Взору предстает заднее сидение. На нем черный балахон с капюшоном и автомат системы «Вестингауз» с коротким дулом и четырехугольным магазином.
Полицейский освещает оружейный приклад переносной лампой. На металлической поверхности четко выделяются пятна крови.
– Та же группа крови, как у банковского охранника Бойля, – комментирует Грегор Абуш. – Автомат заряжен не был, им пользовались, чтобы оглушить охранника и, главное, чтобы держать в страхе его и главного оператора фильма Уолтера Карпентера.
Следующий кадр.
Полицейский распахивает переднюю дверцу.
Виден человек, чья голова в неловкой позе покоится на баранке автомобиля. Скрюченные пальцы обеих рук вцепились в край сиденья. С одного плеча сполз пиджак, на шее и белой сорочке – застывшая тонкая струйка крови.
Полицейский осторожно приподнимает голову убитого.
Лампа освещает крупное темное пятно на виске, от которого кровавый пунктир пересекает щеку и кончается под подбородком.
В лучах прожектора тускло отсвечивают остекленевшие неподвижные глаза, в которых навсегда застыл страх.
Я никогда не видел этого лица, и все же без заминки сказал:
– Уолтер Карпентер, главный оператор фильма «Частная жизнь Долли Кримсон»!
– К сожалению, – мрачно согласился Грегор Абуш. – Убит приставленным к виску пистолетом.
– Системы?…
– «Кольт», калибр 32… А теперь держитесь, Латорп! Вас ожидает еще больший сюрприз.
Следующий кадр.
Полицейский открывает багажник.
В нем находится битком набитый брезентовый мешок, завязанный телефонным проводом.
Полицейский развязывает узел, осторожно высыпает содержимое мешка.
На бетонный пол гаража сыпятся обклеенные крест-накрест пачки разных размеров с отмеченными на бумажных лентах цифрами.
Я был настолько поражен, что непроизвольно вскочил, стукнувшись головой в крышу автомобиля.
– Бывают же на свете чудеса! – вскрикнул я, выпучив глаза на толстые пачки ассигнаций.
Реакция Грегора Абуша для меня была еще более неожиданной, нежели само явление оставленных грабителями денег. Грегор Абуш разразился ироническим смехом.
Я был просто ошеломлен. Лишь спустя минуту мне удалось понять причину этого смеха.
Следующий кадр.
Полицейский осторожно разрывает бандероль, на которой отпечатана сумма «10000». Оказывается, пачка представляет собой нечто вроде трехслойного пирога, чья прикрытая сверху и снизу банкнотами начинка состоит из аккуратно разрезанных газет.
Этот совсем уж непредвиденный сюрприз погрузил меня в подобие транса, из которого с трудом вывел голос начальника полиции. Как бы сквозь толстый слой ваты до меня донесся его вопрос:,
– Что нового?
Сначала я решил было, что он обращается ко мне. Лишь затем осознал, что он переговаривается со своими людьми, несущими вахту возле дома Ральфа Герштейна.
– Все по-прежнему, – донесся до меня голос сержанта Александера. – Никто не выходил на улицу, никто не входил в дом.
– Какие-либо разговоры слышны? – осведомился Грегор Абуш.
– Нет! Одна лишь музыка.
– Прошу усилить звук!
Начальник полиции снова переключил телевизор с демонстрации видеофильма на прямую передачу. На экране высветились покрытые резьбой дубовые двери. Дождевые капли ударялись о мокрый булыжник перед домом, разбегались кругами в лужах. Этот монотонный шум как бы служил сопровождением к звукам гитары.
Певца я сразу узнал по голосу. Альберт Герштейн исполнял популярную песню своего дяди Ральфа Герштейна «У озера Синего». Паточная мелодия ничуть не соответствовала ни ситуации, ни моему настроению. И все же мне пришлось переменить отчасти свое скептическое отношение к Альберту. Он пел настолько естественно, не насилуя свой приятный голос, что отказать ему в некотором таланте мог лишь такой безумец, как Пророк.
– Выключите звук! – скомандовал Грегор Абуш, затем повернулся ко мне: – Ну, как вам нравится трюк с набитым бумагой мешком?
– Фантастика просто! – живо откликнулся я. – Любой нормальный вор унес бы брезентовый мешок со всеми деньгами – и все дела, а эти…
– А эти не пожалели ни времени, ни трудов, чтобы набить брезент старыми газетами, – окончил за меня Грегор Абуш. – Как видите, преступление века, разумеется, в масштабах нашей Александрии, становится все более загадочным.
– Как обстоит дело с отпечатками пальцев? – осведомился я.
– Имеются, причем в изобилии. И Уолтер Карпентер, и Ричард Бейдеван, и Tea Кильсеймур оставили их на руле. Зато на прикладе автомата наш дактилоскопист не обнаружил ровно ничего. Это и следовало ожидать. Следует считаться с тем, что они…
Разговор пришлось прервать.
Зазвучал зуммер полицейской рации.
Выслушав донесение, Грегор Абуш крикнул шоферу:
– Едем!
– Куда?
– На Рыночную площадь!
