Ольга вышла на темную улицу и быстро-быстро зашагала по направлению к метро.
XIX
Саша Розенцвейг познакомился с молодым князем Федей Н… в клубе. С тех пор прошло уже больше двух лет, это был памятный для Саши день – он тогда оказался в крупном выигрыше. Рядом с ним кто-то, кому не везло, крепко выругался по-русски. Саша обернулся, увидел расстроенного молодого человека и, чтобы утешить, пригласил его выпить стакан вина: это и был Федя Н… Выигрыш привел Сашу в хорошее настроение, и в тот вечер к нему вернулось что-то от дней его золотой молодости, от его былой заразительной веселости. Да, в свое время Саша был весел, как застольная песня, был настоящим гусаром – любил женщин, вино, музыку и карты. Он был бы и за войну, если бы она, как некогда, велась в белых перчатках. Сидеть за столиком в ночном ресторане и пить шампанское в обществе князя, да еще и угощать его за свой счет – для Саши, гуляки по призванию, было давно позабытым счастьем… В нем пробудилось былое молодечество и удаль, которые делали его незаменимым собутыльником. С того вечера Федя уже не мог обходиться без Саши. Федя не интересовался происхождением этого Розенцвейга, тот факт, что Саша не любил коммунистов, был для него достаточной рекомендацией… Федя свел его со своими приятелями, и скоро Саша превратился в гида целой банды молодых шалопаев: тот первый вечер, когда он платил за князя, не повторился, у Саши на это не было средств, но благодаря ремеслу журналиста он знал Париж как свои пять пальцев; по долгу службы ему приходилось бывать повсюду, где собирался «весь Париж», – на спектаклях, в театрах, кабаре, ресторанах, на скачках, на матчах, на выставках моделей мод… Из любопытства и склонности к ночной жизни он, уже для собственного удовольствия, знакомился с ночным Парижем: Центральный рынок, Монмартр, бездомные бродяги… Случалось, он набредал на любопытных людей и любопытные места.
В этот вечер Саша играл – и проигрывал. Он бешено нервничал. Днем он получил письмо из издательства, его просили зайти в конце недели, и он метался от восторга к отчаянию и от отчаяния к восторгу. Может быть, жизнь его переменится, может быть, ему не придется больше работать в газете, может быть, он перестанет играть и выносить презрение и высокомерие, лишь бы ему как милостыню подали несколько франков еще на одну ставку или стакан вина в ночном кабаке, когда не хочется возвращаться домой и расплачиваться приходится дифирамбами прелестям кабака… Ему надоело всё и все, и в первую очередь он сам… Ему претила Федина компания, которая увивалась за ним, потому что он знал адреса публичных домов и был вхож в рестораны, где за ним ухаживали, как за корреспондентом крупной газеты, который может помочь их процветанию. К счастью, после Фединой женитьбы его приятели тоже переженились, и компания понемногу стала распадаться: что бы там ни думал старый князь, этим парням все-таки удавалось задорого продавать свои титулы, хотя женитьба Феди, казалось бы, доказывала обратное. Федя подцепил богатую наследницу только потому, что выдал себя за рабочего… К тому же Федя не получил на руки приданого Марты, ее родители боялись, что он его промотает, и Федя любил рассказывать своим друзьям, как он заставляет жену расплачиваться за это… Потом он известил их о том, что Марта беременна, он рассказывал приятелям все подробности своей семейной жизни. Наконец они узнали о рождении ребенка и последовавшей затем смерти Марты. Тут Федя исчез и пропадал до того самого вечера, когда Саша проигрался, думая о письме из издательства.
Федя появился перед Сашей мертвецки пьяный, весьма мало привлекательный на вид. Где он был, валялся ли в канаве или ползал на четвереньках по мокрой от осеннего дождя мостовой? Во всяком случае, он был отвратителен. Саша встал и, взяв Федю за руку, постарался его увести; крупье уже неприязненно посматривал на них, а Саше вовсе не хотелось скандала.
– Уведи меня, Саша, – мямлил Федя, – чтобы она не маячила у меня перед глазами со своим огромным животом…
Саше удалось свести его с лестницы, впихнуть в такси. Он сел рядом с Федей, раздраженно думая: надо же, чтобы Федя привязался к нему именно сегодня, когда он и без того расстроен. Отчего Федины друзья и отец о нем не заботятся, почему все сваливается на Сашу… Что ему теперь делать с этим пьяницей?
– Хочешь, я тебя отвезу домой? – спросил он.
– Домой? Господи! А если она там? С животом… Саша! Не оставляй меня! Они увезли ребенка… У меня ничего не осталось, у меня больше нет ничего в жизни…
– Ну, ну… Не распускай нюни. Что бы ты стал делать с грудным младенцем? У тебя же нет молока.
– Давай напьемся, Саша! Я боюсь… Господи, как я боюсь…
Саша дал шоферу адрес кабачка на Монмартре, который почти всегда был пуст: дела там шли плохо. В этом заведении были русские танцоры и корректный бармен. В другом месте с пьяным Федей не оберешься неприятностей.
