своей довольно потертой юбки, готовясь заранее услышать его заверения в том, что он добьется развода и завоюет ее любовь.
В первый раз за всю их западную одиссею Майлс удивил ее.
— Это все из-за Сета Тайлера, да? — спросил он угрюмым голосом. — Ты в него влюбилась.
— Влюбилась? В Сета Тайлера? — повторила Пенелопа, задрожав от его проницательности. Господи! Неужели ее чувства к Сету настолько очевидны? Или…
Неожиданно все внутри у Пенелопы застыло от страха: в голове промелькнуло другое, более страшное предположение. Может, он каким-то образом узнал о ее утреннем визите в гостиницу к Сету?
Стремясь любой ценой добиться от него ответа, Пенелопа заставила себя легкомысленно произнести:
— Я и Сет Тайлер? Право, Майлс! С чего ты взял такую глупость?
Он бросил на нее долгий, понимающий взгляд, в котором сквозило гораздо больше ума, чем обычно. Этот взгляд совершенно вывел ее из равновесия.
— Знаешь, Лорели, тебе никогда не стать великой актрисой.
— Да? — переспросила она, старательно скрывая свою озабоченность. Она никак не ожидала такого поворота в разговоре.
Майлс с нарочитой медлительностью привязал конец веревки к седлу своей лошади и так долго молчал, что Пенелопа начала уже терять терпение.
Наконец он ответил:
— Ты никогда не станешь великой актрисой, потому что не можешь контролировать выражение своего лица. Все, что ты думаешь или чувствуешь, отражается на лице. Возьмем, к примеру, прошлую ночь. Ты пожирала гладами этого Тайлера, как сучка во время течки. Я уж думал, что ты сорвешь с него штаны и сама запрыгнешь на него для быстрой езды.
Пенелопа едва не задохнулась, пораженная такой грубостью Майлса, и, заикаясь, произнесла:
— Да к-как ты смеешь говорить такие пошлости?
Майлс издал хриплый грубоватый смешок.
— Да ладно тебе, Лорели. Ты думаешь, я не вижу, какая пылкая маленькая сучка скрывается под холодной маской недотроги, которую ты из себя строишь? Да я готов побиться об заклад на мои золотые часы, что едва ты натыкаешься своим надменным носом на что-то пригодное, — тут он многозначительно похлопал рукой по своим мужским достоинствам, — то ты не больше леди, чем эта Чертова Кошка Хельга.
Щеки Пенелопы вспыхнули, словно он ударил ее. Все знали Чертову Кошку Хельгу, самую дешевую шлюху в Денвере. В последние дни она стала вертеться возле салона Шекспира, выкрикивая всякие непристойности и хватая за штаны проходящих мимо мужчин.
Майлс снова расхохотался, на этот раз более тихим и злорадным смешком, так похожим на смех его матери.
— Держу пари на свой новый портсигар, что этот выродок Тайлер кое-что знает о твоих скрытых талантах.
Пенелопе очень захотелось заткнуть этот поганый рот, но она не могла рисковать встречей с Томми, поэтому подавила свой гнев и холодно сказала:
— Ну, тогда ты проиграл. Мистер Тайлер — друг моего старшего брата. Я всю жизнь его знаю.
Майлс громко хмыкнул.
— Хорош друг. Вряд ли твой брат назовет его другом, когда узнает, что он состряпал ребенка его сестре. — Довольная улыбка расплылась по его лицу, когда он услышал ее возмущенный возглас. Скрестив руки на груди, он задумчиво продолжил: — Интересно, что сделает моя мамочка, узнав, что отец твоего выродка — Сет Тайлер?
У Пенелопы сердце ушло в пятки от ужаса. В его словах она почувствовала угрозу. Господи! Что сделает Адель, если узнает, что Сет является отцом Томми? А вдруг она прибегнет к решительным мерам из-за страха, что Пенелопа все расскажет Сету и обвинит ее в шантаже и похищении ребенка? Ужас совсем парализовал девушку. Томми был для нее всем. Если с ним что-нибудь случится…
Нет! Ничего с ним не случится! Она этого не допустит. Она достанет денег, чтобы заплатить Одноглазому Калебу за спасение ребенка, даже если ей придется украсть их. А пока она должна вызвать сомнение у Майлса, чтобы он не высказал свои подозрения матери.
