Вскоре ей попалось письмо, на несломанной печати которого красовался знаменитый герб Хар-Феннахаров. Затем она выудила еще одно и еще.
— Отец, эти письма лежат здесь не одну неделю! А ты их даже не прочел!
Герцог Бофус неловко поежился.
— Кара, полно тебе ругаться. Ну, сама подумай, писем так много, все эти люди чего-то от меня хотят. И если идти у них на поводу, придется день-деньской сидеть и читать, читать. В этом ли смысл жизни? Не волнуйся, дорогая, я непременно просмотрю письма юного… как, говоришь, его, имя? Даю тебе честное слово. Хочешь, я сделаю это прямо сейчас?..
— Отец, сейчас гораздо важнее вернуть свободу ему и Рэйт Уэйт-Базефу. Ты ведь мне поможешь?
Взяв перо, она принялась набрасывать текст указа.
— Конечно. Но все же до чего странно, — призадумался герцог, — готов поклясться, что я не приказывал арестовать их.
— Знаю. Приказ поступил от Глесс-Валледжа, который не имеет на это ни малейшего права. И он об этом горько пожалеет.
— Так это Глесс-Валледж распорядился взять под стражу Уэйт-Базефа и того, вечно забываю его имя? Что ж… — Герцог отпил глоток из бокала с подслащенным поссетом. — Думаю, нам не стоит совершать опрометчивых поступков. Коли Глесс-Валледж так решил, наверняка у него были на то веские основания. Дорогая, магистр — человек недюжинного ума.
— Не то слово… Это я и сама прекрасно знаю. Отец, ты не понимаешь главного! Глесс-Валледж не вправе налагать арест на кого бы то ни было. Только ты своей волей можешь карать и миловать. Он посягает на твою власть, неужели ты этого не видишь? Кроме того, Уэйт-Базеф не совершил никакого преступления. Ты должен его освободить.
— Разумеется, дорогая, и мне того же хочется, но, право же, не знаю… Просто не знаю. Пожалуй, сначала нужно расспросить об этом самого Валледжа. Как жаль, что ты не рассказала об этом час назад, я бы с ним обязательно поговорил.
— Валледж был здесь час тому назад? И что вынюхивал этот змей?
Герцога столь резкое выражение задело за живое:
— Караг, дорогая, зачем ты так? Не надо. Нехорошо. Глесс-Валледж — чудный, чудный человек. Ну почему ты его так не любишь?
— Он лгун, лизоблюд и лицемер! Да у меня мурашки по коже, когда он со мной в одной комнате. Хотя все это мелочи. Главное в другом. Глесс-Валледж становится опасным. Прибрал к рукам всю власть в ордене Избранных, а для такого честолюбца это бремя непомерно велико. Он — предатель. Не задумываясь, продаст тебя врагу, а то и сам всадит нож в спину, коли увидит в том для себя выгоду. Он хочет слишком многого, уже и без того обладая слишком многим. Как тебе такой ответ, отец?
Герцог Бофус улыбнулся.
— Кара, дорогуша, полно злиться. Ты умница, спору нет, но в этом вопросе глубоко заблуждаешься. Глесс-Валледж нам друг, я это точно знаю. Как можно не любить того, кто тысячей разных способов доказал свою благорасположенность? К тому же он о тебе очень высокого мнения. Если вдруг заходит о тебе речь, то он не жалеет самых восторженных выражений. Скажу по секрету, сдается мне, что ты ему очень даже мила. Кара, ты ведь знаешь… твое счастье для меня превыше всего на свете. — Глаза герцога затуманились. — Молодой женщине нужна опора в жизни. А я… я, увы, не вечен. Кроме того, супруга Глесс-Валледжа, скончавшаяся год назад…
— Кажется, упала с лестницы? — рассеянно вставила Каравайз. — Или, может, ее столкнули?
— Он в высшей степени достойный человек, дорогая, я всегда мечтал о том, что однажды вы с ним…
— Нет, нет и нет! — Каравайз всем телом напряглась. — Не желаю даже говорить на эту тему!