В кабачке действительно было пусто… Длинное узкое помещение было похоже на коридор; стойка бара помещалась у входа, банкетки и столики стояли вдоль стен – посредине свободное место для танцев. Когда они вошли, все оживились: три девицы, скучавшие у стойки, расплылись в улыбке, бармен сказал: «Привет, мосье Саша!», а маленький оркестр начал настраивать инструменты. Только два русских танцора, которые сидели в дальнем конце зала, продолжали партию в шахматы, обдумывая ходы. Тишина, спокойствие. Федя развалился на банкетке. «У тебя есть на что напиться?» – спросил осторожный Саша, усаживаясь рядом с Федей. Федя порылся в карманах и достал смятую кучу десятитысячных бумажек. Саша взял их и положил к себе в карман. «Я тебе их потом верну, ты сейчас пьян как стелька – пусть лучше деньги будут у меня». Саша подозвал бармена и заказал ужин и шампанское.
– Ваш друг плохо себя чувствует? – спросил бармен, не глядя на Федю, который уронил голову на стол.
Саша пожал плечами и, оставив Федю, сел на табурет возле стойки: пока подадут… Бармен приготовил ему коктейль.
– У него умерла жена, – сказал Саша. – Два месяца назад… и как видите…
– Н-да, – произнес бармен.
– Любовь – великая вещь! – сказала одна из девиц.
Все три девицы были растроганы. Бедный! Потерять жену! Должно быть, она была еще молодая. Красивая? А дети есть? Сколько? И так как Саша загадочно молчал, одна из девиц, испанского типа, осведомилась: «Может быть, он ее убил?»
Саша встал и со стаканом в руке прошел в дальний конец, где русские танцоры, неподвижные и немые, склонились над шахматной доской.
– У вас пахнет плесенью, – сказал Саша.
– Х-м… – отозвался более вежливый из двух партнеров.
– Андрэ работает? – спросил Саша.
– Нет, он дома. Здесь ему слишком скучно. Поглядите, сколько у нас народу. Чего только хозяин смотрит…
– А как поживает Ася?
– У Аси все хорошо. Она уехала с детьми на юг. Готовит там блестящий номер. Что это с вашим приятелем?
– У него два месяца тому назад умерла жена. Вот он ее и оплакивает.
Один из игравших поднял голову:
– Умерла жена? Что же вы раньше не сказали?
– А почему я должен был вам об этом сообщить? Что это меняет?
– Как что? Это меняет дело. Он русский?
Саша объяснил, кто такой Федя. Белокурый танцор с волосами, расчесанными на пробор и гладко примазанными, с золотым браслетом, видневшимся под манжеткой, муж Аси, уехавшей с детьми на берег Средиземного моря, подошел к Феде и сел рядом с ним:
– Послушайте, – сказал он, – давайте выпьем, а?
Саша остался с другим танцором, который все еще обдумывал ход.
– Он зря теряет время, ваш приятель, – сказал Саша, – парню на жену было наплевать, он просто пьян.
– Это неважно, – ответил танцор, не поднимая головы, – смерть есть смерть. Кто он, я не расслышал?
– Молодой князь Н…, – повторил Саша.
Танцор вытянул ноги и, откинувшись, прислонился к стене, где висели фотографии звезд, с автографами и в рамках: он все еще обдумывал свой ход. Из кухни появился бармен, неся тарелки с холодным мясом. Саша вернулся к своему столу и сел рядом с Федей. Федя поднял голову, вид у него был дикий – глаза красные, волосы спутанные… Белокурый танцор протянул ему стакан водки, за которой ходил к бармену.
– Музыка! – закричал Федя.
– Что вам сыграть? – спросил танцор, севший к нему за столик.
– Музыка! – тупо повторял Федя.
– Федя, ешь, – сказал Саша, – тебе станет легче.
Федя покорно взял нож и вилку, стал резать мясо и с трудом его прожевывать.
– Ничего нет отвратительней смерти, – говорил он с набитым ртом. – Ничего не поймешь. Взяла и умерла, как раз когда я начал к ней привыкать. Она была хорошая девка. Но я тебе хочу сказать одну вещь, Саша… – Федя перестал есть и положил руку на черный рукав Саши. – Когда я увидел перед своим носом этот венок, который прислали, чтобы посмеяться надо мной, я перестал жалеть, что она умерла…
– Какой венок?
– «Марте Н…, нашему дорогому товарищу, от ячейки имени Луизы Мишель Французской Коммунистической Партии».Я успел налюбоваться… Красные гвоздики, трехцветная лента. Если бы она была жива, я бы ее убил.
Круглые щеки Феди стали пунцовыми.
– Между вами не было согласия? – сказал понимающе танцор.
– Не было! – Федя осушил бокал шампанского. – Не было согласия! Мне так же противно было жениться на коммунистке, как ей выйти замуж за князя.
Танцор задумчиво покачал головой.
– Я знал одну чету, – сказал он, – жена была русская, преданная памяти его величества царя, а он – француз и совсем других убеждений… Она стала пить. Мы ее часто здесь видели… Красивая женщина, тонкая, элегантная и прочее. А напивалась каждый день.