А вдруг не удастся убедить его?
Она подавила панический страх, решив про себя, что Майлс просто блефует, говоря об отцовстве Сета, а Адель слишком умна, чтобы уделять много внимания его болтовне. Даже если он и расскажет ей о своих подозрениях, вряд ли Адель прибегнет к каким-то поспешным действиям. Особенно когда при этом больше тысячи долларов в неделю могут ускользнуть из ее жадных рук.
Немного успокоившись, Пенелопа заставила себя засмеяться.
— Сет Тайлер — отец Томми? Вот уж не думала, что у тебя такое богатое воображение, Майлс. Может, тебе попробовать писать мелодрамы?
Красивое лицо Майлса исказилось от злости.
— Не надо принимать меня за идиота. Я много раз видел твоего щенка, он — точная копия Тайлера.
Пенелопа слегка наклонила голову набок, словно размышляя над тем, что сказал Прескотт.
— Ты действительно так считаешь?
Майлс хмыкнул:
— Я уверен в этом. Она радостно улыбнулась:
— Замечательно! Как прекрасно осознавать, что еще кто-то, кроме меня, считает моего сына необыкновенно красивым ребенком.
— Это просто констатация факта, а не комплимент, — проворчал он.
— А как еще можно воспринять такое утверждение? Всем известно, что мистер Тайлер весьма привлекательный мужчина… как и отец Томми, Байрон Гарретт.
Байрон Гарретт был чертовски красивым английским оперным певцом, с которым ей довелось выступать в нескольких операх. В последний раз это было в Бостоне, в то время, когда был зачат Томми. Когда Адель стала допытываться, кто является отцом ребенка, имя Байрона сразу всплыло в памяти, и Пенелопа назвала его, потому что говорить о Сете было очень больно. Кроме того, она знала, что Байрон вернулся в Англию на следующий день после завершения гастролей в Бостоне, так что у Адель не было возможности проверить правдивость ее слов.
— Б-байрон Гарретт — отец твоего ребенка? — заикаясь, переспросил Майлс, явно пораженный такой новостью.
— А разве твоя мать тебе не говорила? — Пенелопа нахмурилась и недоверчиво покачала головой. — Она знала это еще до рождения Томми.
Его удивление переросло в недовольство.
— Мать мне ничего не говорит, особенно про тебя. Все, что я знаю, — это то, что она помогла тебе родить ребенка и что будет скрывать его, пока ты не расплатишься с ней за все ее хлопоты.
— Заплачу за ее хлопоты? — Пенелопа презрительно хмыкнула. — И сколько же, по ее мнению, я ей задолжала?
На его лице появилось смущение, как и всегда, когда ему приходилось сталкиваться с подлостью своей мамочки.
— Ну, полагаю… немало, учитывая, как нежно она заботилась о тебе.
— Что ж, я уже достаточно заплатила ей, — ответила Пенелопа. — По моим подсчетам, твоя милейшая мамочка обобрала меня на сорок тысяч долларов за прошедшие полтора года.
Щеки Майлса побагровели под небритой щетиной.
— Да как ты смеешь утверждать, что моя мать мошенница! Если бы она не ухаживала за тобой, пока ты лежала в горячке, ты бы умерла через три дня после рождения своего драгоценного ребенка. Одно это вполне стоит сорока тысяч долларов.
У Пенелопы так и вертелось на языке ответить ему, что она бы не подхватила эту лихорадку, если бы Адель привела настоящего доктора вместо пьяной неряхи, выдававшей себя за акушерку. Но не успела она сказать и слова, как Майлс продолжил:
— И не забудь, что ты снимала комнату за пять месяцев до родов, добавь еще четыре месяца, которые тебе потребовались для выздоровления. Потом расходы на содержание твоего ребенка, на тебя, плата за лошадей и за мое сопровождение во время этих поездок к Сколфилдам. Сложи все это, и в целом получится довольно кругленькая сумма.
— Да уж, по крайней мере по изощренным подсчетам твоей мамочки, — с горечью уточнила Пенелопа.
