Его пустой рукав служил подтверждением этих слов.
Пока продолжалась кажущаяся нескончаемой пикировка старших по возрасту гасиендадо с принцем, Ник хранил молчание. Герман Руис и дон Энкарнасион с друзьями презрительно отзывались о французах, бросающих императора и его сторонников на произвол судьбы. Они все с большим негодованием упрекали их за измену, за нарушение обещаний.
Мариано, как и Николас, тоже помалкивал, причем на лице его отражалось скучающее, отсутствующее выражение, словно разговоры о политике вовсе не интересовали его.
«Какую игру затеял Мариано?»
Ник надеялся, что скоро он это выяснит. Если Урсула Варгас не сочиняет сказки и ей можно верить, то ее супруг и сегодня ночью отправится на таинственное свидание.
Обмен мнениями между гасиендадо и принцем приобрел неприятный и нежелательных оттенок, когда изрядно подвыпивший юный Сильвано Завало провозгласил тост:
– За разгром неучей-пеонов и их индейского вождя! Нам не нужны французские пушки и помощь каких-то европейцев, чтобы вернуть Мексике ее былое величие!
Бледный, но с ярко горящими голубыми глазами юноша окинул презрительным взглядом окружающих принца адъютантов – австрийцев, пруссаков, всех пришельцев из Европы.
Некоторые горячие головы тут же подхватили:
– Да здравствует Мексика!
– К стенке Хуареса и его банду!
– Этому сброду власть не по зубам!
– Скотине место на пастбище или в хлеву, а не во дворце!
Фортунато разглядывал лица молодых креолов, выслушивая их самоуверенную браваду. Не без иронической усмешки он вспомнил яростные речи, полные горькой обиды и пустой похвальбы, которые произносили за ужином американские конфедераты, посетившие Гран-Сангре. В случае поражения этим неопытным, но избалованным богатым мальчикам придется расплачиваться по такому непомерно страшному счету, который даже жесткие янки не предъявляли побежденным южанам.
Впервые Ник ощутил, что порученная ему миссия шпионить за Варгасом и его друзьями не так уж дурно пахнет, как он ранее считал. Дай волю этим разбушевавшимся гасиендадо, и они зальют кровью страну, подрубят сук, на котором сидят, уничтожив всех тех, кто гнет на них спину и кормит их.
Вскипая от возмущения, но сдерживаясь, Ник поискал глазами своего новообретенного приятеля – принца Салм-Салм. Пруссак не скрывал, что он сильно разгневан. Сузив глаза и напрягшись, он выслушивал невежественные упреки и оскорбления в адрес профессиональных солдат, которые не способны справиться с партизанами. Однако, как эмиссар императорского двора, посланный с миссией доброй воли и для изучения обстановки на местах, он вынужден был стоически молчать.
Дон Энкарнасион поспешил вмешаться и дал зарвавшейся молодежи суровую отповедь. Его патрицианское лицо по-прежнему было каменным, но глаза метали молнии.
– Мы все желаем скорейшего разгрома хуаристских банд и процветания Мексики. Однако нам оказывают плохую услугу те молодые люди, которые, не испытав на себе тягот войны, позволяют себе оскорбительно высказываться о людях, побывавших на поле сражений. Вам повезло, что его высочество не вызвал кого-то из вас на дуэль. Я уверен, что за очень короткое время он бы управился не с кем-то одним, а со всей вашей щенячьей стаей!
После такого холодного душа, вылитого на горячие головы, пожилые гасиендадо приблизились к принцу и его свите и стали извиняться за непристойное поведение своих сыновей и младших братьев.
Мариано отыскал Фортунато в темном углу кабинета, куда тот предпочел удалиться.
– Кажется, вы успели подружиться с принцем. Почему вы не кинулись его защищать?
– Такой человек, как принц Салм-Салм, вполне способен защитить себя сам. О чем, кстати, и говорил ваш отец, – сухо ответил Николас. – В любом случае, сомневаюсь, чтобы Феликс, будучи профессионалом, испытал бы какие-то трудности, сражаясь с любителем.
Мариано только собрался что-то возразить, как сам принц подошел к ним и протянул Нику руку, прощаясь:
– Мне жаль с вами расставаться, дон Лусеро, но уже с восходом солнца мы отправляемся в Дуранго. У меня жесткое расписание.
Пожав руку принца, Ник произнес с теплотой:
– Я благодарен вашему высочеству за то, что вы были моим секундантом.
– Мне это доставило удовольствие. По-настоящему я должен сказать вам «спасибо». Фон Шелинг уже стал чрезвычайно обременять меня. Благодаря вам я избавился от него. – Принц замолчал и окинул фигуру Фортунато изучающим и несколько лукавым взглядом. – Если вдруг вы вновь захотите взять в руки оружие, пожалуйста, обращайтесь ко мне. Я буду рад, если вы появитесь в моем полку.
Николас в ответ только пожал плечами. Мариано Варгас внимательно наблюдал за ними.