– Что-нибудь приключилось в доме Ральфа Герштейна? – в полном недоумении спросил я.
Начальник полиции не отвечал.
Я взглянул на экран. Ничего не изменилось, все так же блестел булыжник перед домом. Внезапно дождь прекратился.
– В самом доме, – Грегор Абуш расстегнул пистолетную кобуру, – надеюсь, по-прежнему. Очень надеюсь! – сквозь зубы бросил он. – Если Альберт Герштейн успел улетучиться, мне самому ничего другого не остается, как исчезнуть из Александрии. С меня тут шкуру сдерут.
– Значит, все-таки Альберт? – я почему-то почувствовал нечто вроде разочарования. Косвенных улик относительно его вины было предостаточно. Особенно после полученной от Александра Луиса информации. Но именно по той причине, что я не слишком доверял его свидетельству, я предпочел бы вообразить под черным капюшоном кого угодно, но не Альберта.
– Ничего не поделаешь, да, Альберт! – Грегор Абуш в сердцах выругался. – Сейчас это доказано. На все сто. Только что мне донесли из лаборатории: внутри брошенного на заднем сидении лендровера капюшона обнаружено несколько выпавших волос. Из всех, на кого падает подозрение, такие волнистые, иссиня-черные волосы только у Альберта Герштейна.
Тем временем мы уже подъехали к дому.
– Всем выйти! Окружить дом! Не стрелять без моего приказа! – громко скомандовал Грегор Абуш.
Из автофургона с надписью «Срочная химическая чистка» выпрыгнули с оружием на изготовку четверо переодетых в штатское полицейских во главе с сержантом Александером.
Несколько минут мы в нерешительности прислушивались к доносившейся со второго этажа музыке. Альберт Герштейн больше не пел. Теперь играл целый оркестр.
Значит, магнитофон!
Музыка внезапно оборвалась. Я надеялся уловить голоса, шаги, хоть какие-то проявления жизни в доме. Но весь он казался совершенно вымершим, заброшенным.
Неожиданно в тишину ворвался странный звук, как будто птица хлопала тяжелыми крыльями. Я невольно вздрогнул, ощутив нечто вроде страха. Не сразу до моего сознания дошло, что пугаться нечего – налетевший из-за угла ветер шевелил тяжелые черные занавеси в открытом окне. И все-таки, тревожное ощущение не проходило.
– Окно! – вскрикнул я, осознав в чем дело.
Судорожно ухватив Грегора Абуша за руку, я закричал словно помешанный:
– Окно!.. Глядите, окно!
– Ну, что из этого? – хлопал он глазами.
– Среднее окно верхнего этажа! – я продолжал кричать.
Да, это действительно было то самое окно «музыкальной комнаты», к которому из-за категорического запрета хозяина дома в течение долгих лет не осмелилась прикоснуться ни одна рука. Еще вчера Грегор Абуш высказал мнение, что в случае надобности окно придется высадить со всей рамой, настолько заржавели петли.
Мы с Грегором Абушем тревожно переглянулись. В его глазах я прочел подтверждение своим худшим опасениям.
Да, в доме приключилась непоправимая беда. И предчувствие наше вскоре подтвердилось.
Грегор Абуш собирался было взломать двери, но сержанту Александеру пришло в голову проверить сначала, заперты ли они. Оказалось, что нет.
Мы тихо вошли в дом, так же неслышно поднялись по лестнице.
Отодвинув портьеру гостиной, Грегор Абуш как вкопанный остановился на пороге.
Через его плечо я заглянул в комнату. Мрак… Мерцал лишь зеленый глазок магнитофона и рубиновый ночник, вмонтированный в подлокотник стульчика, стоящего у рояля.
Когда глаза свыклись с темнотой, я различил и две неподвижные фигуры.
Режиссер фильма «Частная жизнь Долли Кримсон» Ричард Бейдеван сидел на стульчике, свесившись набок. Его левая рука касалась пола, словно он пытался поднять с него наполовину опорожненный стакан.
По ту сторону белого концертного рояля лежал на диване Альберт Герштейн. Перед ним на усеянном нотами инструменте стояла почти пустая бутылка, рядом – сифон с содовой водой.
При желании было нетрудно вообразить, будто мы застали обоих во время дружеской беседы.
Но темная лужица под стульчиком, на котором сидел Ричард Бейдеван, и осколки разбитого стакана, валявшиеся возле дивана, на котором покоился Альберт Герштейн, сразу же рассеивали иллюзию.
Теи Кильсеймур нигде не было видно.
Добрая минута прошла, так по крайней мере мне казалось, пока Грегор Абуш осмелился зажечь свет.
Уже зная заранее, какая картина откроется моим глазам, я все же не смог подавить вырвавшийся крик.
Ричард Бейдеван и Альберт Герштейн были мертвы.
Они были мертвы уже тогда, когда мы с начальником полиции, сидя в спрятанном в переулке служебном автомобиле, внимали пению Альберта под аккомпанемент гитары. Мертвы, хотя мы оба в ту минуту еще считали их живыми.
Это мы узнали позже, когда спешно вызванный полицейский врач осмотрел трупы и сделал предварительное заключение.
