Вон стоят, видите?
Не дождавшись ответа, Колобок укатился к давно дудевшей на дороге машине. Мы оглянулись. На стройплощадке под навесом стояли два уже смонтированных дизеля — громадные черные тупорылые чушки; чуть дальше бригада землекопов вручную копала яму под фундамент третьего дизеля. Яма была громадной, и они бросали землю со дна ее на настил, устроенный в глубине, а потом уже наверх. Еще дальше торчали бетонные плечи и концы арматуры фундамента для четвертого дизеля. А кругом были набросаны доски, груды бута и гравия, стоял ящик для цемента, тянулись какие-то трубы. Рядом с установленными дизелями пыхтел компрессор, полыхал голубой огонь сварки. Вот и вся ДЭС. Мы знали, что это первоочередной объект, энергия ДЭС нужна для экскаваторов в карьерах, для бурильщиков, которые должны были вскоре начать проходку туннелей, и для других срочных нужд.
Из-под навеса нам махал рукой какой-то парень. Ба-а! Это ведь наш знакомец, смуглоскулый азербайджанец, приехавший сюда по «путевке». Мы торжествующе переглянулись: уж он-то настоящий, «чи-
стый» бетонщик и наверняка знает, что такое «один к четырем».
— Вот видишь, никогда не надо опережать события,— менторским тоном проговорил Юра Маленький. Он вообще любил читать нравоучения.— Выход из любого положения, когда он станет совсем уж необходим, всегда найдется сам собою...
— Здорово, ребята! И вы сюда? Вот здорово! Значит, вместе?.. Ну, давайте знакомиться. Меня Борисом звать.— Ему, видимо, приятно было почувствовать себя не одиноким.— А это вот, тоже из нашей бригады,— Вася.
— Юра.
— Юра... А у тебя и спецовка уже есть? — Борис был одет в новенький комбинезон.— Здесь получил?
— Нет, с собой привез. Зря только я его одел сегодня, надо бы и здесь получить, правда? А то скажут, мол, есть у тебя и не дадут, правда?
— Дадут. Обязаны дать.
— Конечно, обязаны.— Он говорил как-то суетливо, спеша откровенничать, словно хотел доказать сразу же: я свой парень, хороший.— А я все равно с собой все-все привез, вещей столько! И жену, дочку — все привез! Перед отъездом в Ташкенте работал, удалось получить спецуху зимнюю — брюки, ватник, тоже привез. Раз дали, не выбрасывать же, правда?
— Это верно. Выбрасывать не.надо... Хозяйственный ты малый.
— Сейчас иначе не проживешь!.. Я хоть и не столяр, а даже столярный инструмент весь привез, все собрал: и рубанок, и фуганок, и шершебок, и стамеску, долото... Вот только отвертки у меня маленькой нет! Вася, не знаешь, где бы здесь отвертку маленькую достать?
Вася, долговязый паренек лет семнадцати, в майке, из-под которой выпирали ключицы, до сих пор не промолвил ни слова, только поглядывал на нас робко голубыми глазами.
— Отвертку? — Он предложил неуверенно: — Хочешь, я тебе свою дам, у меня есть.
— Правда? Вот спасибо! Завтра принесешь?
— Принесу.
Он и верно принес ему на следующий день отвертку.
— Ну что же, ребята, работать?
Но работать мы начали не скоро. Когда бетонировали фундамент дизеля, завалили какие-то отверстия для болтов, потом разбивали бетон ломами, и теперь под станиной набросаны были осколки его. Заглянуть туда можно было лишь в маленькие, руку едва просунешь, отверстия, по два с каждой стороны.
Прежде всего нам предстояло выбрать эти осколки. Но как? Продуть сжатым воздухом. Пошли к сварщику: дай, мол, дунуть. Сварщик — красивый белокурый парень, все его звали Андрюхой,— ругался нещадно: вот уже два часа он никак не мог завести компрессор, что-то там запорол сменщик.
