— Психическое воздействие на противника. Скажите, миссис Инг, Билли любил надувать, ну, обманывать людей?
Мэри взглянула на Вальда своими воспаленными глазами.
— Даже и не знаю, мистер Вальд, любил ли. Но он... был... ну... он был... я бы назвала его прирожденным лжецом. Врал по любому поводу и без повода, просто так. Нравилось ли ему это? Не знаю. Билли вообще почти никогда не... выражал своих эмоций.
Я взглянул на один из глянцевых снимков, сделанных с видеокассеты. Бородатое лицо Инга, с торчащими волосами, вселяет в человека страх именно потому, что оно лишено даже самого слабого намека на страх собственный. Спрятанные под низко нависшими бровями, его глаза выражают лишь твердую решимость, наглость, хитрость. Я также разглядел в нем еще одну характерную особенность — чувство превосходства и явное высокомерие. На меня смотрело лицо человека, определенно гордящегося ужасом, который он собой олицетворяет, и специально всю жизнь работающего над тем, чтобы вызывать в людях этот ужас.
— До восемнадцати лет каждое лето у него возникали различные проблемы с полицией и с правоохранительными органами, занимающимися делами подростков, — продолжал Пэриш. — В восемнадцать лет он бросил школу и устроился на работу — кем-то вроде сторожа при ветеринарной лечебнице с правом проживания в ней.
— Отлично, — сказал Вальд. — В тот период он жаждал накопления...
— Накопления чего? — спросил Пэриш.
— Ненависти, направленной на беспомощных животных. Он пытался отыскать способ сосуществования с этой ненавистью, пытался научиться управлять ею. Если бы он смог сделать животных частью своей жизни... хотя бы на поверхностном уровне!.. — это стало бы для него своего рода началом...
— Может быть, так. А может быть, он просто подыскивал себе новые жертвы для убийства, — упрямо сказал Пэриш.
— Нет, — возразила ему Мэри Инг. — На эту работу он устроился из-за того, что боялся собак. Мистер Вальд прав — Билли пытался преодолеть этот страх.
— Ну конечно же, — сказал Эрик. — Я уверен, отнюдь не с легким сердцем он поступил именно на эту работу.
— Почти сразу он заболел гриппом, — сказала Мэри Инг.
— Ну что я вам говорил, — сказал Вальд и с улыбкой повернулся к Пэришу: — Продолжайте, капитан.
На этой работе Инг продержался целых четыре года Его уволили после ссоры с доктором, который обвинил его в краже медикаментов. Случилось это в 1976 году, разумеется, летом. Доктор также утверждал в своем заявлении директору, что Инг «изымал», по его выражению, из больничного морозильника тела животных, хотя «так и не смог предположить», что именно ночной сторож «делал с ними». Полиция допросила Билли, но тот полностью отрицал свою причастность к подобным «актам». И опять никаких обвинений против него не было выдвинуто.
При упоминании Пэришем слова «морозильник» я мрачно посмотрел на него, а он — туповато — на меня. Теперь мне стало совершенно ясно, на что были направлены его действия в спальне Эмбер: окровавленные стены, до смерти забитая женщина, оставленная в магнитофоне пленка — более чем достаточно улик, указывающих прямо на Полуночного Глаза. Пэриш буквально начертал имя Глаза на месте преступления. А потом по причинам, которые я был не в силах понять, изменил свой план и попытался возложить вину на Грейс и меня, подложив труп в мой дом и зафиксировав на пленке ее похороны. Но почему он изменил свой план? Что такого нового узнал Мартин в промежуток между третьим июля, когда он убил Элис, и тем моментом четвертого, когда вывез свою жертву и уничтожил улики, указывающие на Полуночного Глаза? Почему повесил это дело именно на меня?
Я вспомнил одно из высказываний Чета Сингера: «Преднамеренное убийство всегда требует определенной дерзости». Только что сказанные Пэришем слова о том, что доктор «так и не смог предположить, что делал Инг с трупами животных, выкраденными из морозильника», — звенят в моей голове.
А ведь по сути лишь узость воображения мешала доктору понять истину. И то же самое — невозможность предположить — всегда можно отнести к любому убийце, совершившему серию убийств, например к тому же Рэнди Крафту, разъезжавшему по городу с последней своей жертвой на сиденье рядом с ним; или к Артуру Крампу, который каждый раз аккуратно возвращал в бюро проката цепную пилу, взятую им на сутки, заляпанную кровью и волосами; или к Ричарду Рамиресу, запросто входившему поздней ночью в тихие пригородные дома; или к тому же Джеффри Дамеру, распиливавшему тела своих жертв электрической пилой прямо в своей маленькой квартирке, из-под двери которой выползал запах разлагающейся человеческой плоти и заполнял все лестничные пролеты.
Дерзость! Поистине за гранью воображения — нормального человека.