— Но, голубушка моя…
— В любом случае, раз уж тебе так хочется меня с кем-нибудь повенчать, пусть это будет герцог Хурбский. Альянс с Хурбой нам бы сейчас не помешал. Заручившись ее военной поддержкой, мы бы мигом выдворили ламмийцев из форта Вейно и вообще из Ланти-Юма. Пойми, ламмийский гарнизон держит нас за горло, и…
— Кара, детка, замуж за герцога Хурбского тебе никак нельзя! Ведь тогда тебе пришлось бы переехать в Хурбу, а это такая даль! Что до самого герцога, он, говорят, поколачивает слуг и еще от него разит чесноком. Нет, он не джентльмен, и не думаю, что брак с ним принесет тебе счастье.
— Брак? Вот уж необязательно заводить дело так далеко. Хватило бы простой помолвки. А потом, когда мы выкурим ламмийских наемников, придумаем, как отделаться и от Хурбы. Или сделаем помолвку бессрочной — как нам будет удобнее.
— Кара, моя Кара, знала бы ты, каким холодом и бездушием веет от подобных рассуждений! В конце концов, герцог Хурбский — живой человек, и нельзя так играть его чувствами…
— Можно, если того требуют интересы государства. Ланти-Юм находится в бедственном положении. А насчет герцога Хурбского, будь уверен, он питает ко мне не больше привязанности, чем я к нему, и потому его чувства — если, конечно, они у него есть — вряд ли будут задеты…
— Как знать, дорогая, да и в любом случае негоже использовать людей в своих целях. Если б мне хоть на миг показалось, что ты говоришь это всерьез, я был бы крайне огорчен.
Каравайз только вздохнула.
— Но, — продолжал герцог, — неплохо бы моей голубушке выйти замуж за лантийца, и тогда она останется в родном городе, подле любящего отца. Так вот, Глесс-Валледж…
— Да, ты говорил, он был у тебя сегодня. Чего хотел?
— Принес сообщение о еще одном нападении в глубине острова, таком же, как недавнее происшествие в… Фензе, кажется? — От внимания герцога ускользнуло, что его дочь напряглась, вся обратившись в слух. — Еще одну деревню разгромили во мраке. Глесс-Валледж был так добр, что сам принес мне эту весть, поскольку не хотел, чтобы меня ввели в заблуждение сумбурные кривотолки и донесения из ненадежных источников. Валледж заверил меня, что чародеи сами все уладят. Более того, он лично возглавит следственную комиссию, которая будет действовать в условиях строжайшей секретности, дабы не сеять панику среди населения. Он так внимателен, так умеет успокоить…
— Успокоить, значит? — В голосе Каравайз прорезались мрачные нотки. Она выпустила из рук перо и встала напротив отца. — Слушай меня внимательно. Эти нападения не пустяк, и делать вид, будто ничего не происходит, — непозволительная роскошь.
— Дорогая, они так далеко от нас. К тому же в дальних поселениях вечно все неладно: не одно, так другое. Увы, так было всегда.
— Ланти-Юм в опасности. Весь Далион в опасности. Выходит, Уэйт-Базеф был абсолютно прав…
— Опять возвращаемся к Уэйт-Базефу?
— Да. Ты обязан его освободить, отец! И выслушать, лучше всего сегодня. Еще в глубь острова надо отправить дозорных…
— Дорогуша, ты требуешь невозможного.
— Невозможного? Как это невозможного? Почему?
— Потому что я обещал Глесс-Валледжу, что не стану предпринимать каких-либо действий, предварительно с ним не посоветовавшись. В свете его дружбы и преданности моим интересам это самое меньшее, что я могу для него сделать.
— Но, отец, правитель здесь ты!
— Дорогая, я дал слово. Ты ведь не хочешь, чтобы я его нарушил?
— Просто поговори с Уэйт-Базефом, выслушай его.