Майлс снова смутился.
Разочарованно вздохнув, Пенелопа перестала спорить, видя бессмысленность этой дискуссии. Невозможно было заставить Майлса понять, что вымогательство его матери является преступлением. Напрасная трата времени… драгоценного времени, которое лучше провести с сыном, отмечая день его рождения.
Удостоверившись, что ее вышедшая из моды, но очень удобная широкополая соломенная шляпа надежно завязана под подбородком, она сказала:
— Раз уж я плачу за эту поездку, и, как мне кажется, довольно много, то я хочу побыстрее отправиться в путь.
— Садись. — Майлс махнул рукой в сторону лошади таким широким жестом, что его было бы видно даже с последнего ряда любого театра в Америке. Напуганный таким резким жестом, конь дернулся и отскочил в сторону.
Громко грозясь кастрировать уже прошедшего через это коня, Майлс схватил за уздечку и силой заставил животное стоять смирно, пока Пенелопа садилась верхом. Потом он сам вскочил на лошадь позади нее. Плотно прижавшись к ее спине, он достал из кармана пальто кусок темной ткани, завязал ей глаза и пустил лошадь галопом.
Эта часть поездки была самой неприятной для Пенелопы. И не потому, что у нее были завязаны глаза. Хотя невозможность видеть делала ее весьма чувствительной к движениям лошади, а боязнь потерять равновесие заставляла прижиматься к луке седла. Главным было чувство унижения, которое она испытывала, беспомощно сидя между ног Майлса.
Он с отвратительной фамильярностью прикасался к ней свободной рукой, издавая чувственные стоны и возгласы, когда в возбуждении ритмично терся о ее зад.
Сегодня, однако, Майлс не был расположен к фривольностям, и после того, как они в полном молчании проскакали пару миль, Пенелопа начала понемногу расслабляться. Как всегда в те редкие счастливые минуты, когда он оставлял ее в покое, она попыталась определить направление движения.
Лошадь то замедляла ход, то сворачивала в сторону, словно обходила выступавшие скалы или деревья. Было похоже, что они поднимались по пологому лесистому склону. Это впечатление усилилось, когда она почувствовала свежий запах хвойного леса и ощутила прохладу на своих щеках, два верных признака того, что они двигались по затененному горами предгорью.
Они ехали довольно долго, переправляясь через ручьи и пробираясь сквозь заросли деревьев. Часа через два, как показалось Пенелопе, наконец остановились.
— Приехали, — объявил Майлс, развязав повязку у нее на затылке и вырвав при этом клок волос.
Пенелопа застыла от ужаса, когда увидела перед собой полуразвалившееся строение, больше похожее на шалаш и совсем неподходящее для маленького ребенка, тем более для ее слабенького сына. Да как смеет Адель содержать Томми в таких условиях!
Построенная из толстых бревен хижина стояла среди осин, окрашенных в красный осенний цвет. Щели в ее стенах были замазаны глиной, а соломенная крыша наверняка протекала даже при самом слабом дождике. У Пенелопы все похолодело внутри, когда она представила, каково здесь зимой. По правде говоря, ее вряд ли удивило бы известие о том, что прежние жильцы замерзли здесь до смерти в самые первые сильные морозы. И это новый дом ее сына!
«Но ненадолго», — поклялась она себе, ее решимость вырвать своего ребенка из лап Адель укрепилась при виде этой жалкой лачуги. Не важно, каким образом, но она отвезет своего малыша в Сан-Франциско и устроит его в роскошной детской комнате в доме своего брата еще задолго до первого снега.
Когда Майлс помогал ей спешиться, на пороге хижины появилась Минерва Сколфилд и гостеприимно помахала ей рукой. Ответив на приветствие женщины, Пенелопа отвязала от седла мешок и направилась к лачуге.
Не успела она сделать и пары шагов, как Майлс схватил ее за руку и показал на часы.
— У тебя два часа и ни секунды больше.
Торопливо кивнув, она вырвала руку и поспешила в дом.