Поэтому, встретившись со взглядом Пэриша, я понял тот секрет, что он в себе хранит: за спокойным фасадом его внешности таится человек, способный — в буквальном смысле слова — на невообразимое, человек, для которого дерзость — привычное дело.
Он улыбнулся мне и спросил:
— А ты как считаешь, Расс, что Инг делал с телами животных, вынутыми из морозильника? Ведь у вас, писателей, воображение развито особенно хорошо.
И в тот же самый миг мне пришла в голову мысль, что единственный способ свершить над Мартином Пэришем хоть какого-то рода правосудие — это превзойти его по части того самого воображения, о котором он упомянул, превзойти его — в дерзости. Но как сделать это?
— Может, у него был друг, который закапывал их в землю, а сам он в этот момент снимал похороны на видеокамеру? — сказал я.
Мартин скрылся за своей невыразительной улыбкой, тогда как Вальд, Шульц, Винтерс и даже Мэри Инг сошлись взглядами на мне, потом скользнули друг по другу и снова — уставились на меня.
— У Билли никогда не было друзей, — сказала Мэри Инг со всей серьезностью. Она явно не владела языком «невообразимого».
— В то время, в 1976 году, еще не существовало видеокамер, — оповестил нас Вальд, явно тоже незнакомый с понятием «дерзость».
— Да кто, к черту, интересуется тем, что он там делал с собачьими телами? — не выдержал непонятного разговора Винтерс. Он посмотрел на часы. — Продолжай, Мартин. Глядишь, где-нибудь к концу года Рассел нам состряпает новую историю.
Мартин посерел, но тем не менее усмехнулся мне в лицо.
В зрелом возрасте Инга трижды арестовывали, в трех других случаях допрашивали, и в результате он провел за решеткой в общей сложности сто двадцать три дня. В двадцать два года он попался на какой-то мелочи, а нашли у него целый карман наркотиков, хотя обвинения за хранение наркотиков ему не предъявили и обыска дома не сделали. Двумя годами позже, когда он работал сторожем в частной школе, его снова допросили, на сей раз после жалобы ее хозяина, что из школьного зоопарка исчезают животные. И снова все ограничилось лишь внушением. Еще через два года на него пожаловался хозяин дома, в котором Инг жил: Билли вломился в три квартиры и украл... женское белье. Обвинение опять же не было предъявлено. В 1984 году, когда ему было уже тридцать лет, его осудили за первое «настоящее» преступление — он разделся догола перед женщиной на Центральном пляже Лагуны. Трехмесячное тюремное заключение было заменено курсом амбулаторного психиатрического лечения — всего было проведено семь сеансов. Годом позже Инг попался на краже автомашины, на чем хлопотал четыре месяца тюрьмы. Машина была угнана с боковой улочки Лагуна-Бич, а двумя днями позже брошена в жилом квартале, расположенном на холмах. В 1987 году его допрашивали в связи с попыткой изнасилования на лагунском пляже «Тысяча ступенек», а через два года — в связи с выброшенными волнами на берег пирса Алисо, чуть южнее Лагуны, трупами кошек и собак, забитых до смерти.
— Рассел, — прервала Карен, — все эти подробности личной жизни вряд ли вызовут интерес у наших читателей. Большинство их взято из материалов психиатрических больниц и телефонных разговоров, проведенных нами с сотрудниками специальных учреждений по условно-досрочному освобождению. Данные психиатров цитировать нельзя — они предназначены для служебного пользования, особенно то, что говорил сам Билли Инг. Ты можешь цитировать Мартина, шерифа Винтерса, Вальда и меня. Если миссис Инг не возражает, и ее. С этим все ясно?
— Ясно.
Родился Инг в Анахайме, в Апельсиновом округе, в 1954 году. Его отец, Ховард, работал чертежником на аэрокосмическом предприятии в Рокуэлле; Мэри в то время работала в столовой той самой больницы, где и появился на свет Билли. Это был их единственный ребенок.
— Вроде бы все нормально, — сказал Вальд, отрывая взгляд от своих бумаг. — Но пока мистер и миссис Инг усердно работали, в мальчике, росшем с нянькой, начали, как я полагаю, зарождаться все качества несчастного человека. Не так ли, Мэри?
— Да, он не был счастливым ребенком, — ответила она, уткнувшись взглядом в страницу текста. — Даже поверить не могу в то, как много материала вы собрали на него... то есть на нас.
— Миссис Инг, — сказал Эрик с видом глубокой торжественности, — вам абсолютно нечего стыдиться. Вы сами пришли к нам, и этим вы спасаете человеческие жизни. Вы очень хороший человек.
Карен, а вслед за ней и Мартин Пэриш неловко заерзали на своих местах. Если Винтерс и обратил внимание на грубую снисходительность, прозвучавшую в тоне Вальда, то виду не подал. Как, впрочем, и сама Мэри. Она лишь густо покраснела и снова, в очередной раз, промокнула глаза скомканной голубой салфеткой.
Пэриш продолжал читать.