После ухода высокого гостя и его свиты дон Энкарнасион собрал около себя с полдюжины гасиендадо и тихим голосом что-то сказал им.
Николас не был включен в этот избранный круг. Не дождавшись приглашения от хозяина, он решил незаметно удалиться из кабинета, но во что бы то ни стало подслушать, о чем пойдет речь на ночном сборище.
Он вышел на темную веранду и стал смотреть издали на тускло освещенные окна кабинета. Свечи догорали, в углах комнаты сгущались тени.
Дон Энкарнасион проверил, плотно ли прикрыты массивные дубовые двери, Мариано осмотрел запоры на стеклянных французских окнах, выходящих на веранду.
«Предстоит серьезный разговор», – решил Фортунато, обрадованный, что голоса из кабинета достаточно слышны сквозь тонкое оконное стекло.
Он рискнул подойти поближе. Густые ветви, нависающие над верандой, загораживали ее от лунного света, и люди из освещенной комнаты вряд ли могли заметить спрятавшегося в темноте соглядатая.
Старый дон сразу же приступил к делу:
– Слухи о неминуемой катастрофе распространялись уже давно, но сегодня это было подтверждено из первых уст. После приватной беседы с принцем я сделал вывод, что правлению Максимилиана пришел конец.
– Войска Базена удерживают лишь ближайшие подступы к столице. Если они уйдут, их некем будет заменить, – добавил Мариано.
– В таком случае мы должны выполнить просьбу принца и дать Максимилиану наше золото, – высказался Патрисио.
– И нашу кровь? Ты это хотел сказать? Удивляюсь тебе. Ты стал рассуждать как эти зеленые юнцы. – В ледяном взгляде старшего Варгаса читалось явное презрение к мыслительным способностям своего давнего друга.
– Очевидно, дон Патрисио пошутил, – с циничной усмешкой произнес Герман. – Как бы нам ни нравился Салм-Салм, но своя рубашка ближе к телу, и тратить деньги впустую на милостыню попрошайкам нам не следует. Ведь принц унесет отсюда ноги тотчас вслед за французами, а мы останемся здесь.
– И так же поступит наш обожаемый юный Габсбург, если в голове у него сохранилась хоть малая толика мозгов, – пренебрежительно подхватил Доротео.
– Останется он или сбежит – уже неважно! – дон Варгас властно прервал в самом начале завязывающийся было спор.
Все взгляды присутствующих обратились на него.
– Нас устроит любое консервативное правительство, которое придет к власти в столице. Пусть даже это будет свора жадных до добычи республиканских генералов. Мы с ними отлично поладим, особенно если они начнут грызться между собой.
– Одного мы не можем допустить, – подал голос Мариано, – это чтобы в столице воссел на трон проклятый индеец и начал править сильной рукой. Хуареса надо ликвидировать.
– Сколько раз мы пытались, и все без толку! – раздраженно откликнулся Герман.
– Больше провалов не будет. Ошибиться сейчас – непозволительная роскошь! – Скучающая мина улетучилась с лица Мариано Варгаса. Куда-то исчез замкнутый в себе, угрюмый и равнодушный ко всему пьянчуга. Перед собравшимися в кабинете гасиендадо предстал вождь с пылающей страстью в глазах и в голосе. – Наши семьи владели этой землей из поколения в поколение. Теперь мы близки к тому, чтобы потерять все. Хуарес держит в руках все нити, от него исходит энергия, которая движет повстанческими ордами. Умрет он – и их революция умрет вместе с ним. Армии Диаса и Эскобедо рассыплются, распадутся на десятки бандитских шаек, а мы… тогда мы здесь, на севере страны, останемся полновластными хозяевами, какими были на протяжении столетий.
Мариано закончил свою речь на торжественной ноте.
– Ты считаешь, что, убив Хуареса, мы тем самым спасем императора? – скептически осведомился Патрисио.
Мариано небрежно пожал плечами:
– Вероятно, нет. Но нам какое дело до Максимилиана? Усидит он в столице или нет – не имеет значения. Подумайте вот о чем! – продолжал Мариано. – Мы провозгласим север нашим отдельным государством.
– Это означает раскол нации, – с беспокойством заметил Патрисио.
– Да, но зато мы сохраним свой образ жизни и законы, которые установили еще наши благородные предки. Если республиканская чернь добьется успеха, их вождь тут же даст каждому из ему подобных право голоса. А тогда, поверьте, недолго просуществуют наши гасиенды! – зловеще предупредил дон Энкарнасион.
– А как насчет гринго? Ходят слухи, что они готовят интервенцию и вот-вот постучатся к нам в дверь. Они уже снабжают Хуареса оружием.
– Тем более есть смысл его убить. Без него им только останется, что махнуть на Мексику рукой. Вторгаться в нашу заварушку для них будет все равно что совать голову в мельничные жернова, – уверенным тоном заявил Мариано.
– Смерть Хуаресу! – подхватил дон Герман и поднял бокал.