— Помилуй, как же я его выслушаю, если он под арестом? Но я непременно поговорю об этом с Глесс-Валледжем, при первой удобной возможности. Если Валледж поступил неправильно, он признает допущенную ошибку и Базеф вскоре будет освобожден. Видишь ли, Кара, я уверен, что, в конце концов, все обойдется, даже если сейчас тебе так не кажется. Что бы ни произошло, на то воля провидения.
Каравайз осталось лишь скрежетать зубами в полном бессилии что-либо сделать.
— Вот что, дорогая, брось тревожиться понапрасну, иначе испортишь себе пищеварение. Все будет хорошо, вот увидишь. — Герцог отпил из своего бокала. — Поссет просто бесподобен. Не желаешь ли?
— Но, отец… — Обычно бледное лицо Каравайз залила краска гнева. — Неужели ты даже не…
— Не дуйся, меня это ужасно огорчает. А, знаю, что поднимет настроение моей девочке. Я куплю тебе новое ожерелье, хочешь? Глесс-Валледж ужинает у нас сегодня, и я хочу, чтобы ты была очаровательна.
— К черту Глесс-Валледжа! — не выдержала Каравайз. Вне себя от ярости она вылетела из кабинета, с грохотом захлопнув за собой дверь.
Под красным стеклянным куполом на самом верху башни Мауранайза было тихо, как в склепе. Рэйт Уэйт-Базеф, Деврас Хар-Феннахар и Гроно коротали время за круглым столом. У входной двери расположился капитан Неррел со своими гвардейцами. В сторонке, словно клочок тумана, застыла госпожа Снарп.
Арестанты тасовали и вновь раскидывали колоду обранских карт. Проникавший в окна солнечный свет отражался от лысины Уэйт-Базефа, пускал зайчики от стекол очков Гроно, высекал искры из серебряного фамильного браслета на запястье Девраса. Игроки потягивали чай из массивных кубков и хмурились, глядя в карты.
Наконец Деврас вполголоса обратился к хозяину, что, впрочем, не осталось незамеченным гвардейцами и желтоглазой Снарп:
— Ее нет уже три часа.
— Терпение, — отозвался Уэйт-Базеф, не отрывая взгляда от карт. — Король берет вашего валета. Два в гору. Сбрасывайте, Гроно.
Гроно крайне неохотно отдал одну из карт. Как только ученый муж вышел из-за стола, чтобы долить чайник, он тут же принялся шепотом увещевать своего господина:
— Ваша светлость, не кажется ли вам, что недоразумение, возникшее между премудрым Уэйт-Базефом и его непревзойденностью Глесс-Валледжем, вас никоим образом не касается?
— Похоже, Гроно, теперь уже касается, — ровным голосом ответил Деврас. — Король на десять. Играю дальше.
— Отнюдь, мастер Деврас. Вашей светлости всего-то и нужно, что отправить записку с объяснениями и изъявлениями раскаяния его непревзойденности. Учитывая юный возраст, неопытность вашей светлости и дурное влияние, жертвой которого вы оказались в силу сложившихся обстоятельств, он, я уверен, дарует вам прощение…
— Не думаю, что смогу последовать твоему совету. Мне самому хочется во всем разобраться. К тому же как я могу с чистой совестью добиваться для себя привилегий лантийской знати, не будучи готовым принять на себя ее обязательства? Как справедливо заметил Зеббефор, «главные свои долги человек возмещает тем, что много дороже золота, но вот в чем парадокс: сам он при этом становится богачом».
— Этот гнусный писака Зеббефор отравил ум вашей светлости! — Гневная реплика Гроно все же достигла ушей Уэйт-Базефа, и тот расхохотался. — Веселитесь, мудрейший, веселитесь! По мне, этот смех гиены не заслуживает ничего, кроме глубочайшего презрения!
— Уверяю тебя, Гроно, ничего комического в нынешней нашей ситуации я не нахожу. — Уэйт-Базеф вернулся за стол, налил всем свежего чая и взял свои карты. — Палач бьет короля, даму, валета и все прочее. Банк мой.