Он находил, что убийство произошло незадолго до того, как за домом Ральфа Герштейна стали наблюдать. Нас с Грегором Абушем ввел в заблуждение магнитофон, кассета которого была рассчитана на два часа игры.
Глядя на застывшее лицо Альберта Герштейна, я с болью вспомнил, какие мысли совсем недавно возбуждало во мне его пение. Я с горечью осознавал, что оценил его талант лишь тогда, когда сам он уже был обречен на вечное молчание.
В состоянии, в котором я находился, никаких сомнений насчет того, кто убийца, у меня не возникло. Само обстоятельство, что Tea Кильсеймур отсутствовала, казалось мне достаточным доказательством ее вины.
Я повернулся к Грегору Абушу, чтобы что-то спросить, но слова застряли у меня, в горле. Я увидел нечто такое, что заставило меня вздрогнуть и в страхе отступить.
Прямо против меня находился нотный шкаф с овальным зеркалом. Верхняя часть зеркала оставалась в тени, свет падал лишь на нижнюю половину.
Из зеркальной глубины навстречу мне плыло тело Теи Кильсеймур.
Одетая в переливающееся золотистыми тонами вечернее платье, широко раскинув руки, она лежала на животе, прильнув лицом к ковру. Левая туфля держалась на ноге, вторая, повернув ко мне острый каблучок, валялась по соседству. В волосах Теи сверкали мелкие осколки стекла.
Меня взяла оторопь. Я никак не мог заставить себя оторваться от зеркала. Мне казалось, будто оно показывает вовсе не реальную картину, а плод моего болезненного воображения.
– Латорп, что с вами? – откуда-то издали долетел до меня озабоченный голос Грегора Абуша.
Взяв себя в руки, я обернулся. Как раз в тот момент, когда сержант Александер нагнулся и рассматривал неподвижное тело Теи Кильсеймур под роялем.
20
В свой мотель я больше не вернулся, ночь провел у начальника полиции.
– За работу! – воззвал ко мне Грегор Абуш, указывая на письменный стол, на котором лежали миниатюрные магнитофонные кассеты. Они были вынуты из потайных подслушивающих устройств, спрятанных в доме Ральфа Герштейна.
В самом начале мы прослушали разговор Оливера Дэрти и Альберта Герштейна, состоявшийся накануне, когда ворвавшийся в дом Дэрти просил начальника полиции оставить его наедине с Альбертом.
«Где? Где?» – без устали повторял Дэрти.
«Да нигде же! – несколько раз заверял Альберт. – Я ничего не знаю!»
Этот, похожий на из-под застрявшей патефонной иголки разговор был прерван донесшимся издали голосом сержанта Александера: «Эй, вы! Спускайтесь вниз! Поживее! Поговорить успеете в полицейском управлении!»
Дэрти разразился невнятным ругательством, Альберт смолчал. На этом диалог закончился.
Следующая кассета содержала бурное объяснение между Теей Кильсеймур и Ричардом Бейдеваном. Вначале разговор вертелся вокруг отношений Теи с Альбертом. Дав волю своему гневу, Ричард Бейдеван предупредил Тею:
«Не думай, что вам удастся обвести меня вокруг пальца. Я не такой простак, как Дэрти. Ты сделаешь то, что я тебе прикажу, иначе…»
«Что ты от меня хочешь?»
«Завтра ты позвонишь Альберту и пригласишь его в гости».
«Для чего?»
«Ты опасаешься за него? – Ричард Бейдеван зло рассмеялся. – Успокойся! Если он будет разумен, я ему ничего не сделаю. Мы попросту поболтаем как мужчина с мужчиной».
Снова смех.
«А чтобы ты не мешала нашей интимной беседе, – продолжал Ричард Бейдеван, – я запру тебя в спальне, так же, как ты заперла своего Альберта».
«У тебя ничего не получится!»
«Это мы еще посмотрим!»
«Альберт не придет, готова поспорить, – бросила Tea с вызовом. – Не такой уж он дурак. Он сразу поймет, что ты хочешь заманить его в ловушку».
«Это зависит лишь от тебя, поймет он или нет»
«На меня не надейся!.. Если хочешь, можешь сам ему позвонить».
«Ты отказываешься?»
«Да!»
«В таком случае я не хотел бы быть в твоей шкуре», – угрожающе сказал Ричард Бейдеван.
«Ты, должно быть, кое-что позабыл?» – столь же агрессивно отвечала Tea Кильсеймур.
«Ты о чем?»
«Могу кое-что рассказать о тебе начальнику полиции. Если он узнает, что ты в свое время с Басани…»
«Беги, рассказывай! Тебе хорошо известно, как Винцент Басани поступает с теми, у кого слишком длинные языки. К тому же то, что ты можешь рассказать обо мне, уже принадлежит прошлому. Ты сегодня со своим Альбертом…»
«Это ложь!»
«Чего ты волнуешься? Я ведь, в отличие от тебя, не собираюсь раскрывать твои секреты полиции… Но если ты ослушаешься меня, я сам с тобой разделаюсь! – Ричард Бейдеван так и кипел от злобы. – И помни, свои обещания я всегда выполняю!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38