Промыть водой? Из сая, неподалеку отсюда, он впадает в Вахш, в искусственный отстойник, устроенный метров за восемьсот от ДЭС, по трубам качает воду «андижанец». Надо где-то забить пробку и шлангом забрать воду из этих труб. Где забивать пробку, знает один слесарь, здоровенный мрачный малый. Он
читает газеты, и у него нет топора. Пока искали топор, пришло время обедать.Обедать поехали за два километра в Нурек, в чайхану.Высокие остролистые чинары. Узорчатая тень под ними. Столики. Сбоку, у шоссе, вереница машин,— шоферы обедают. За импровизированной стойкой из пустых конфетных ящиков — вполне есенинский, молчаливый чайханщик «с круглыми плечами», только и разницы: белый грязный халат, перепоясанный по округлому животу шнуром. Жарко. Чай разносит паренек— таджик лет двенадцати, в громадных, не по размеру, пыльных сапогах. Он лениво волочит их по земле; черные, огромные, влажные глаза тоскуют, словно спрашивают: «Ну, зачем я здесь? Мне бы бегать по горным лугам...» Мы глядим на него, и у нас на душе поднимается такая же, должно быть, тоска, неуверенность: и этот наш «маскарад», и работа никчемная, и... главное, не привыкли мы так работать.
После обеда решили плюнуть на воду и на воздух, сварили из прутьев арматуры и железок лопаточки и стали выбирать камни, осколки бетона вручную.Можно было и не выбирать их: завалить быстренько бетоном' и сказать, что все сделали так, как надо. Борис предлагал это. Теперь мы думаем, что напрасно не согласились с ним: вся работа наша была бесполезной. Для «показухи». Дизели на ходу сообщают фундаментам такую вибрацию, что бетонировать их с перерывами нельзя ни в коем случае — фундамент будет не монолитным и через какое-то время наверняка разрушится. Наша «нашлепка» на его массиве нужна была только для приемочной комиссии, которая все
равно не разглядит, беспрерывно шел бетон или нет.Но тогда мы этого не знали. Нам казалось: оставь мы хоть один камушек под картером, и в бетоне будут раковины — брак по нашей вине. И мы, посылая к чертям Бориса, ползали на животе перед дизелем, выцарапывали осколки — там, где не доставала лопатка,— ногтями, сбивая кожу на суставах, глотая пыль. Вася даже локоть себе разбил.
А потом в большом дощатом ящике завели бетон. «Один к четырем» означало: один «якорек» — носилки цемента и четыре — песка, гравия в данном случае не требовалось. Мы высыпали песок и цемент в ящик, перемешали их несколько раз, и опять мешали — мешали эту густую, вязкую массу, упираясь ручками лопат в живот. Бетон быстро схватывался, песок оседал вниз, а цемент плавал поверху в воде, окрашивая ее в молочный цвет — этого никак нельзя было допускать, и опять мы мешали, мешали... Вывалив один ящик под станину дизеля, заводили другой, и все повторялось снова.
Удивительное это чувство — хозяина! Делали-то мы в общем пустяковую работу, а казалось, важней ее ничего нет на свете и судьба всех миров и мирозданий зависит сейчас только от того, насколько хорошо мы перемешаем этот проклятый бетон, насколько быстро вывалим его на фундамент. Не сделаем мы — никто не сделает. Сделаем плохо — все рухнет, мир рухнет. И стыдно, горько будет не просто нам или прорабу, а какому-то одному большому символическому Человеку, перед которым нельзя совершить ни малейшего преступления. В перерывах вели разговоры с Васей.
— Зарабатываете хорошо?
— Ребята жалуются... Закрыли наряды по четыре семьдесят, а потом, говорят, срезали: по четыре тридцать пять получилось.
— Новыми деньгами? — Это спросил Борис.
— Ну?
По этому «ну», певуче-удивленному, мы угадали в нем сибиряка.
