«Ты что, звонил ему по телефону?» – как говорил Луи Жуве… Особого рода военные, военные против войны; за мирное сосуществование капитализма и коммунизма. Совершенно ясно, что это не удовлетворит никого!… Положение менее напряженно? Это им не на руку. Кто же будет голосовать за «европейскую армию против коммунизма!», если все враги превратятся в агнцев и голубков. Голубки с эполетами, военные, выступающие против войны! Может быть… видали и не такое! Однако сходились на том, что все это вместе с арестами профсоюзных деятелей и к тому же еще и забастовками ни к чему хорошему не приведет и принесет вред рабочим. Тетя Сюзанна, вдова одного из Граммонов, учительница в С…, соседнем городке, сидела вся красная, стараясь привести убедительные доводы против войны во Вьетнаме хозяину дома, Граммону Большому, который тоже весь раскраснелся, но только от аперитивов и различных вин, а также от обильной еды. Его гиганты сыновья, все, кроме самого младшего, Дэдэ, уже женатые и отцы семейств, обсуждали с другими вуазеновскими Граммонами животрепещущие местные вопросы – о водопроводе, о дороге и о площадке для игр… Благосостояние ста пятидесяти жителей Вуазен-ле-Нобля зависело от разрешения этих вопросов. «Вы кулаки, вот вы кто, кулаки», – говорила тетка новорожденной Нини, Мари, совсем молоденькая невестка Граммонов, странно было себе представить, что она может быть чьей-нибудь теткой, так она была молода. Она училась в Нормальной школе. «Ее звали маленькой Мари…» – запел кузен Марк, слывший в семействе лодырем, но лодырь не лодырь, а при виде Мари эта песня каждому приходила в голову… Баранина таяла во рту! Весенняя баранина бывает всего нежнее, а на столе было целое стадо барашков… Всех этих барашков нарезала на кухне бабушка Граммон, хозяйка дома и мать пяти Граммонов-великанов. Это была женщина почти такого же роста, как ее муж и пятеро сыновей. Одетая во все черное – лет тридцать тому назад она потеряла годовалого мальчика, – бабушка Граммон возвышалась в огромной кухне над электрической плитой и большими черными котлами, а муж и сыновья беспрекословно повиновались ей по первому взгляду или мановению руки. Будучи непревзойденной поварихой, у себя на кухне она была истинной королевой… И хотя она и пользовалась сейчас электрической плитой последнего образца, самое главное блюдо – суп – по-прежнему варилось в котле над очагом. Суп ее был так хорош, что когда Патрис уверял, что суп г-жи Кремен – матери Сержа – еще лучше, это была в его устах очень высокая похвала. Правда, супы эти были совсем разными.
Пока бабушка Граммон была занята на кухне, ее четыре невестки сновали между амбаром и кухней, им помогали жены других Граммонов, а под ногами суетилась детвора, не желавшая сидеть на месте. И вполне понятно, – для детей высидеть такой обед было невозможно. Граммон Большой был знатным едоком, но и он под конец вытер хлебом свой собственный нож, который перед едой вынул из кармана, – он был сыт по горло. Остальные, предусмотрительно приберегшие место для десерта, перешли к сыру. Тут самый красивый Граммон, тот, который служил в агентстве по продаже недвижимого имущества в соседнем городке – столице Вуазен-ле-Нобля, начал рассказывать анекдоты, и все надрывались от смеха. Он так хорошо рассказывал… «Вы знаете последний анекдот? Парня, который поступил на морскую службу, спрашивают: „Вы умеете плавать?“ – „А что, – отвечает парень, – разве у вас нет кораблей?“… Временами смех раздавался так громко, что собаки начинали лаять, а кошки испуганно шарахались в сторону…
У этого Граммона язык был хорошо подвешен, он был отличным агентом по продаже. Он умел с первого взгляда безошибочно «определить» клиента: приобретает ли он недвижимое имущество для выгодной перепродажи или как главу семьи его интересует солидная собственность; ищет ли он живописную местность или интересуется качеством строительного материала, нравится ли ему современная архитектура или его привлекает старина, – словом, что ему подходит: вилла, деревянный домик, старинные стены бывших монастырей… Трудно себе представить, чего только не выдумывают клиенты, они хотят все получить за свои деньги, и даже еще больше того, рассказывал Граммон Недвижимщик маленькой Мари. То ему приходится расхваливать новый строительный камень и близость к железной дороге, то превозносить замшелые старые плиты и мелкую черепицу, то водопровод, а то колодцы, заросшие плющом… Маленькая Мари слушала его со все возрастающим вниманием, они не виделись год, и оба были рады встрече. Мари за истекший год превратилась из ребенка в девушку, и Граммон Недвижимщик сказал ей об этом. А Мари была приятно удивлена, что в этом ее кузене по свойству – только по свойству – не было ничего деревенского. И она ему это сказала. Но ведь после того как он отбыл воинскую повинность, пять лет тому назад, он бросил сельское хозяйство… да, новое поколение охладело к полевым работам… Кроме того, Вуазен-ле-Нобль всего в 50 километрах от Парижа!… Это ничего не значит, вы ведь знаете, что здешние жители никогда туда не ездят, они отстали на целый век… Это верно, они живут в Вуазен-ле-Нобле, как на краю света… О, достаточно поехать в С… – протестовал Граммон Недвижимщик, – он только что заново отстроен и гораздо современнее многих уголков Парижа: бары, неон, пластмасса, везде «формика» – необыкновенный материал, страшно прочный и ужасно дорогой, дороже мрамора! Граммон Недвижимщик, самый красивый из Граммонов, красавец парень, в глазах Мари выигрывал еще и оттого, что был сыном героя Сопротивления. В те времена он сам был еще мальчиком, но у него на глазах его отца расстреляли немцы, это наложило на его жизнь страшную печать… Тем не менее Граммон Недвижимщик был веселый парень, ночевал не всегда дома или, во всяком случае, часто возвращался очень поздно, и тогда все сто сорок девять жителей Вуазена слышали позвякивание его велосипеда на ухабах… Уа-ав-уа, – лаяла собака вдовы Граммон. Но не всегда Граммон Недвижимщик задерживался из-за девушек, дело в том, что он был активным членом коммунистической партии.