Одетая в когда-то красивое, но сейчас уже довольно выцветшее поплиновое платье, с гладко зачесанными и уложенными в пучок черными с проседью волосами, Минерва представляла собой образец благородной бедности. Она улыбнулась Пенелопе и грациозно протянула руку.
Сжав ладонь пожилой женщины, Пенелопа тревожно посмотрела в ее глаза.
— Как Томми? Адель сказала, что он заболел. — Она отпустила руку Минервы, быстро залезла в мешок и достала сверток, который ей завернули в аптеке. — Я привезла ему лекарство.
Минерва взяла бутылочку и с любопытством уставилась на яркую этикетку. Недоверчиво покачав головой, она открыла ее и понюхала содержимое. На лице женщины промелькнуло отвращение, она закрыла бутылочку пробкой и опустила в карман.
— Мы попробуем это в другой раз, когда у Томми будет приступ астмы. А сейчас он совершенно здоров.
Взяв Пенелопу под руку, Минерва проводила ее в хижину.
— Бедному малышу было очень плохо несколько дней, но ты же знаешь, какой он боец, — подмигнула она Пенелопе. — Думаю, он унаследовал это от своей мамы. Сейчас он полностью поправился, ты сама увидишь. — У противоположной стены стояла детская кроватка.
Пенелопа буквально пролетела через комнату, стремясь поскорее увидеть сына. Мальчик был завернут лишь в белую льняную пеленку, а ножки его согревали шерстяные носочки. Он лежал в уютной кроватке, сделанной из натянутых на каркас шкур и стеганых одеял. Ее сынишка был хронически болен с самого рождения, и большую часть своей короткой жизни он провел, тихо лежа на одеяле, а его хрупкое тельце часто содрогалось от конвульсий.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47
Он прав: она все сделает, чтобы защитить Томми. Она бы даже вышла замуж за него, за это жалкое подобие мужчины, если бы действительно верила, что этим сможет обеспечить безопасность своему сыну. Но Пенелопа все прекрасно понимала.
В то время как Майлс предпочитал не замечать вероломную натуру своей матери, слепо видя в ней то добродетельную Клару Бартон, то благородную королеву Викторию, Пенелопа понимала, каким дьяволом была Адель. Зная Адель, можно предположить, что она скорее предпочтет убить собственного сына, чем лишиться своего главного источника доходов. А на душе у Пенелопы и без того немало грехов, чтобы прибавлять к ним еще ответственность за смерть Майлса.
Понимая, что высказывать все это — значит впустую тратить время, она решила отделаться традиционным ответом:
— Ты уже женат. Кроме того, я не люблю тебя. — Она спрятала руки в складках своей довольно потертой юбки, готовясь заранее услышать его заверения в том, что он добьется развода и завоюет ее любовь.
В первый раз за всю их западную одиссею Майлс удивил ее.
— Это все из-за Сета Тайлера, да? — спросил он угрюмым голосом. — Ты в него влюбилась.
— Влюбилась? В Сета Тайлера? — повторила Пенелопа, задрожав от его проницательности. Господи! Неужели ее чувства к Сету настолько очевидны? Или…
Неожиданно все внутри у Пенелопы застыло от страха: в голове промелькнуло другое, более страшное предположение. Может, он каким-то образом узнал о ее утреннем визите в гостиницу к Сету?
Стремясь любой ценой добиться от него ответа, Пенелопа заставила себя легкомысленно произнести:
— Я и Сет Тайлер? Право, Майлс! С чего ты взял такую глупость?
Он бросил на нее долгий, понимающий взгляд, в котором сквозило гораздо больше ума, чем обычно. Этот взгляд совершенно вывел ее из равновесия.
— Знаешь, Лорели, тебе никогда не стать великой актрисой.
— Да? — переспросила она, старательно скрывая свою озабоченность. Она никак не ожидала такого поворота в разговоре.
Майлс с нарочитой медлительностью привязал конец веревки к седлу своей лошади и так долго молчал, что Пенелопа начала уже терять терпение.
Наконец он ответил:
— Ты никогда не станешь великой актрисой, потому что не можешь контролировать выражение своего лица. Все, что ты думаешь или чувствуешь, отражается на лице. Возьмем, к примеру, прошлую ночь. Ты пожирала гладами этого Тайлера, как сучка во время течки. Я уж думал, что ты сорвешь с него штаны и сама запрыгнешь на него для быстрой езды.