— Правильно,— подтвердил Вася,— из Омска... С матерью и сестренкой.
— А отец?
— Отца уж давно нет.
— Ребята жалуются, а сам ты?
— Нам вроде хватает... Правда, один парень из бригады взял у меня тридцатку и не отдал, сейчас худо поэтому.— Он рассказал об этом без всякой обиды.— Пьет он — ужас как! Знаешь, с получки поехал в Душанбе, с собой пятьдесят рублей было новыми, а вернулся с восемью. Ну и здесь опять загулял, третий день уже на работу не выходит.
Вот тип! Нам было обидно: мы тут вкалываем в поте лица, а кто-то...
— Да нет! — возразил Вася.— Он арматурщик хороший, у нас их всего два в бригаде: дядя Ваня да он. Когда бетон шел, они по две смены стояли, у них теперь отгулов полно!
Добрая, видать, душа у нашего Васи!
— Ну, пошли покидаем?..
И опять минут сорок—работа, бешеный ритм. Ноют плечи, руки, свербит поясница; когда разгибаешься, мельтешат перед глазами синие круги, и лучше уж не разгибаться. Чайханщик—рядом с ДЭС. На при-
горке поставлен титан, и с ним орудует специальный человек — едва успевает таскать воду нам и землекопам, жалуется на полном серьезе:
— Тяжелая у нас работа, у чайханщиков. Лучше уж в землекопы пойти. У них что!— лопатку бросил, пять минут отдыхай, а тут!..
Рабочий день шел к концу, когда вернулся Колобок, прораб. И так всегда бывает: весь день мы честно укладывали отличный бетон, аккуратно протрам-бовывали его палками и своими самодельными лопатками, а тут, как назло, на глаза прорабу в углу ящика попались золотистые зерна песка, словно бы нарочно отсеянные от цемента. Надо было спасать свою репутацию. Наше молчание становилось тягостным. И тут — неизвестно, из каких тайников своей памяти,— Юра Маленький вытащил гордое и, главное, вполне профессиональное словечко:
— Что вы, Виктор Яковлевич! Ведь мы же его гарцуем!— Он повторил, смакуя: — Прогарцовываем, лучше некуда!
Что означает это слово, он в точности и сам не знал, помнил только, что бетонщики его употребляют. Но, видимо, и прорабу оно было мало знакомо, он лишь протянул ошеломленно и уважительно:
— А-а! Ну, если так...
Но через полчаса сцена — несколько в другом варианте—повторилась снова. Стараясь отличиться на глазах начальства, мы переборщили: чтобы бетон можно было укладывать побыстрей, сделали один замес пожиже. Прораб увидел и закричал:
— Куда такой жидкий! Ну куда такой жидкий! Одно молоко льете! — И в голосе его мы ясно расслышали торжествующие нотки: наконец-то, мол, вывел я вас на чистую воду. Важно было единственное: не растеряться. И Юра Большой, глядя на прораба сверху вниз, с достоинством пробасил:
— Так мы же нарочно пожиже завели: для планировки. Для планировочки!
Какой такой «планировочки»?! Маленькие колючие глазки Колобка из острых стали какими-то неопределенно-смутными. Он, теперь уже навсегда, сложил оружие. И минут через десять мы слышали, как он говорил главному инженеру строительства (он тоже подъехал сюда):
— Наконец-то мне прислали трех чистых бетонщиков! Я их думаю звеньевыми назначить, и бригада будет как надо! Уж я ее просеивал-просеивал, костяк создавал, а уж теперь-то!..
Главный инженер согласно кивал головой. Между тем вид нашей стройплощадки внезапно изменился. До тех пор все было на ней не ладно. Землекопы действительно отсиживались большую часть времени в теневом углу ямы, где-то в стороне неспешно возились плотники, сварщик Андрюха копался в своем компрессоре и ворчал:
— Полдня протолокся без дела, а. сейчас небось опять заорут: «Давай, давай! Надо!..» А что давай? Электродов нет, железа нет. Пять дней подряд уже по вечерам оставался! Ну что я, не человек, что ли! Не останусь больше, ни за что не останусь! Зачем мне нужны эти отгулы? Если бы за переработку платили—другое дело, а отгулов у меня и так на полгода хватит!..
