Потребности короля и есть его августейшие права.
— Все это не более чем чахлая софистика! Приберегите свои идиотские доводы для кого другого. И знаете почему? Потому что мы вам не какие-нибудь простолюдины! Кабы знали вы, с кем имеете дело! Хотите узнать, кого вы похитили?
— Безусловно, — приветливо кивнул король Пустис.
Не обратив никакого внимания на предостерегающее сдавленное кряхтение Уэйт-Базефа, Гроно бросился в атаку:
— Этот юный господин, да будет вам известно, — его светлость лорд Деврас Хар-Феннахар, отпрыск достойнейшего и именитейшего семейства Ланти-Юма, последний представитель древнего славного рода. Рядом со мной лежит связанный премудрый Рэйт Уэйт-Базеф, он также принадлежит к древнему роду и является знаменитым чародеем, входящим в правление ордена Избранных. Не вздумайте шутить с ним шутки!
— Ну, что я говорил, сир? — прервал его принц Кроц. — Говорил я вам, он что-то затевает, когда смотрю — стоит, вертит кольцо и бормочет что-то под нос. Я сразу понял, жди от него беды. И ведь прав был, а? Если он из этих, из чародеев, лучше от него сразу отделаться, не то хлопот не оберешься. Кляп — это так, игрушки. Прикончим его, пока не накуролесил, и дело с концом.
Уэйт-Базеф смотрел на них расширившимися от ужаса глазами.
— Разве вы не поняли, принц, что в данный момент он нам нужен?
— Вовсе даже не нужен, — продолжал настаивать тот. — От колдуна надо отделаться немедля, ведь у нас еще останется баба.
Заметив, что его величество всерьез задумался, Гроно снова вмешался:
— И не думайте! Дама, которую вы похитили… та самая леди, что стоит перед вами… — Каравайз повелительно тряхнула головой, но камердинер в запале не замечал ничего вокруг. — Эта дама — ее светлость леди Каравайз Дил-Шоннет, единственная дочь его милости Бофуса Дил-Шоннета, герцога Ланти-Юма! Итак, что вы скажете на это?
Похитители с интересом посмотрели на стоявшую неподвижно Каравайз.
— Это правда? — спросил его величество. Молчание.
— А ну, отвечай, девчонка! — Принц Кроц занес руку для удара, и у наблюдавших за этой сценой пленников перехватило дыхание.
— До чего импульсивна юность, — вздохнул король Пустис. — Терпение, сын мой. Можно все решить без применения насилия.
Схватив Каравайз за правую руку, он наклонился, чтобы рассмотреть массивное кольцо на ее среднем пальце.
— Видите? Старик не солгал! Вот он, герб Дил-Шоннетов!
— Недурное колечко, потянет на много монет. Подержите ее, сейчас сниму.
— Ни в коем случае. Сын мой, когда же вы наконец уясните разницу между леди и простой девкой? — Король Пустис выпустил руку пленницы.
— Особой разницы не вижу, — проворчал принц. — Леди, девка, баба — все они одинаковы. Крик, визг, сплошные ужимки да дырка такая, что заглотит человека целиком. Свечи потушишь и поди разберись, кто из них…
— Довольно, принц Кроц, — по-отечески строго оборвал его король. — Мы не потерпим вульгарности в своем присутствии. Она оскорбительна для нашего королевского достоинства. А в том, что касается леди… она ведь и вправду знатная леди, принц… с ней мы будем обращаться с любезностью, которой требует ее высокое положение. Дочь герцога! — Пустис задумался. — Это совершенно меняет дело. Нам повезло, неслыханно повезло. Но действовать нужно осторожно.
— Но, сир… Что делать, когда сдохнет старый хрыч? Этот долго не протянет. А лысый ловкач? С ним вообще надо ухо держать востро, как бы чего не отчебучил.
— Если чародей не может двигаться и говорить, он нам не страшен. Но нам дорого душевное спокойствие дражайшего наследника, и посему мы даем ему наше королевское слово, что при первом же удобном случае заменим два бракованных элемента.
— А баба… в смысле, леди? — мотнул головой в сторону девушки недовольный принц Кроц.
— Извольте проявить должное почтение, принц. Она его заслуживает как дочь правящего герцога и, стало быть, особа почти одного с вами положения.
Повернувшись к Каравайз, король Пустис галантно расшаркался:
— Мадам, мы крайне сожалеем о причиненных вам неудобствах и надеемся исправить этот досадный промах. В знак расположения и проявления доброй воли предлагаем вам воспользоваться гостеприимством королевской венеризы «Великолепная». — Отвесив низкий поклон, он предложил ей руку.
Напрасно Гроно и Уэйт-Базеф ждали от Каравайз презрительной отповеди мерзавцу.
