Все время я ощущал Марти — за собой и над собой.
— Джастин и Джейкоб, — сказал он. — Мы еще не разобрались, кто из них кто.
В очередной раз я глубоко вздохнул. Ноги свои я перестал чувствовать, а сердце билось еле-еле и — учащенно. Марти крепко взял меня за руку, резко потянул прочь.
— Есть кое-что еще, — сказал он.
Едва ступая, короткими шажками, задыхаясь от удушающе-сладкого запаха бойни, я следом за Марти шел из комнаты.
Мы остановились в коридоре, прижались спинами к стене и закурили. Потолок показался мне ужасающе низким. Также мне показалось, что здесь темно, несмотря на свет, исходящий от ламп, стоящих в нишах. Рядом со мной один из полицейских издал резкий гортанный звук, перекрестился и прошел в детскую.
— Ты зарабатываешь неплохие деньги для того, чтобы не иметь дела с этим бизнесом. Зачем возвращаешься к тому же дерьму? — спросил Марти. — Неужели подобные темы так хорошо оплачиваются?
— Иди ты к черту, Мартин.
— Хотелось бы.
— Бог мой... черт побери...
— Поберет, поберет. Мама с папой в спальне. Есть еще дочка, но она, должно быть, сбежала. Ее кровать застелена, а она нигде не обнаружена.
Я вошел в спальню. Она выглядела так, словно некое существо терзало здесь свою жертву — жестоко терзало, рвало на части. И, может быть, вовсе не для того, чтобы сожрать, а для того, чтобы разрушить и саму комнату, и находящихся здесь людей, — с целью найти что-то очень маленькое, но очень важное и тщательно спрятанное.
Запах — просто одуряющий. Оба тела — некрупные, смуглокожие — распороты и пусты внутри, подобно ящикам письменных столов. Их содержимое повсюду — разбросано по полу, навалено возле стен, горкой возвышается на кровати, висит на лопастях вентилятора, на шторах, на экране телевизора, цепляется за абажуры ламп, за платяной шкаф, разметано по окну, свисает с ветвей растущей под окном пальмы и теперь подсыхает в золотистых лучах утреннего летнего солнца, постепенно меняя свой цвет с красного на черный.
Поперек кровати на спине — выпотрошенное тело мистера Винна, с широко раскинутыми руками. Миссис Винн за волосы подвешена к душу. Часть ее внутренностей забила отверстие, из-за чего ванна превратилась в кровавый бассейн.
Следователи начали снимать катастрофу видеокамерой и искать улики, когда я вышел в коридор, где Мартин все так же стоял у стены.
Я услышал звуки приглушенной суматохи в гостиной, и тут же в коридоре появился шериф с сопровождающими его сотрудниками. В их поступи слышалась твердая вера в собственные силы.
Винтерс — высокий и очень худой человек, носит очки и всегда модно одевается. Виски его тронула серебристая седина, а в черных глазах, поблескивающих за стеклами очков, читаются бдительность и одержимость. Он сутулится, порой вспоминает об этом, распрямляется, но снова возвращается в привычное положение. Его сопровождают трое — два знакомых мне помощника окружного прокурора, полицейский, которого я никогда раньше не встречал, а также — миловидная рыжеволосая женщина, руководитель группы по связям с общественностью из управления шерифа — Карен Шульц.
Винтерс, проходя, кивнул мне, а Мартин, без слов, взял его за локоть и повел в спальню. Сопровождающие двинулись следом за ними. Я услышал, как шериф выругался, еще раз, на этот раз с особой яростью, недоумевающе, с ужасом.
Карен Шульц устремила на меня взгляд своих зеленых, всегда бдительных глаз.
— Рассел, многое из того, что ты увидел здесь, мы намерены скрыть от общественности.
— Только скажи, что именно.
— Я бы хотела, чтобы ты показал мне рукопись статьи, прежде чем опубликуешь ее.
— Посмотреть-то ты посмотришь, только я все равно в ней ничего не изменю. Скажи сразу, о чем не надо писать, и я не буду.
— Вероятно, мы все-таки признаем возможность наличия связи между делами Эллисонов и Фернандезов.
— Поэтому я здесь и оказался.
— Никакой уверенности в этом быть не может, пока не будут завершены все необходимые исследования. Ты должен употреблять выражения типа «возможная связь» и подчеркнуть, что мы работаем над установлением реальной связи. Кроме того, ты не можешь использовать формулировку «убийца, совершивший серию преступлений».
— Ты не находишь: «повторное убийство» звучит несколько банально и неточно?
Она вздохнула, мельком взглянула на раскрытую дверь спальни, снова повернулась ко мне.
У Карен Шульц — роскошные прямые волосы, бледная кожа и веснушчатый нос. Еще одна отличительная ее черта — она никогда не улыбается.
— Хочешь, пиши об этом в своем «Журнале», но, если нам не удастся соединить все эти случаи, именно у тебя будет бледный вид.
— На какое время назначена пресс-конференция?
— Завтра на четыре. У нас два неполных дня, чтобы разобраться со всеми остальными следами. Постарайся как можно лучше подать «Дину».
