Крэйг Томас
Схватка с кобрами



Крэйг Томас
Схватка с кобрами

Древняя, обильная людьми и самая богатая из всех земель на свете, струятся Инд и Ганг со множеством притоков...
По сторонам Китай, Аравия и Персия, Великие моря на юге и залив Бенгальский...
Еще неразрешенные загадки, пока сокрытые от глаз пространства.
Уолт Уитмен «Путь в Индию»

Гетину и Филл, Эду и Линн, с любовью

Вступление

...пожалуй, только с ним впервые возникает реальный вопрос...
рука подается вперед, трагедия начинается.
Ницше «Веселая наука»

Филип Касс нажал на педаль, и его «японец» с четырьмя ведущими плавно обошел пыхтевший впереди экскурсионный автобус. Дорога уходила влево, в наполненный ароматом хвои полумрак. Сосны маячили в вышине, спускаясь к устало вьющемуся вверх, к Гульмаргу, пыльному проселку. Мелькавший в зеркальце автобус с изрыгавшим выхлопные газы астматическим двигателем исчез за поворотом. На мгновение с севера открылся снежный горб Нанга-Парбат. Слева, затем, с новым поворотом дороги, позади, в дымке позднего лета раскинулись сады и рисовые поля Кашмирской долины.
Запах сосен. Он вздохнул. Еще недолго, и мало что останется с ним, если только он снова не вернется сюда туристом. На дорожных рытвинах и камнях баранка вырывалась из рук, пока не прекратился подъем и впереди не показался старинный горный пост Гульмарг. Здесь высились, вырисовываясь на фоне неба, лифты для подъема лыжников, а на заросших полевыми цветами лужайках раскинулись новые отели и дачи с просторными верандами. При мысли о предстоящем отъезде не только из Кашмира, но вообще из Индии им вдруг овладело чувство, какое, наверное, испытываешь у постели смертельно больного близкого человека. Обогнал двух навьюченных рюкзаками туристов. Гремевшая за спиной утварь перекрывала шум мотора. Яркие рубашки и слаксы на самой высокой в мире площадке для гольфа. Из-за сосен показалась цепочка туристов верхом на пони. Они остановились, любуясь зеленой долиной, словно могучими каменными ладонями защищенной хребтом Пир-Панджал с юга и отрогами Гималаев с севера. На лице Касса застыла горькая улыбка. Он говорил на хинди, урду, мог объясниться на панджаби, запинаясь, прочитать санскрит – все вместе означало, что его срок службы в Индии закончился и что СИС Secret Intelligence Service – британская разведка. – Здесь и далее прим. пер.