Считая Луизу Граммон, которая погибла в лагере, – жену Гастона, учительствовавшего в Дижоне, – Пьера Граммона, который отбывал в 1939 году воинскую повинность в Африке, потом примкнул к войскам де Голля и потонул при высадке; расстрелянного отца Граммона Недвижимщика и Патриса, сидевшего в лагере, – Граммонов, пострадавших от нацистов, было четверо. У ветви Граммонов, эмигрировавших в Шаранту, были как будто свои жертвы, но Граммоны большой земли их не считали: кто его знает, что там происходит в Шарантах. Ходили слухи, что среди тамошних Граммонов кое-кто даже сотрудничал С немцами. Ничего удивительного, они там «слишком богаты, чтобы быть честным». У них в Шаранте был даже один Граммон-депутат, крайне правый – позор семьи, как говорила тетя Сюзанна, учительница в С… А Граммон Большой считал, что всем депутатам одна цена – и правым и левым, – все они разбойники и пьют нашу кровь. Его жена, бабушка Граммон, наконец севшая со всеми за стол, чтобы выпить кофе, полагала, что не следует соваться в чужие дела, но раз оба сына-депутата вышли бездельниками и негодяями, значит, и родители не больно хороши… Последняя новость, дошедшая из Шаранты через виноторговца, который туда часто ездил, была, что один из сыновей Граммонов женился на американке с сотнями миллионов долларов. Кинозвезда, как говорят… Да нет, не женился он на американке, а купил машину, говорят тебе, – американскую машину, которая стоит сотни тысяч – а не миллионов – долларов! Этот виноторговец, который распространяет легенды о шарантских Граммонах, просто врет. И вообще, если верить всему, что рассказывают люди… К тому же у этих шарантских Граммонов нет ничего общего с Граммонами, кроме имени… У того, который женился на американке… Но я же тебе говорю, что он не женился на американке… есть дочь… От кого? От машины?… Это не важно… Дочь? Значит, это не Граммон! И шуточки насчет Нини возобновились… Много говорили и о сыне Пьера Граммона: у Пьера Граммона родился сын во время бомбардировок в Лондоне, – он был женат на англичанке. После Освобождения эта англичанка каждый год присылает письма на рождество и на пасху, она католичка, а это, говорят, редкость – англичанка и католичка… Она прислала фотографию сына бабушке Граммон, поскольку родители Пьера умерли, а брат был учителем в Шартре. Карточка переходила из рук в руки – хорошенький белокурый мальчик, ему уже десять лет… В длинных штанишках – прямо молодой человек. Патрис не будет проезжать через Англию по пути в Китай?… Послушай, ты же училась в школе! Тетя Сюзанна ломала руки, она не переносила невежества… И она принялась ругать старшего сына Граммона Большого, который учился у нее в G…, так же как и его жена. Он должен заняться своей женой, ее образованием, вместо того чтобы смеяться. Я ее люблю такой, какая она есть, ответил муж, и что я могу теперь поделать: это ты должна была внушить ей любовь к образованию! Но Граммон Недвижимщик перевел разговор на Китай:
– А мне, – сказал он, – не к чему ездить в Китай, с меня хватит Сены-и-Уазы. Держу пари, что ты не знаешь своей страны. Например, чего далеко ходить, долина Ремарды…
– Ну, это ты преувеличиваешь, сын мой, – ответил Патрис, – я знал долину Ремарды, когда ты был еще в пеленках.
– Берегись, он тебе ее всучит! В два счета ты окажешься владельцем Ремарды.