Но Колобок покатился по площадке, и по мере его продвижения вперед, то там, то здесь вскипала жизнь: летела земля из ямы, словно из пасти роторного экскаватора, плотники бегом тащили мимо нас громоздкие щиты опалубки, подъехала машина с арматурой, и Андрюха, не разгибая спины, резал, сваривал ее прутья. Шел уже пятый час.
Не знаем, чем уж там подбадривал прораб остальных, но нам он сказал так:
— Ребята, нельзя же уйти, не кончив фундамент. Вы уж постарайтесь, ну, нажмите! Надо будет, потом отгул возьмете или побольше заплачу вам, как хотите!..
И мы «жали», наливаясь злостью от собственного упрямства. Где-то часов около шести Вася вдруг воскликнул, смеясь:
— А вон и Миша пришел! Ну арматурщик-то, про которого я говорил. Да вон же, пьяный!.. — В голосе его прозвучало искреннее восхищение.
В пыли у дороги возился с каким-то заблудшим щенком стройный парень в хлопчатобумажной спецовке, сидевшей на нем подчеркнуто изящно. На голове его была соломенная шляпа, за тульей — полураспущенная красная роза. Парень был действительно пьян; наклонившись, чтобы потрепать щенка за ухо, он вдруг сел в пыль, продолжая бормотать что-то ласковое.
Минут через пять Миша подошел к нам, протянул уточкой ладонь и представился:
— Князь Мышкин.
Вася рассмеялся звонко. В лице Миши и правда было что-то мышкинское: прямой, с едва заметной горбинкой нос, тонкие нервные губы, большие светлые глаза, смотревшие с какой-то чуть удивленной доверчивостью и улыбкой. Но все это чистое и изысканно благородное было задавлено одутловатыми запойными отеками, складками, совсем уж не вязавшимися с молодостью лица.
Мы так устали, что не только не смогли разделить Васиного восхищения, но даже на мгновенье потеряли чувство юмора: помнится, кто-то из нас, кажется Юра Маленький, выругал Мишу. Но он не обиделся, а только пробормотал:
— Да ладно уж, ребятишки... — И отозвав Васю в сторону, попросил извинительно:— Вася, понимаешь,— говорил он, чуть-чуть шепелявя,— прораб, гад, на аванс не подписал! А я же, понимаешь, не человек я сейчас: похмелиться надо. Ну веришь, последний день сегодня, завтра на работу выйду, ей-богу, выйду!.. Понимаешь, у пацанов ни у кого нет, все пропили. Ты уж дай мне еще трешку, а я тебе все сразу с получки отдам, ладно?.. Ну, Вася!
И Вася — так же извинительно — ответил: -— У меня у самого нет, Миша, я у матери спрошу, ладно? Вот кончим работу, ты меня подожди, и спрошу.
— Ладно. Пойду пока в столовую, может, там у кого найду — ведь я же со вчерашнего не жрал ничего. А если нет, то я тебя на повороте к поселку ждать буду.
...Мы возвращались домой часа через полтора. Ноги были свинцовыми, тело ломило болью. У поворот та с шоссе к Лангару — так называется поселок, в котором мы жили,—в траве сидел Миша. Проходив-
шие мимо машины обдавали его пылью. Розочка на его шляпе завяла, в руках он держал букетик пунцовых маков. Увидев Васю, Миша радостно замахал этим букетиком. Вася, обреченно ссутулившись, но покорно, двинулся к нему.
«ВСЕСОЮЗНЫЙ СЪЕЗД «САЧКОВ»
Честно говоря, мы очень волновались за свой фундамент: вдруг расползется или застынет как-нибудь не так.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13