, вероятнее всего, пошлет его в Вашингтон или Москву, где приобретенные за четыре года знания с самого начала будут лишними.
Он тряхнул головой. Впереди еще пара месяцев, стоит ли унывать? Глубоко вдохнул чистый холодный воздух. В Дели было как в пекле, даже в лежащем внизу, в долине, Сринагаре томительно душно, а здесь, наверху...
Здесь, наверху, обреталась подлинная причина его меланхолии, и имела она человеческий облик. Сирина. Ожидавшая его в бунгало своего мужа, что прилепилось на краю Гульмарга к скале, обращенной к северу, в сторону пакистанского Кашмира и громады Нанга-Парбат. Сирина, индийская кинозвезда и жена министра туризма и гражданской авиации В.К.Шармара. Касс провел рукой по взлохмаченным ветерком волосам, чуть смущенно улыбаясь при мыслях о рискованном приключении, бесстыдстве их тянущейся много месяцев связи, местах их встреч в Дели и здесь, в Кашмире. О возбуждающем чувстве опасности, придававшем дополнительную остроту их любовным утехам. Когда уедет из Индии, все останется здесь.
По главной улице курортного городка бродили редкие туристы. Гвалт в кафе, оглушительная музыка из машин с откидным верхом и распахнутых настежь дверей. Потом он по короткой и узкой извилистой дороге стал подниматься к длинному деревянному одноэтажному зданию, где под украшенными искусной резьбой карнизами в отделанных ароматными сортами дерева покоях раньше обитали приезжавшие на лето наложницы раджи. Потянул ручной тормоз, разочарованно глядя на пустую тенистую веранду, где его обычно встречали, но тут же с вожделением представил, что она ждет его в длинной, с низким потолком, главной спальне, лежа на широкой кровати министра. Над ней медленно вращается, даря прохладу, вентилятор. Она не укоряет его, наоборот, протягивает руки, приглашая к себе. Он прислушался. Проигрыватель крутил что-то из американского кантри-рока, которым, казалось бы неуместно, увлекалась Сирина; сам он предпочитал традиционную индийскую музыку, а из инструментов – ситар. Может быть, в силу своего положения одной из индийских кинобогинь она порой бывала прозападней него. Значит, в постели. Все будет совершаться по канонам обольщения: шампанское со льда, шелковые простыни, соблазнительное белье, наигранные вольности – словом, все как в кино. Он, потирая щеки, улыбнулся. Как-никак он принадлежал к разведывательной службе; привыкшая к условностям целлулоидного мира Сирина, приукрашивая их отношения, звала его Бондом.
И, хотя все это было плодом воображения, ему тоже нравилось... в конце концов, любой мужчина мечтал бы о таком обрамлении. Восточная красавица, экзотическая обстановка, утонченное сладострастие, доля риска. Вполне достаточно, чтобы в предвкушении такого блаженства довольно потирать руки.
Или думать, что она стала для него чем-то большим, нежели предмет сладких вожделений. Как нескладно, что он ее полюбил. Во всяком случае, ему хотелось быть с ней и совсем не хотелось расставаться. Касс вышел из машины и медленно задышал полной грудью. Позади бунгало плескались струи фонтана. Черт побери, здесь все до последней детали было почти как в раю. Забрав из машины сумку со сменой белья и необходимыми принадлежностями, он поспешил в лиловую прохладу веранды. А вдруг еще, может быть, удастся снова выпросить продление командировки... беда в том, что после ухода Обри нет никого, кто мог дать добро одной лишь улыбкой. Пит Шелли, заняв пост генерального директора, заважничал и стал непроходимым формалистом. От него продления вряд ли дождешься...
А пока что к чертям все это. Он крикнул:
– Сирина, это я! Прибыл по расписанию.
Она, должно быть, затеяла какую-то новую игру. Видно, хотела встретить его в спальне, удивить его нарядом, или позой в постели, или игрой послеполуденного света на ее теле на фоне синеющих в окне далеких гор. Бросив на тахту в гостиной дорожную сумку и полотняный пиджак, он поспешил к ней. Ароматное дерево, резные карнизы, старая массивная мебель, толстые ковры с замысловатым рисунком. Взяв со столика бокал все еще играющего шампанского, улыбаясь, глотнул. Глотнул еще, холодный напиток приятно сжал горло. У дверей спальни под ногой хрустнуло стекло разлетевшегося на мелкие осколки бокала из-под шампанского. Сквозь обычные благовония пробивался запах «Шанели», подаренной им к прошлому дню рождения...
Он поглядел под ноги на разбитое стекло. Виной всему нетерпеливость – заслышав шум мотора, заторопилась и уронила. Встав в дверях спальни, потер виски – вдруг закружилась голова. Она лежала на шелковых простынях, правда, не снимая сари, будто позируя перед камерой. Волосы черным облаком раскинулись по подушкам. Кругом кровь, много крови. Она пропитала простыни и подушки, кровью забрызгана даже стена позади искусно вырезанного изголовья. Всюду кровь...
Еще до того, как его от ужаса вырвало, комната пошла колесом, кажущиеся огненными в слепящем свете окна пятна крови на стене закружились, как огни фейерверка... окно, надвигаясь на него, тоже поплыло по комнате, и он провалился в черноту.

* * *

Окно... Он осознал, что неясный квадрат тусклого света – это окно. Он был недвижим, но не там, где... Лежал на кровати. Окно было там, где ему положено быть, если смотреть с кровати. Склоны Нанга-Парбат позолотили лучи заходящего солнца. Вытянутая в ее сторону рука была по локоть липкой. Пальцы – он ими пошевелил – слиплись. Приподняв бессильно повисшую голову, он попытался сесть и поглядеть на свою – красную? – руку. Почему красную и липкую? Под медленно вращающимся вентилятором жужжали мухи. Он повернулся. Мухи облепили ее тело, пируя на подсыхающей крови, покрывшей ее, простыни... его руку, его рубашку, лежащий между ними нож. Он наклонился над ней, отгоняя руками мух. Голова раскалывалась, желудок бунтовал. Его рассудок, казалось, отчаянно кричал, пытаясь вернуться к действительности. Касс непонимающе посмотрел на дыры в залитом кровью сари, потом на свои окровавленные руки. Скованный ужасом, он был не в состоянии пошевельнуться, еле сдерживая подступившую к горлу тошноту. Воспользовавшись его оцепенением, мухи снова облепили ее тело.
Из проигрывателя по-прежнему неслись нелепые звуки кантри-рока, отдаваясь пульсирующей болью в висках. Потом со стороны Гульмарга, постепенно нарастая и заглушая музыку, послышались звуки полицейской сирены. Недвижимо лежавший Касс не сводил глаз с трупа.