Пенелопа едва не задохнулась, пораженная такой грубостью Майлса, и, заикаясь, произнесла:
— Да к-как ты смеешь говорить такие пошлости?
Майлс издал хриплый грубоватый смешок.
— Да ладно тебе, Лорели. Ты думаешь, я не вижу, какая пылкая маленькая сучка скрывается под холодной маской недотроги, которую ты из себя строишь? Да я готов побиться об заклад на мои золотые часы, что едва ты натыкаешься своим надменным носом на что-то пригодное, — тут он многозначительно похлопал рукой по своим мужским достоинствам, — то ты не больше леди, чем эта Чертова Кошка Хельга.
Щеки Пенелопы вспыхнули, словно он ударил ее. Все знали Чертову Кошку Хельгу, самую дешевую шлюху в Денвере. В последние дни она стала вертеться возле салона Шекспира, выкрикивая всякие непристойности и хватая за штаны проходящих мимо мужчин.
Майлс снова расхохотался, на этот раз более тихим и злорадным смешком, так похожим на смех его матери.
— Держу пари на свой новый портсигар, что этот выродок Тайлер кое-что знает о твоих скрытых талантах.
Пенелопе очень захотелось заткнуть этот поганый рот, но она не могла рисковать встречей с Томми, поэтому подавила свой гнев и холодно сказала:
— Ну, тогда ты проиграл. Мистер Тайлер — друг моего старшего брата. Я всю жизнь его знаю.
Майлс громко хмыкнул.
— Хорош друг. Вряд ли твой брат назовет его другом, когда узнает, что он состряпал ребенка его сестре. — Довольная улыбка расплылась по его лицу, когда он услышал ее возмущенный возглас. Скрестив руки на груди, он задумчиво продолжил: — Интересно, что сделает моя мамочка, узнав, что отец твоего выродка — Сет Тайлер?
У Пенелопы сердце ушло в пятки от ужаса. В его словах она почувствовала угрозу. Господи! Что сделает Адель, если узнает, что Сет является отцом Томми? А вдруг она прибегнет к решительным мерам из-за страха, что Пенелопа все расскажет Сету и обвинит ее в шантаже и похищении ребенка? Ужас совсем парализовал девушку. Томми был для нее всем. Если с ним что-нибудь случится…
Нет! Ничего с ним не случится! Она этого не допустит. Она достанет денег, чтобы заплатить Одноглазому Калебу за спасение ребенка, даже если ей придется украсть их. А пока она должна вызвать сомнение у Майлса, чтобы он не высказал свои подозрения матери.
А вдруг не удастся убедить его?
Она подавила панический страх, решив про себя, что Майлс просто блефует, говоря об отцовстве Сета, а Адель слишком умна, чтобы уделять много внимания его болтовне. Даже если он и расскажет ей о своих подозрениях, вряд ли Адель прибегнет к каким-то поспешным действиям. Особенно когда при этом больше тысячи долларов в неделю могут ускользнуть из ее жадных рук.
Немного успокоившись, Пенелопа заставила себя засмеяться.
— Сет Тайлер — отец Томми? Вот уж не думала, что у тебя такое богатое воображение, Майлс. Может, тебе попробовать писать мелодрамы?
Красивое лицо Майлса исказилось от злости.
— Не надо принимать меня за идиота. Я много раз видел твоего щенка, он — точная копия Тайлера.
Пенелопа слегка наклонила голову набок, словно размышляя над тем, что сказал Прескотт.
— Ты действительно так считаешь?
Майлс хмыкнул:
— Я уверен в этом. Она радостно улыбнулась:
— Замечательно! Как прекрасно осознавать, что еще кто-то, кроме меня, считает моего сына необыкновенно красивым ребенком.
— Это просто констатация факта, а не комплимент, — проворчал он.
— А как еще можно воспринять такое утверждение? Всем известно, что мистер Тайлер весьма привлекательный мужчина… как и отец Томми, Байрон Гарретт.