— Сир, наша встреча произошла при в равной мере необычных и непредвиденных обстоятельствах, — ответила она, спокойно выдержав его взгляд. — Хотя претензии ваши еще не доказаны, я ничуть не сомневаюсь ни в искренности ваших убеждений, ни в благородстве помыслов. Более того, известная гибкость и способность приспосабливаться к перемене обстоятельств, — безусловно, признак зрелости ума. Мудрость диктует необходимость принимать жизнь такой, какова она есть, и исходить из открывающихся перед тобой возможностей, поэтому я согласна воспользоваться предложенным вами гостеприимством, полагаясь на порядочность истинного рыцаря.
Не обращая внимания на недоуменные взгляды собратьев по несчастью, она оперлась на руку его величества.
— Мадам, я восхищен вашим здравомыслием, — произнес польщенный Пустис.
Так, рука об руку, они и вышли из трюма в сопровождении разозленного принца, не забывшего надежно запереть за собой дверь.
Настали времена сплошного кошмара. Питаясь жизненной силой свежих жертв, «Великолепная» уверенно шла вверх по течению, поблескивая на солнце золочеными башенками и заставляя потрепанные вымпелы струиться по ветру. Не один путник, наблюдавший с берега эту картину, останавливался, в изумлении выпучив глаза. Впрочем, несмотря на данное сыну обещание, король Пустис так и не заменил наших невольников более «пригодными».
Деврас, Гроно, Уэйт-Базеф денно и нощно были прикованы к жутким своим лежанкам посреди колышущихся джунглей мерзких отростков. Венериза отличалась завидным аппетитом и питалась регулярно по несколько раз на дню.
Деврас в жизни не испытывал такого ужаса. Невозможно передать словами ощущения, когда он, абсолютно беспомощный, чувствовал, как пульсирующие у самого сердца щупальца высасывают его силу и саму жизнь. Никакие труды философов не могли подготовить к изощренности этой затяжной казни. Он уже смирился с тем, что пока «Великолепная» не высосет его до конца, его место будет там, у колоды.
Большую часть времени он спал, находя во сне единственное спасение от чудовищной реальности, в которой приступы нестерпимой муки перемежались с периодами не менее тягостной пустоты. С каждой потерей жизненных соков он чувствовал себя все более усталым и больным. Сон, конечно, возвращал бодрость и силы, но в недостаточной степени. Постоянно пребывая в полузабытьи от истощения и изнеможения, Деврас даже не помышлял о побеге. Думать о чем-либо, кроме надвигающейся смерти, было невмоготу.
Не лучшим образом обстояли дела и у Гроно с Уэйт-Базефом. Гроно первые часы своего заточения рвался из пут, кричал и всячески поносил похитителей. Позже, когда «Великолепная» отведала и его сил, старик приумолк. Взгляд его стал бессмысленным, тяжелые веки опустились, полуприкрылись глаза, челюсть безвольно отвисла. Трудно было понять, в сознании он или уже нет.
Уэйт-Базеф чувствовал себя лучше других. Дисциплинированный ум опытного чародея позволял ему сохранять относительную ясность мысли. Но физическая слабость, кляп и связанные руки не давали ему прибегнуть к магии. Проходили часы, силы все убывали, и даже размышлять о путях спасения было тяжело.
Короткая передышка наступала по вечерам, когда король Пустис на пару часов вставал на якорь, давая венеризе отдохнуть. И когда «Великолепная», тихо покачиваясь на волнах, теряла аппетит, наступала пора вечерней кормежки пленников. Еду разносил либо сам король, либо его младший брат, по уши заросший грязью герцог Чидль, либо кто-то еще из дюжины столь же неопрятных герцогов и принцев, каждый из которых принадлежал к королевскому роду Вурм-Диднисов. Женщин, за исключением Каравайз, на борту не было, а она в трюме не бывала: или не могла прийти, или не хотела. На время еды изо рта Уэйт-Базефа убирали кляп, и ученый глотал скудную пищу с приставленным к горлу стальным лезвием. Одно непонятное слово — и он бы тут же поплатился жизнью. При, более благоприятных обстоятельствах Уэйт-Базеф, возможно, и рискнул бы воспользоваться чарами, но; теперь его волю придавила свинцовая тяжесть обессиленности.
Часы тянулись медленно, дни сменяли друг друга унылой чередой, пленники неуклонно таяли как свечки. Уже пять раз Деврас наблюдал за тем, как клочок неба, видневшийся в иллюминаторе, из голубого становился черным, и даже испытываемые им нечеловеческие страдания не смогли полностью подавить его любопытства. Судя по всему, «Великолепная» со своими господами и жертвами должна была подойти к самой кромке Грижниевой Тьмы. В любой момент они могут столкнуться с нею, и что тогда? Логично предположить, что его величество постарается подобраться как можно ближе в надежде подхватить самых отчаявшихся беженцев, готовых выложить какую угодно плату за спасение. Взяв на борт пассажиров, «Великолепная» развернется и устремится на всех парусах вниз по течению — и тогда его жажда сделает муки, которые пленники перенесли за последние пять дней, сущим пустяком. Выжить в таких условиях было бы чудом. «Вряд ли, — размышлял Деврас, — первоначально корабль был рассчитан на скорое использование человеческого „топлива“. Конструкция, предполагающая частое избавление от трупов и захват новых невольников, слишком неэкономична. Скорее всего, первоначальный замысел создателя этого вампира за долгие годы претерпел изменения, или же виной неуемному обжорству венеризы невежество его нынешних владельцев». В любом случае исправить сбой не представлялось возможным, и если у пленников осталась хоть какая-то надежда, так это на Каравайз, которую они не видели с того самого дня, когда они попали на борт. Неужто король, потакая капризам своего чада, позволил ему надругаться над девушкой или даже убить ее? Ответ на этот вопрос они узнали вечером, когда «Великолепная», как обычно, остановилась на отдых.