Часть первая
Временная работа

Он обладает цепкой птичьей зоркостью,
спокойной настороженностью борзой,
и, кажется, его пугает наслаждение жизнью...
А ныне он недосягаем.
Роберт Лоуэлл «Павшим за Союз»

1
Сожжение

– Не могу ничем помочь – видишь, занят, – насмешливо ответил Хайд, хотя в жизни не прибегал к такому несерьезному оправданию.
Будто разочарованно "подозревая возможность уступки, голенастый бирманский кот удалился прочь. А сидевшая на выглядывавшем в беспорядочно засаженный сад залитом солнцем окне пестрая кошка вопросительно склонила голову набок. Возможно, у них имелись основания быть разочарованными. Ему хотелось сказать: «Ты мне теперь не начальник, Шелли. Я свободный агент. Отваливай».
Шелли молча сидел напротив на кушетке, положив рядом с собой видеокассету. Падавшее на ковер солнце было не таким ярким – как-никак конец лета. Роз, к которой присоединился бирманский кот, шумно укладывала в спальне вещи. В комнате незримо присутствовал третий. С ними был Обри, как всегда, упрекающий Хайда, на этот раз словами длинного ворчливого исповедального письма, посланного им вскоре после своей отставки. Слова, будто пощечины, отдавались в голове Хайда. «Только собственное мнение дает свободу действий. От других людей нельзя ждать ничего, кроме бесконечных обязательств перед ними, а это прямая противоположность свободе...» Обри, объяснявший, почему он, преследуя и обрекая на смерть Малана, пошел против всех принципов и правил. Дабы примириться со своей непримиримой совестью, Обри оправдывал себя в том, что позволил личным мотивам взять верх над соображениями долга и первоочередными задачами операции.
Хайд покачал головой и провел руками по вьющимся волосам. При воспоминании об Обри – об обязательстве – он вдруг рассвирепел.
– Не могу, Шелли, – взорвался он. – Не обязан. Ты мне за такие дела больше не платишь. Я больше не служу. Так что не надейся, что я от скуки возьмусь за что-нибудь интересное или опасное.
Но даже это объяснение не прозвучало так, как он хотел. Обязан. Как ему уже объяснил Шелли – со всей убежденностью начинающего генерального директора, – он «обязан Кассу своей жизнью. Касс спас тебя в Дели, посадил в нужный самолет и отправил в надежное место. Если бы не он, тебя бы убили». Из-за прямоты, с какой это было произнесено, то, что он собирался сказать – а-а, плевал я на Касса, – жалко скулило в голове, словно щенок, наказанный за то, что написал на новый ковер; или одна из кошек, изодравшая дорогую обивку. А-а, плевать на Касса... Не годится, совсем не годится, потому что в глубине сознания мысль о Кассе скулила, как все наказанные щенки и кошки.
– Прошу о немногом, Патрик, – успокаивал Шелли.
Шелли пришел к нему по собственной инициативе. На табличке на двери кабинета в Сенчури-хаузе Небоскреб в Лондоне, в котором размещается штаб-квартира СИС.

с его фамилией и новым титулом еще не высохла краска. Генеральный директор Службы тайной разведки. Наконец-то Шелли, глядя на аспидную поверхность реки, мог каждое утро произносить вслух сей титул применительно к самому себе. Наследный принц старого Обри занял самый высокий пост, но старику ради этого назначения пришлось изрядно подергать оставшиеся в его руках нити.
Чтобы уйти от разговора, Хайд спросил:
– Как там старый хрыч? До меня теперь не доходит никаких сплетен. Я же теперь чужак.
– Кто? А-а... сэр Кеннет? – с неподдельной любовью отозвался Шелли. – Слыхал, что он в Вене, остановился у фрау Эльзенрайт.
– Его единственная настоящая старая любовь, – усмехнулся Хайд. – А потом? Зима на Багамах – мемуары стоят того.
– Думаю, что он по крайней мере более доволен, чем его прежняя политическая хозяйка, – возразил Шелли.
Может быть, и так. Обри ушел, осыпанный почестями и благодарностями.
А в спальне Роз демонстративно гремела ящиками шкафов, хлопала крышками чемоданов. Как бы поняв намек, Шелли пробормотал:
– Куда денете кошек?
– Что?.. А-а, в кошачий питомник.
– Вас не будет?..
– Пару месяцев. Смотря сколько времени понадобится Роз, чтобы разобраться с имуществом дядюшки. – В спальне сердито стукнули дверцей стенного шкафа. Кошка соскочила с подоконника; вернувшийся из спальни бирманец, обнюхав брюки Шелли, присоединился к пестрой. С Эрлз-корт в чистенькую комнату проникали пыль и запах бензина. – Видишь, ничем не могу помочь.
Роз защелкнула замки чемоданов, и, к явному неудобству Шелли, ее огромная тень возникла в двери гостиной. Ему и так было не по себе. Смущение было ненаигранным. Он не только не знал, как повернуть дело, но даже не представлял, о чем он хочет просить.
– Что на пленке? – полюбопытствовал Хайд. – Порно с убийством?
– Как тебе сказать... та, кого показывают, действительно мертва. Хочешь, покажу?
Хайд равнодушно пожал плечами, и Шелли направился к телевизору вставить кассету в видеомагнитофон. Хайд, как бы ища поддержки, оглядывал комнату, отмечая детали: выскочившую в окно пеструю, будто ее о чем-то предупредили; медленное движение по ковру солнечного луча, оживившего мебель и шторы. Шелли, щелкнув дистанционным пультом, включил телевизор.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46