— Постараюсь. Спасибо.
Она снова посмотрела на дверь спальни.
— Боже, как же я все это ненавижу!
Единственное, что я смог сказать в ответ, было:
— Я тоже.
* * *
Я слонялся по дому, делал кое-какие пометки, записывал факты. А время от времени проскальзывал в маленькую прачечную. Дверь ее выходила на задний двор, поэтому я мог покурить там, глотнуть свежего воздуха и хлебнуть из своей фляжки.
Следователи быстро установили, что мистер Трэн Винн — врач, что ему сорок один год. Его жене Майе — тридцать шесть, и работала она в местной аэрокосмической фирме.
Близнецам — Джейкобу и Джастину — по два года.
Их дочери Ким удалось сбежать. Куда?
Я заглянул в ее комнату. Кровать — застелена, и полицейские нашли дверь в ее комнату открытой в то время, как все другие — и в комнату близнецов, и в спальню родителей — были закрыты.
Карен Шульц потребовала, чтобы дом еще раз тщательно осмотрели — не прячется ли где-нибудь Ким, но поиски оказались безуспешными. После того как Мартин и помощники прокурора растолковали Винтерсу, что захват живой девочки явно противоречит «психологическому портрету» убийцы, он распорядился расспросить о ней всех соседей. Не исключалось использование собак-ищеек.
— Никаких статей до тех пор, пока мы не найдем девочку, — заявила Карен. Ее лицо побледнело настолько, что веснушки, казалось, потемнели.
Им не хотелось, чтобы Ким прочитала в вечернем выпуске «Журнала» о гибели всей своей семьи — всего ее мира. Мне тоже этого не хотелось.
— Не волнуйся, — сказал я. — Кстати, Винны — вьетнамцы, не так ли?
Карен кивнула.
— Их фамилия представляет собой англизированную форму от близкой по звучанию фамилии Нгуен. Ну, а Джейкоб, Джастин и Ким... я полагаю, Трэн и Майя всеми силами стремились как можно больше походить на американцев.
— Много католиков прибыло с севера, — заметил я.
— Пожалуй, Виннам следовало бы остаться на родине. По крайней мере, их бы похоронили в родной земле.
Я снова сбежал в прачечную, но Мартин нашел меня там и велел следовать за ним.
Винтерс, два помощника окружного прокурора, оба следователя и Карен полукругом стояли вокруг впечатляющей стереосистемы Виннов и во все глаза смотрели на нее. Один из полицейских нажал на кнопку, и из динамиков раздалось громкое шипение. Оно продолжалось секунд десять или около того. Не сразу я понял, что это вовсе не шипение — скорее шелест набегающих на песок океанских волн, может, шум движущихся по шоссе машин, а может, и то и другое.
Голос, что послышался следом, был мужской — медленный, размеренный, почти приятный. Слова отделены друг от друга паузами и произносятся очень отчетливо, как если бы ученик слушал и повторял вслед за учителем: «Допинг... браунинг... смокинг... спиннинг... викинг... ринг... Так сказал...»
И снова шум волн. Едва слышные голоса в отдалении. И — дыхание. И наконец тишина.
После долгой паузы снова шум океана. И — прежний голос. Хотя теперь он звучит невнятно. То ли — искажен, то ли — подделан, то ли его обладатель находится в состоянии наркотического опьянения или готов вот-вот заснуть: "Л-лед... д-д-домашний... гены... ложка...
у-у-ужасные в-в-ещи... К-казанит м-м-я... 3-з-зеленый дефл м-м-мня спне. З-з-зееленый дефл м-м-ня спне. З-з-заставлят м-м-мня делть в-вещи. М-м-могу в-в-видть... мальчишка... червяк... от него..."
Голос оборвался, и из динамиков больше не раздалось ни звука.
Мы прослушали снова. А потом — в третий раз.
— "Зеленый дефл", — проговорил помощник прокурора Питер Хэйт.
— "Зеленый дефл у меня на спине", — произнес Винтерс.
— "Зеленый дьявол у меня на спине", — сказал Мартин. — «Заставляет меня делать...»
— "Казнит меня", — предположил я.
Пэриш уставился на меня.
— Мне тоже так показалось, — заметила Карен.
В комнате воцарилась гнетущая тишина. Винтерс обвел стоящих взглядом, всматриваясь в каждое лицо. Карен попросила включить пленку еще раз. Мы снова стали слушать.
Вдруг изнутри моего тела выплеснулась холодная волна изумления и накрыла меня с головой.
Что-то здесь не так. Причем очень даже не так.
Что-то, чему я не могу верить.
Не только в том, что мы сейчас услышали, но и в том, что следователи так быстро наткнулись на эту запись. Дом полон смертью, кровью, тайнами, возможно, отпечатками пальцев, следами ног, наверняка где-то обязательно найдутся волоски и крохотные волокна, а эти парни ни с того ни с сего вдруг решили врубить стереосистему? Похоже, Винтерс заметил сомнение в моем лице. Он посмотрел на помощников прокурора, на своих следователей и заявил:
— Ни слова о магнитофонной записи. — Его удар пришелся прямо по мне.