Послышался лязг засова, скрип ржавых петель. Деврас посмотрел в сторону двери. На пороге возвышалась фигура младшего брата короля герцога Чидля. Рядом с мечом в руке стоял принц Кроц. Герцог Чидль и сложением, и лицом весьма напоминал брата. Та же ямочка на подбородке, та же разукрашенная бородка, такие же замызганные одежды из небесно-голубого атласа, та же напыщенная любезность.
— Ужин, господа! — Герцог картинно взмахнул миской с грязно-серой кашицей. — Отдохните. Подкрепитесь. Жизнь, что ни говорите, прекрасна!
Ответа не последовало.
— «Великолепная» набрала приличную скорость, — сообщил им герцог. — В полной мере оценив ваш вклад в общее дело, король хотел бы наградить вас, и потому сегодня вечером, по указу его величества, отдых продлевается до трех часов.
Весь лучась самодовольством, он обвел взглядом лица узников, ожидая увидеть на них хоть слабое выражение признательности, но, обманувшись в своих надеждах, лишь пожал плечами. Поставив миску на пол, герцог Чидль достал три гибкие трубки, каждую из которых опустил одним концом в кашу, а другие засунул между зубами пленников, которые принялись всасывать пищу, содрогаясь при мысли о том, что этот процесс кормления напоминал питание «Великолепной».
Принц Кроц вынул кляп Уэйт-Базефа, и острие сабли принца поблескивало всего в паре дюймов от его горла. Некоторое время в трюме царило молчание, прерванное наконец булькающим звуком: миска опустела.
Деврас выпустил трубку изо рта и, повернув голову, уперся взглядом в широко раскрытые глаза Гроно, в тупом отчаянии выглядывающего из-за сетки белесых усиков, налипших на впалые щеки и лоб старика.
Это я довел его до такого состояния! Деврас поспешно отвернулся. На соседней колоде, с вынутым кляпом, но благоразумно не произнося ни слова, лежал Уэйт-Базеф. Осмысленное и, более того, задумчивое выражение лица ученого, похоже, вселяло нахмурившемуся принцу Кроцу смутную тревогу. После недолгих раздумий он просветлел:
— Ваша милость… Дядюшка… а что, если?..
— Да, принц?
— Не доверяю я этой лысой бестии. Это ж плут еще тот, посмотрите в его глаза. Не дело держать его на борту.
— Согласен, принц. Однако желание его величества, вашего отца…
— Знаю. Так мы и не станем его убивать. Можно обезопасить и другим каким способом.
— Вы что-то придумали, принц?
— Вырежем колдуну язык, и все тут. Так он останется жив, но зато не сможет произнести всякие там заклинания. Ну, что вы на это скажете?
Деврас обмер. По лицу Уэйт-Базефа невозможно было судить о его мыслях.
Герцог Чидль, прежде чем ответить, тщательно взвесил предложение племянника.
— Мысль неплохая, принц, я бы даже сказал, здравая. Безусловно, это оригинальный выход из сложившейся ситуации. Впрочем, усматриваю один существенный недостаток.
— И какой же? — Принцу не терпелось привести свой дьявольский план в действие.
— Если вырезать чародею язык, он потеряет много крови, ослабнет, а возможно, даже умрет.
— По мне, так и слава Богу.
— Ах, племянничек, я понимаю вашу обеспокоенность, но, право, старайтесь смотреть на эту проблему в свете конечной высокой цели. Именно в этом заключается признак зрелости.
— Вы отклоняетесь от сути.
— Ничуть. Наша задача — максимально продлить жизнь чародея. Он нужен «Великолепной», а значит, и всем нам.
Тут заговорил Уэйт-Базеф, впервые за все время своего пребывания на судне:
— Если вам столь важно продлить нам жизнь, у вас это плохо получается, — хрипло произнес он. Кинжал в руке принца непроизвольно дернулся.
— То есть как? — герцог Чидль с удивлением взглянул на чародея. — Нас крайне волнует ваше благополучие, ведь ваше здоровье поистине бесценно. Мы желаем вам только самого лучшего. Так чего же вам не хватает? Объяснитесь, уважаемый.
Уэйт-Базеф выразительно перевел взгляд на кинжал.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50