Игру прервало возвращение леди Каравайз, как всегда сдержанной, но выражение ее лица не предвещало ничего хорошего.
— Подписал? — без особой надежды спросил Уэйт-Базеф.
— Нет. Не смогла уговорить. — Казалось, столкнувшись со столь нетипичной несговорчивостью отца, она никак не может прийти в себя от удивления. — Он отказывается предпринимать какие-либо шаги, не посоветовавшись с Глесс-Валледжем. Не знаю, как скоро смогу его уломать.
— Решительно не понимаю позицию его непревзойденности, — задумался Деврас. — Не может ведь он желать уничтожения Ланти-Юма?
— Нет. Зачем навлекать беду на город, которым он сам не прочь бы править? — задумчиво согласилась Каравайз. — Корыстолюбие обязывает его к лояльности, и потому избранная им линия поведения ставит меня в тупик.
— Ладно, выбросим его непревзойденность из головы, — предложил Уэйт-Базеф. — Нам предстоит обсудить куда более важные дела. Пойдемте со мной, мне надо кое-что вам показать. — Не дожидаясь ответа, он встал и направился в самый конец комнаты, где принялся разгребать сваленные в жутком беспорядке на полу предметы. Через мгновение к нему присоединились остальные. Убрав последние тарелки и тюки постельного белья, они расчистили большую шестиугольную плиту из черного стекла. Под гладкой поверхностью мерцала россыпь тысяч золотых пылинок, которым, по хитрой задумке неведомого умельца, казалось, не было конца и края. Уэйт-Базеф поспешил опередить вопросы:
— Это офелу, древняя крунийская реликвия, иначе именуемая «стеклом просвещения». Всякому, кто ступит на стекло и произнесет заклинания, Крун ниспошлет видения. Надеюсь, мы воочию увидим уничтожение Фенза, которое о многом нам поведает. Вы не против?
В ответ раздалось невнятное выражение согласия.
— Становитесь на плиту. Все, все, и ты, Гроно. Давай же.
Когда все четверо ступили на офелу, Уэйт-Базеф достал баночку с белым кристаллическим веществом и насыпал его маленькими кучками в вершинах шестиугольника.
— Что это? — с подозрением поинтересовался Гроно.
— Действительно, мудрейший, что это такое? — Капитан Неррел, подойдя поближе, с интересом наблюдал за происходящим.
— Всего лишь фимиам, капитан. Он нужен для усиления заклинаний, а так совершенно безвреден, — объяснил Уэйт-Базеф.
— Остановите его, — прошипела Снарп.
— Позвольте, мудрейший, я все же посмотрю. — Капитан протянул руку.
— Конечно. — Базеф отсыпал щепотку порошка ему на ладонь, и Неррел озадаченно принялся изучать загадочное вещество.
— Остановите его, — повторила Снарп.
Уэйт-Базеф, склонив голову на грудь, начал произносить заклинания. Словно в ответ на слетавшие с его губ ритмичные слоги, шесть крошечных кучек порошка занялись пламенем. Ослепительные язычки побежали по периметру офелу, окутав его густым белым дымом.
Деврас, затаив дыхание, следил за тем, как Рэйт Уэйт-Базеф, магические таланты которого не могли отрицать даже его враги, наговаривает загадочные слова. Впрочем, вызвать обещанное видение разгрома Фенза ему никак не удавалось. Клубы пара сгущались, обретая молочную белизну и взвиваясь неудержимыми спиралями. Сквозь беснующуюся пелену красноватая комната со всем, что в ней было, казалось, отплясывала линниану. Мельком Деврас увидел ринувшихся к ним со всех ног гвардейцев, беззвучно орущего что-то капитана с обнаженным с клинком в руке, а потом все — и стеклянный купол, и гвардейцы, и искаженное дикой яростью лицо Снарп — отдалилось, поблекло и, наконец, растаяло в снежно-белом вихре.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50