– Это ее муж-коммунист вызывал у нее жажду? – сострил Саша.
– Да он не был коммунистом, просто– он был не за царя.
– Ну и что же?
– Она попала в сумасшедший дом…
– В наше время перед регистрацией следовало бы требовать справку о политических убеждениях нареченных, – сказал издали бармен, и одна из девиц рассмеялась.
Федя ел с аппетитом.
– Все-таки она была хорошая девка, – говорил он, – я бы к ней привык, – слезы снова потекли по его щекам, – если бы не мои приемные родители, мы бы с ней как-нибудь сговорились. Она была дура, но… Они все время заставляли меня требовать у нее денег… А мой отец, князь, издевался надо мной из-за того, что вместо выгодного дельца я заполучил в дом коммунистку… Почему он меня ненавидит, отец? Разве люди имеют право родить детей, чтобы потом их ненавидеть?
– У вас остался ребенок, – вспомнил танцор и поднял рюмку. – За вашего ребенка!
Федя выпил и опять принялся жевать мясо. Пианист напевал под сурдинку. Одна из женщин подошла к Саше и сказала ему тихо, так чтобы Федя не услышал:
– Можно мне с ним поговорить? Пусть зайдет ко мне… Я уверена, что ему это будет полезно… Знаешь, я такая ласковая… А не пошлет он меня подальше?
Саша устал и нервничал:
– Откуда я знаю, у него не каждый день умирают жены… Попробуй…
Федя галантно сказал ей, что тронут вниманием.
– Дай ей десять тысяч франков, Саша, она милая, хочет меня утешить.
Саша достал деньги.
– Послушай, Федя, – сказал он, – я больше не могу, я пойду домой… Ты здесь в хороших руках… а мне надо завтра работать, я пойду…
Федя начал хныкать, но женщина, севшая рядом с ним на место Саши, стала его утешать, гладить, говорить ему ласковые слова, и Саше удалось уйти.
Он вернулся к себе на шестой этаж. С каждым годом число ступенек, казалось, росло, он поднимался, задыхаясь, точно взбирался на самый верх небоскреба, все чаще останавливаясь, чтобы дать сердцу успокоиться.
Саша разделся, выпил стакан выдохшегося теплого виши и лег. Не следовало ходить с пятерки… Федя – никуда не годный, безвольный парень. Если бы у Саши были Федины возможности… Старый князь давно бы примирился с Федей, если бы тот подавал хоть какие-нибудь надежды стать приличным человеком. Саше было прекрасно известно, как котируется старый князь, он был осведомлен и о его связях и о его состоянии: светский хроникер должен быть в курсе того, как фабрикуются светские отношения, политические и финансовые сделки. Дамы, у которых крадут драгоценности на Лазурном берегу, обладают мужьями и любовниками, которые оплатили эти драгоценности и которые играют какую-то роль в чем-то, например в стальном тресте… и их имена появляются то в светской хронике, то в официальных отчетах, а то и в отделе происшествий. Когда Саша интервьюировал людей в роскошных отелях «Ритц» или «Крийон», он иногда заранее разузнавал всю их подноготную. Бега, биржа, светские приемы – и все те же имена за кулисами политики и финансов… Саша отлично знал, что представляет из себя «весь Париж» середины двадцатого столетия. Сои не приходил, и Саша без конца ворочался на жесткой постели своего отрочества… Письмо из издательства лежало рядом, и Саша не мог забыть о нем ни на минуту. Он встал, чтобы выпить еще стакан виши. В кабачке было гнусное шампанское – он им скажет… Если только издательство опубликует его роман, он сейчас же напишет второй – в голове у него он уже сложился. Такой же скандальный роман, как и первый… с намеками на действительные события… он ведь знает жизнь! О, он-то знает!
Щелкнувший выключатель заставил его прислушаться… Смотри-ка, соседи не спят. Рядом двигались, шаги доносились так отчетливо, как если бы ходили по Сашиной комнате. Что за невыносимая парочка! К тому же еще и коммунисты, а Саша лишен возможности сделать им какую-нибудь гадость, ведь они – друзья его племянников, а племянники могли поссорить его с сестрой, Мишу, которая уступила ему эту комнату на шестом… Саша не мог себе позволить ссориться с Мишу. «Хочешь апельсин, милая?» – сказал сосед, правда, шепотом… Щебечущий голос соседки… Молчание, подобное многоточию, неприличному, непристойному. Шаги. Молчание… Саша встал, чтобы допить бутылку виши. Снова лег и заснул.
XX
На плоской земле, под низко нависшим небом, похожим на подведенные углем глаза шахтеров, черные остроконечные терриконы заменяли горы, были похожи на грозные дымящиеся вулканы. Башни над колодцами шахт, путешествующие по воздуху вагонетки напоминали Всемирную выставку 1890 года, Эйфелеву башню, Большое колесо… А у подножья этих высот, этих гигантских черных вершин, этого ажурного железа, все было плоско, стелилось по земле.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53