– И да здравствует наша Мексика! – добавил Мариано с циничным смешком.
Николас слушал все это с нарастающей в душе злобой. Мерзавцы! Грязные, подлые ублюдки! И предатели. Им безразлична судьба Мексики так же, как и участь несчастного императора Максимилиана. Испорченные, эгоистичные, они ради своих классовых привилегий и привычного комфорта согласны ввергнуть целую страну в анархию в тщетной попытке остановить колесо истории. Как часто в своих странствованиях по миру Ник сталкивался с подобной ситуацией. Но тогда его это не касалось лично.
Почему же сейчас в нем пробудились иные чувства?
Он приучил себя смотреть на вещи с позиций высокорожденного креола дона Лусеро Альварадо, выросшего в этих местах и после долгого отсутствия вернувшегося к домашнему очагу. Он надел на себя чужую личину, постарался думать и поступать, как Альварадо. Но в глубине своего существа он все же остался прежним Николасом, интересы класса гасиендадо не были ему близки, так же далек он был от республиканских идей Хуареса. Нику всегда приходилось думать только о себе, иначе он бы и не выжил.
Но затея с переодеванием приняла серьезный оборот, и неожиданно для себя Ник ощутил, что Мексика как бы усыновила его, распахнула перед ним материнские объятия. Он проникся любовью к этой суровой земле, понадеялся, что наконец обрел родину. И вот теперь судьба Мексики висела на волоске и зависела только от того, останется ли в живых маленький упрямый индеец, чьи воины гордо шли навстречу пушечным жерлам с мачете в руках.
Что мог сделать Ник?
Стоя во мраке, он выслушивал проклятия в адрес безбожника Хуареса, но никаких деталей предстоящего покушения в кабинете не обсуждалось. Он узнал лишь то, что Мариано Варгас берется «провернуть это дельце», как тот сам выразился, вместе с «верными людьми» из Чиуауа.
«Что ж, собирайся на полночную прогулку, Мариано! Я буду твоей тенью!»
Луна служила помехой для Ника, но в чем-то и помогала ему. В лунном свете он разглядел, как Мариано покинул через задний вход крыло дворца, где располагались хозяйские покои, и пересек широкий двор. По пути он часто оглядывался по сторонам, словно подозревал, что за ним могут наблюдать. Или он всегда так осторожен? На открытой местности при яркой луне следовать за ним и не быть при этом обнаруженным будет почти невозможно.
Николас увидел, что Мариано вывел из конюшни одного из самых великолепных жеребцов. Прекрасно! Светлой масти золотистый конь будет виден издалека. Наоборот, жеребец серо-стальной окраски, подаренный когда-то Нику щедрым Лусеро, как бы растает в лунном свете.
Дождавшись, когда Мариано отъедет на порядочное расстояние, Ник вскочил в седло и отправился вслед за ним по дороге, ведущей в Чиуауа.
Примерно в пяти милях от гасиенды Мариано свернул в узкое, извилистое, заросшее кустарниками ущелье. Это могло быть ловушкой. Фортунато спрятался в густой тени растущей неподалеку пинии. Несколько минут прошло в напряженном ожидании, и вот другой всадник подскакал ко входу с противоположной стороны и углубился в ущелье. Он проехал мимо Фортунато совсем близко, но широкие поля сомбреро затеняли его лицо.
– Черта с два я что-нибудь узнаю, если не подберусь к ним вплотную, – обратился Ник к своему коню и верному товарищу.
Место встречи двух заговорщиков оказалось не так далеко – ярдах в трехстах от входа в ущелье. Завидев их лошадей, Ник тут же спешился, достал из седельной сумки подзорную трубу и начал осторожно красться вперед, пока не нашел подходящего укрытия за глыбой песчаника, скатившейся когда-то со склона. Подходить ближе уже было рискованно. Отсюда, с расстояния в сорок ярдов, он мог разглядеть кое-что существенное в свою трубу, если луна, конечно, не сыграет с ним злую шутку и не вздумает спрятаться за облако.
Из-за шума ветра, дующего в узком каньоне, как в вытяжной трубе, он не различал слов, но увидел, что незнакомец передал младшему Варгасу папку с бумагами. Оба сообщника расхохотались, потом поговорили еще немного, и тут Мариано предложил своему компаньону что-то, и тот взял… «О Господь, ты на моей стороне», – с облегчением подумал Фортунато. Это была сигара!
Когда незнакомец чиркнул спичкой, его лицо осветилось… лицо, которое нельзя было не запомнить, – с длинным хищным, острым, как клюв ястреба, носом, с вывороченными полными губами. Он чуть поправил на голове сомбреро, и в стеклянном круге подзорной трубы мелькнули его волосы – черные, жесткие, прямые, скрывающие виски. Ошибки быть не могло. Незнакомец был индейцем и, вероятно, чистокровным. Прежде чем спичка погасла, собеседник Мариано слегка повернулся в профиль, и обнаружился зубчатый шрам через всю щеку от челюсти до правого уха.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57