Байрон Гарретт был чертовски красивым английским оперным певцом, с которым ей довелось выступать в нескольких операх. В последний раз это было в Бостоне, в то время, когда был зачат Томми. Когда Адель стала допытываться, кто является отцом ребенка, имя Байрона сразу всплыло в памяти, и Пенелопа назвала его, потому что говорить о Сете было очень больно. Кроме того, она знала, что Байрон вернулся в Англию на следующий день после завершения гастролей в Бостоне, так что у Адель не было возможности проверить правдивость ее слов.
— Б-байрон Гарретт — отец твоего ребенка? — заикаясь, переспросил Майлс, явно пораженный такой новостью.
— А разве твоя мать тебе не говорила? — Пенелопа нахмурилась и недоверчиво покачала головой. — Она знала это еще до рождения Томми.
Его удивление переросло в недовольство.
— Мать мне ничего не говорит, особенно про тебя. Все, что я знаю, — это то, что она помогла тебе родить ребенка и что будет скрывать его, пока ты не расплатишься с ней за все ее хлопоты.
— Заплачу за ее хлопоты? — Пенелопа презрительно хмыкнула. — И сколько же, по ее мнению, я ей задолжала?
На его лице появилось смущение, как и всегда, когда ему приходилось сталкиваться с подлостью своей мамочки.
— Ну, полагаю… немало, учитывая, как нежно она заботилась о тебе.
— Что ж, я уже достаточно заплатила ей, — ответила Пенелопа. — По моим подсчетам, твоя милейшая мамочка обобрала меня на сорок тысяч долларов за прошедшие полтора года.
Щеки Майлса побагровели под небритой щетиной.
— Да как ты смеешь утверждать, что моя мать мошенница! Если бы она не ухаживала за тобой, пока ты лежала в горячке, ты бы умерла через три дня после рождения своего драгоценного ребенка. Одно это вполне стоит сорока тысяч долларов.
У Пенелопы так и вертелось на языке ответить ему, что она бы не подхватила эту лихорадку, если бы Адель привела настоящего доктора вместо пьяной неряхи, выдававшей себя за акушерку. Но не успела она сказать и слова, как Майлс продолжил:
— И не забудь, что ты снимала комнату за пять месяцев до родов, добавь еще четыре месяца, которые тебе потребовались для выздоровления. Потом расходы на содержание твоего ребенка, на тебя, плата за лошадей и за мое сопровождение во время этих поездок к Сколфилдам. Сложи все это, и в целом получится довольно кругленькая сумма.
— Да уж, по крайней мере по изощренным подсчетам твоей мамочки, — с горечью уточнила Пенелопа.
Майлс снова смутился.
Разочарованно вздохнув, Пенелопа перестала спорить, видя бессмысленность этой дискуссии. Невозможно было заставить Майлса понять, что вымогательство его матери является преступлением. Напрасная трата времени… драгоценного времени, которое лучше провести с сыном, отмечая день его рождения.
Удостоверившись, что ее вышедшая из моды, но очень удобная широкополая соломенная шляпа надежно завязана под подбородком, она сказала:
— Раз уж я плачу за эту поездку, и, как мне кажется, довольно много, то я хочу побыстрее отправиться в путь.
— Садись. — Майлс махнул рукой в сторону лошади таким широким жестом, что его было бы видно даже с последнего ряда любого театра в Америке. Напуганный таким резким жестом, конь дернулся и отскочил в сторону.
Громко грозясь кастрировать уже прошедшего через это коня, Майлс схватил за уздечку и силой заставил животное стоять смирно, пока Пенелопа садилась верхом. Потом он сам вскочил на лошадь позади нее. Плотно прижавшись к ее спине, он достал из кармана пальто кусок темной ткани, завязал ей глаза и пустил лошадь галопом.
Эта часть поездки была самой неприятной для Пенелопы. И не потому, что у нее были завязаны глаза. Хотя невозможность видеть делала ее весьма чувствительной к движениям лошади, а боязнь потерять равновесие заставляла прижиматься к луке седла. Главным было чувство унижения, которое она испытывала, беспомощно сидя между ног Майлса.
Он с отвратительной фамильярностью прикасался к ней свободной рукой, издавая чувственные стоны и возгласы, когда в возбуждении ритмично терся о ее зад.