— Ни слова о надписях на стенах, — добавила Шульц.
— И, конечно же, ни слова о том, что вы, ребята, находили то же самое и в домах Эллисонов и Фернандезов, — в унисон им, с той же интонацией, проговорил я. — Ну и чего вы добились утаиванием правды?
— Мы хотим, чтобы и этот вопрос тоже не возник на страницах «Журнала», — сказала Карен. — В противном случае мы сделаем так, что до конца дней своих ты вообще не будешь допущен ни на одно место преступления, если оно произойдет в нашем округе.
— Но почему?
Винтерс схлестнулся со мной взглядом.
— Мы надеялись схватить его прежде, чем он сделает это снова. Все так просто, Рассел. Мы даем тебе эту тему. Но ты не потопи нас. Помоги нам. И не забудь, что ведро крови, выплеснутой на первую полосу газеты, еще никому не спасало жизнь. Уверяю тебя, это не только моя точка зрения...
В наступившей тишине Пэриш неотрывно смотрел на меня; Карен упорно глядела себе под ноги и кусала губы; Винтерс вздохнул и уставился прямо перед собой в пространство.
Я был слишком ошарашен, чтобы что-то соображать. Единственное, что я догадался сделать, — так это попробовал извлечь из паузы хоть какую-нибудь пользу.
— Но позвольте мне прослушать и остальные пленки, — сказал я. — Дайте взглянуть хотя бы на снимки стен тех домов.
— Не пойдет, — отрезала Карен. — Никогда.
— Хорошо, — кивнул Винтерс. — Согласен.
— Сэр, но Монро ведь репортер... — возразила Карен.
— Именно поэтому он и продаст нам свою совесть за статью в газете, — сказал Винтерс, подлинный мастер искусства приспособленчества. — Правильно, Расс?
Ни один репортер на земле в подобной ситуации не сказал бы ничего другого, как «да». Если бы я ответил отказом, я получил бы возможность «сжечь» их... но лишь однажды. А ведь те же самые газетные полосы, с помощью которых я на всю оставшуюся жизнь закрою себе доступ в управление шерифа и окружного прокурора, уже через пару дней пропитаются мочой в тысячах мусорных баков по всему округу. А меня попросту «посадят на голодный паек». Тогда как тот ущерб, который молчание Винтерса уже нанесло, — определенный, ясный, непоправимый.
Честно говоря, я удивляюсь тому, как сильно изменился Винтерс со времен нашей совместной работы. Сейчас это задерганный политический зверь, думающий лишь о том, что выйдет из каждого его поступка, заботящийся лишь о себе и не заботящийся о деле. Он имел ужасный разговор с подчиненными, разговор, которого никогда не провел бы пять лет назад, и он знает это. Но он также понимает, что в его силах скрыть свои просчеты. И мы с Карен должны проделать за него его работу.
— Хорошо, я на время придержу статью, — сказал я.
— А я обеспечу тебе место в первом ряду, когда мы отправим этого парня в газовую камеру, — сказал Винтерс. — Но вплоть до того момента считай себя нашим должником.
Он повернулся и вышел из комнаты.
* * *
Я снова стоял в прачечной, прислонившись к стиральной машине и глядя в открытую дверь на росший во дворе эвкалипт.
И вдруг услышал рядом с собой чье-то слабое, едва уловимое дыхание. Очень близко.
Мне понадобилось не более секунды на то, чтобы догадаться, чье это именно дыхание. Я замер без движения. Сначала предположил, что пес сопит за бельевой корзинкой. А может, спящий на полке кот? Непонятно почему, я сильно испугался. Даже не моргал.
Звук исходил откуда-то снизу и в то же время откуда-то спереди от меня.
На какое-то мгновение он смолк, но тут же возник снова.
Очень тихо я склонился над сушилкой и потянул дверцу на себя.
"Господи, пожалуйста!" — попросил мысленно.
Внутри камеры вспыхнул свет, и я увидел два человеческих глаза. Я опустился на колени и протянул руки.
— Все кончено, — сказал я. — Не бойся, я не сделаю тебе ничего плохого. Ты можешь выйти отсюда, Ким.
Она вылезла и — тут же попала в мои объятия.
На вид ей было года четыре, от силы пять. Она судорожно дышала.
С ней на руках я вышел под солнце. Девочка уткнулась мне в шею.
— Мама так кричала, а я слышала удары. Мамочка громко кричала, а потом перестала.
— Ким, ты видела его?
Я почувствовал, как она кивнула, уткнувшись мне в шею.
— Он такой большой, волосатый, и у него красная бита.
— Вроде бейсбольной, да?
— Когда он вышел от папы и мамы... Я хочу к папе и маме.
Я принялся качать девочку. И легонько похлопывал ее по спине. И подставлял солнечным, лучам ее голову. В волосах запутались куски засохшей рвоты, произошедшей в приступе дикого ужаса.
— Ты видела его лицо?
— Он волосатый гигант. И одет в зеленый костюм... Я хочу к маме и папе.
Я понес ее в дом, через коридор и гостиную. Мартин и Карен все еще были там, возле стереосистемы.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49