Инг от рождения был крупным ребенком, рыхлым и неспортивным, застенчивым и одиноким. Агрессивные мальчики часто поколачивали его; девочки либо посмеивались над ним, либо вовсе не замечали; учителя недолюбливали его за медлительность и упрямство. Его эпилепсия была предметом шуток и издевательств. По тесту, определяющему уровень умственного развития, разработанному Стэнфордом и Бинетом, он получил сто тридцать шесть баллов. За то, что он часто прогуливал уроки, отец избивал его. По словам самого Билли, Ховард «был всегда пьян» и жесток, иной раз набрасывался с кулаками и на Мэри. Часто Ховард говорил сыну: он и Мэри — гири, прикованные к его шее, и если бы не они и необходимость ради того, чтобы прокормить их, вкалывать от зари до зари, он свою жизнь посвятил бы, не ощущая проклятия их присутствия, любимому делу — изучению права.
Я посмотрел на Мэри, которая по-прежнему не поднимала глаз от бумаг, и словно услышал немой вопль безудержного, безутешного горя, который она издала Почувствовав обращенное на нее внимание, она быстро взглянула на меня своими беспомощными голубыми глазами и снова уткнулась в бумаги. Все так же сжимала она в руке салфетку.
Пэриш перевернул страницу и продолжал чтение.
Если верить Билли, Ховард был «таким толстым и таким глупым», что мальчик с детства предпочитал обществу людей — общество животных.
— Я ожидал этого, — заметил Вальд. — Прекрасно вписывается в общую картину.
— Может, ты все же позволишь мне дочитать? — спросил раздраженно Пэриш.
— О, прошу прощения, капитан.
Пэриш что-то буркнул и продолжал. Опять же по словам Билли, у Инга всегда жили три собаки (стаффордширских терьера) и три кошки. Одна из обязанностей Билли в доме была кормить их и убирать за ними, причем делать это нужно было до возвращения отца с работы. Мальчик всей душой ненавидел своих домашних животных, с отвращением относился к тому, что «они везде слюнявят и гадят», а также совершенно не мог понять, почему отец, как ему казалось, с гораздо большей нежностью и любовью относится к ним, чем к нему. Однажды вечером, когда Билли было восемь лет, собаки дружно напали на него, в результате чего пришлось наложить сто тридцать пять швов. Став взрослым, он специально отпустил бороду, чтобы скрыть уродливые шрамы, избороздившие его лицо.
— Шериф, как вы относитесь к этим шрамам? — перебила его Карен. — Можно об этом писать или все же лучше попридержать?
— Зачем писать о них? — спросил Вальд. — Он же все равно носит бороду.
— А я считаю, хуже от этого не будет, — заметил Пэриш. — Он ведь может побриться, и что тогда? Кстати, после того, как мы опубликовали его фотографию, это вполне возможно.
Винтерс ненадолго задумался и наконец сказал:
— Про шрамы, Расс, пока ничего не пиши. Будем надеяться, бороду он не сбреет. Кстати, миссис Инг, есть у вас снимки без бороды, на которых заметны шрамы?
Та лишь покачала головой.
— Бороду и усы он носит с неполных двадцати лет. Не думаю, чтобы он захотел сбрить, шрамы смущают его.
Винтерс кивнул.
— Ладно, Монро, про шрамы можешь оставить.
Пэриш покачал большой головой, как если бы имел дело с непослушными детьми, и продолжил.
По словам Билли, нападение собак, несмотря на охватившие его при этом ужас и страшный гнев, были для него не таким потрясением, каким явилось событие, непосредственно предшествовавшее нападению.
В этом месте Пэриш посмотрел на Мэри Инг и с необычной, удивившей меня мягкостью в голосе спросил:
— Миссис Инг, я могу прочитать об этом?
Она кивнула, но глаз не подняла.
Билли услышал крики из-за закрытой двери спальни и решил, что, по-видимому, отец в припадке ярости избивает мать. Отец, по его словам, что-то «бормотал» и чем-то — или кем-то — бил о стену, тогда как мать лишь громко всхлипывала. Билли не выдержал, бросился спасать мать — ворвался в спальню. И застал следующую картину. Ховард стоял спиной к нему — он был в плаще, но брюки его были спущены и болтались возле лодыжек. Он почти загораживал собой мать. Единственное, что Билли мог видеть, — это ее руки с растопыренными, прижатыми к стене пальцами и профиль ее — «странно повернутый» — словно припечатанный к стене, «будто она пытается прислушаться к тому, что происходит с другой стороны». Билли сказал, что ему «было больно видеть мать в таком положении», поэтому он и набросился на отца сзади. Ховард легко сбросил сына с себя, а когда мальчик кинулся за помощью к матери, получил от нее пощечину и как вкопанный замер на месте. Билли признавался, что прикосновение материнской ладони к его лицу было «единственной и самой сильной болью, которую он когда-либо испытывал».
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49