Сегодня, однако, Майлс не был расположен к фривольностям, и после того, как они в полном молчании проскакали пару миль, Пенелопа начала понемногу расслабляться. Как всегда в те редкие счастливые минуты, когда он оставлял ее в покое, она попыталась определить направление движения.
Лошадь то замедляла ход, то сворачивала в сторону, словно обходила выступавшие скалы или деревья. Было похоже, что они поднимались по пологому лесистому склону. Это впечатление усилилось, когда она почувствовала свежий запах хвойного леса и ощутила прохладу на своих щеках, два верных признака того, что они двигались по затененному горами предгорью.
Они ехали довольно долго, переправляясь через ручьи и пробираясь сквозь заросли деревьев. Часа через два, как показалось Пенелопе, наконец остановились.
— Приехали, — объявил Майлс, развязав повязку у нее на затылке и вырвав при этом клок волос.
Пенелопа застыла от ужаса, когда увидела перед собой полуразвалившееся строение, больше похожее на шалаш и совсем неподходящее для маленького ребенка, тем более для ее слабенького сына. Да как смеет Адель содержать Томми в таких условиях!
Построенная из толстых бревен хижина стояла среди осин, окрашенных в красный осенний цвет. Щели в ее стенах были замазаны глиной, а соломенная крыша наверняка протекала даже при самом слабом дождике. У Пенелопы все похолодело внутри, когда она представила, каково здесь зимой. По правде говоря, ее вряд ли удивило бы известие о том, что прежние жильцы замерзли здесь до смерти в самые первые сильные морозы. И это новый дом ее сына!
«Но ненадолго», — поклялась она себе, ее решимость вырвать своего ребенка из лап Адель укрепилась при виде этой жалкой лачуги. Не важно, каким образом, но она отвезет своего малыша в Сан-Франциско и устроит его в роскошной детской комнате в доме своего брата еще задолго до первого снега.
Когда Майлс помогал ей спешиться, на пороге хижины появилась Минерва Сколфилд и гостеприимно помахала ей рукой. Ответив на приветствие женщины, Пенелопа отвязала от седла мешок и направилась к лачуге.
Не успела она сделать и пары шагов, как Майлс схватил ее за руку и показал на часы.
— У тебя два часа и ни секунды больше.
Торопливо кивнув, она вырвала руку и поспешила в дом.
Одетая в когда-то красивое, но сейчас уже довольно выцветшее поплиновое платье, с гладко зачесанными и уложенными в пучок черными с проседью волосами, Минерва представляла собой образец благородной бедности. Она улыбнулась Пенелопе и грациозно протянула руку.
Сжав ладонь пожилой женщины, Пенелопа тревожно посмотрела в ее глаза.
— Как Томми? Адель сказала, что он заболел. — Она отпустила руку Минервы, быстро залезла в мешок и достала сверток, который ей завернули в аптеке. — Я привезла ему лекарство.
Минерва взяла бутылочку и с любопытством уставилась на яркую этикетку. Недоверчиво покачав головой, она открыла ее и понюхала содержимое. На лице женщины промелькнуло отвращение, она закрыла бутылочку пробкой и опустила в карман.
— Мы попробуем это в другой раз, когда у Томми будет приступ астмы. А сейчас он совершенно здоров.
Взяв Пенелопу под руку, Минерва проводила ее в хижину.
— Бедному малышу было очень плохо несколько дней, но ты же знаешь, какой он боец, — подмигнула она Пенелопе. — Думаю, он унаследовал это от своей мамы. Сейчас он полностью поправился, ты сама увидишь. — У противоположной стены стояла детская кроватка.
Пенелопа буквально пролетела через комнату, стремясь поскорее увидеть сына. Мальчик был завернут лишь в белую льняную пеленку, а ножки его согревали шерстяные носочки. Он лежал в уютной кроватке, сделанной из натянутых на каркас шкур и стеганых одеял. Ее сынишка был хронически болен с самого рождения, и большую часть своей короткой жизни он провел, тихо лежа на одеяле, а его хрупкое тельце часто содрогалось от конвульсий.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47