– Заткнись… Я бы сам себе с радостью купил долину Ремарды, – сказал Граммон Недвижимщик мечтательно, – ты ее знаешь, Пат, но ты ее не видел! Ты видел Рио, Буэнос-Айрес, Амазонку и Пампу, но ты, это бывает, не заметил долины Ремарды… Вот так же иногда ищешь любовь и любимую бог знает где, а счастье – у тебя под боком… Я не знаю, Пат, обратил ли ты внимание на деревья вдоль Ремарды… такие деревья никогда не растут на берегах больших рек… Небольшая узкая речка, полная до краев, а вода прозрачная, тихая, как в канале, течет между гигантских ясеней и тополей… а ивы, плачущие длинными зелеными слезами…
«Длинные зеленые слезы» вызвали всеобщий продолжительный смех. Они, несомненно, останутся в анналах семьи, их вспомнят еще не раз… И Граммон Недвижимщик тоже смеялся. Он очень старался понравиться маленькой Мари, этим и объяснялось его вдохновение. Он был вознагражден: она мужественно вступилась за него, не засмеялась и спросила: «Вы пишете, стихи, Рожэ?»
Но «зеленым слезам» положила конец вбежавшая во двор барышня с почты – куры бешено закудахтали, собаки залаяли, а барышня, еле переводя дух, еще издали закричала: «Патриса к телефону!». – «Жозет, садись, выпей чашечку кофе!», – но она исчезла, так же вихрем, как и появилась: ведь пока она бегала, на почте ее некому было заменить! «Патрис, скорее!» – крикнула она, огибая стену двора. Патрис помчался за ней, на бегу прижимая локти к бокам.
Это была мадам X… Она находилась поблизости, с друзьями, ей хотелось посмотреть его домик… Он очень сожалеет, но это невозможно, совершенно невозможно… Она настаивала – они привезли с собой еду… Хотели устроить ему сюрприз, им будет обидно уехать ни с чем. Он очень сожалеет, но, если бы она его предупредила, он бы ей сразу сказал, что в пасхальный понедельник это невозможно, в этот день он каждый год бывает занят. Лангусты?… Ради бога! Он и слышать не может о еде! С одиннадцати часов он только и делает, что ест, а сейчас уже третий час… Да, в деревне рано обедают. Нет, не раньше вторника… да, да… Патрис повесил трубку.
Ну вот, она рассердилась… Жозет, выдававшая деньги папаше Ламурэ, дружески подмигнула Патрису… Патрис медленно шел по дороге. Маленькие, прислонившиеся друг к другу, покосившиеся домики казались в этот час пустыми, да так оно и было, потому что все Граммоны были на обеде. И даже поля казались опустевшими из-за обеда Граммонов. Около фермы Граммона Большого стояли самые различные средства передвижения: малолитражка, грузовичок, черный ситроэн, повозка с лошадью, привязанной к телеграфному столбу, велосипеды… Со двора неслись песни, смех.
Потому что уже подошло время петь. У Граммона Недвижимщика была гитара, и он знал все песни Ива Монтана… Но он не имел такого успеха, как дуэт Алины Граммон, матери Патриса, с его молчаливым тихим отцом. У Алины Граммон был прекрасный свежий голос. Им бешено аплодировали. Разбуженная Нини закричала… Ее мать прибежала с соской… женщины стали убирать со стола, на кухне уже мыли посуду. Ну, клопы, живо спать, а то с вами нет никакого покоя! Мужчины тоже располагали соснуть, кто в комнате, кто в старом амбаре на сене. Граммон Недвижимщик повел маленькую Мари полюбоваться на зазеленевшую рощицу. Патрис и его родители отправились в домик тети Марты, теперь принадлежащий Патрису, чтобы обсудить хозяйственные вопросы. Если Патрис уедет в Китай, его родители приедут сюда на каникулы и последят за ремонтом. Как всегда, домик поразил Патриса. Достаточно ему было закрыть за собой старые ворота, чтобы очутиться в царстве мира и тишины. Домик походил на водяную лилию, застывшую среди спокойной глади пруда… Покой и тишина были обволакивающими, неподвижными, но живыми и нежными… Отчего этот старенький домик так трогателен? У Алины Граммон на глазах навернулись слезы, муж сжал ее руку в своей руке.
– Я рада, что этот домик твой, Пат, – сказала мать, – если бы только все это могло так продолжаться…
Она не стала объяснять, что именно она имела в виду.
Патрис влез в окно, которое, как всегда, не сразу, но поддалось, и открыл дверь изнутри. Они обошли дом сверху донизу… Здесь надо снять перегородку… тут переделать чердак… краска облезла. Отец Патриса любил разные домашние поделки, а Дэдэ ему поможет. Папаша Ламурэ вполне мог бы заняться выгребной ямой, пусть только выберет время. Что касается огорода, тетя Сюзанна даст рассады и луковицы тюльпанов и гиацинтов – у нее в саду их столько, что девать некуда. А лентяй Марк может раз в жизни потрудиться и вскопать огород – такая работа папе уже не под силу.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53