Мерседес увидела, как старый Матео, распластавшись в пыли, старается совладать с древним охотничьим карабином. Она тут же оказалась рядом с ним, вырвала оружие из скрюченных артритом, беспомощных пальцев, сжалась в комок и напряглась, выискивая цель, но к этому моменту стрельба уже прекратилась.
Двое из слуг Альварадо были убиты, так же как и все бандиты, кроме их сероглазого главаря, который сцепился в отчаянной схватке с Николасом.
Зловещее острие кинжала Фортунато было уже обагрено кровью его врага. Разбойник тоже смог выхватить кинжал, и оба противника стали описывать круги друг перед другом, словно два волка, делая обманные выпады, резко замахиваясь, направляя колющие удары и отбивая их с хитростью и хладнокровием ветеранов множества подобных поединков.
Трое уцелевших людей из Гран-Сангре наблюдали за стычкой, сохраняя полную неподвижность. Хиларио спустился по каменистому склону и остановился футах в двадцати с ружьем наготове. Он мог бы попробовать выстрелом уложить бандита, но противники так стремительно перемещались, что его пуля могла стать смертельной для молодого хозяина поместья.
Мерседес, словно завороженная, смотрела на разыгрывающийся у нее на глазах жестокий поединок. Она и вообразить себе не могла, что в ее супруге столько звериной свирепости, беспощадности, умения обращаться с оружием. Он покинул ее четыре года назад и был тогда обычным молодым аристократом – испорченным и самоуверенным. Лусеро был способен на жестокий поступок, был избалован и развратен, как большинство богатых гасиендадо. Тем более что ему все прощалось как единственному сыну. Но то, как он вел себя сейчас, не походило на прежнего Лусеро.
Этот Лусеро был убийцей со стальными нервами, крепкими мускулами и язвительной улыбочкой на устах.
– Для гринго ты совсем неплохо владеешь ножом, – сказал Фортунато, когда вражеское лезвие лишь на долю дюйма проскользнуло мимо его горла.
В свою очередь ему удалось полоснуть по диагонали по открывшейся груди противника.
Оба мужчины истекали кровью от многочисленных порезов, обливались потом, несмотря на вечернюю прохладу. Солнце нырнуло за горизонт, высветив фигуры сражающихся зловещими пурпурными лучами.
Пот тек по их рукам, по груди каждого, смешиваясь с кровью и пропитывая лохмотья их порезанной одежды. Несколько раз Хиларио вскидывал ружье, но только для того, чтобы опустить его вниз. Предводитель бандитов сделал резкий выпад, и они с Ником упали, причем разбойник оказался наверху. Они катались по твердой, усыпанной острыми камнями земле, и каждый из противников мертвой хваткой вцепился в рукоять кинжала другого.
У Мерседес вырвался крик ужаса, когда рука ее мужа выпустила вражеский кинжал. Разбойник направлял острие к горлу Лусеро, но в последнюю секунду промахнулся. Нож прошел мимо цели и вонзился по самую рукоять в каменистую землю возле лица ее мужа.
Внезапно тело сероглазого злодея обмякло, дернулось и распласталось на теле Лусеро. Мерседес вонзила зубы в сжатый кулак, чтобы удержаться от вопля. Николас скинул с себя мертвеца, приподнялся и встал на четвереньки, тяжело дыша, словно собака.
– Я сказал, что убью тебя, если ты ее тронешь, – пробормотал он опять по-английски.
Его нож покоился в сердце врага. Длинный разрез рассекал торс, начиная с середины живота и достигая того места, где смерть настигла одного из противников, а рука победителя исчерпала всю силу.
Фортунато медленно вытянул лезвие из раны. Глаза убитого, теперь уже ничего не видящие, уставились в темнеющее небо. Вытерев кинжал о штаны покойника, Николас наконец поднялся с земли, встал на ноги и хладнокровно и аккуратно опустил оружие обратно в ножны на своем бедре. Затем его взгляд быстро окинул место побоища. Он пересчитал трупы бандитов, желая удостовериться, что никто из них не ушел от возмездия.
Мерседес следила за его хладнокровными, методичными действиями, пребывая в состоянии, близком к ужасу. Когда он посмотрел на нее, она отвернулась, не желая встречаться с ним взглядом. А Хиларио, наоборот, пялился на хозяина во все глаза, но его интерес целиком был сосредоточен на кинжале, притороченном к бедру Лусеро. Дон Лусеро и прежде великолепно владел этим оружием. Мастерство, конечно, могло возрасти за годы, проведенные в отрядах контргерильи, но проницательному старому вакеро показалось весьма странным, что, усвоив новые смертоносные приемы, хозяин также научился ловко действовать левой рукой.
Взгляд Николаса был прикован к Мерседес, когда он пытался как-то соединить пальцами клочья своей растерзанной рубашки. Его старания ни к чему не приводили. Он был весь покрыт запекшейся кровью. Пыль и кровь образовали желто-коричневую корку, которую могла удалить лишь теплая ванна.
Она все-таки решилась посмотреть на него, и на лице у нее отразился такой испуг, такое отвращение, что он сам чуть было не отшатнулся от нее.
«Вот таков я и есть на самом деле», – мрачно подумал он, но потом вспомнил звериную жестокость, с какой его братец убивал направо и налево. Лусе любил запах смерти, Ник всегда его ненавидел.
– Ты не ранена? – спросил он бесстрастно.
Ее горло сдавило то ли от подступившей тошноты, то ли от готовых пролиться слез. За его сдержанностью она угадала беспокойство за нее, сочувствие к ней и что-то еще – скорее душевную, чем физическую боль.
– Я… Со мной все в порядке, – произнесла Мерседес, сразу осознав, насколько пуста и фальшива эта традиционная фраза. – Ты скомандовал Хиларио стрелять… Откуда ты знал, что он там, наверху?
– Я увидел, как дуло его ружья блеснуло в заходящем солнце, и рискнул сыграть ва-банк. Иначе мерзавец сорвал бы с тебя одежду, а я бы стоял и смотрел на все это. Ты моя жена, Мерседес. Я защищал то, что принадлежит мне.
– И ты всегда сдерживаешь свои обещания, – тихо добавила она, вспомнив его угрозу убить бандита. Он произнес ее на хорошем английском, только с американским выговором.
– Всегда. – Тон его был лишен эмоций.
Никто из них не заметил, сколько длилось наступившее затем долгое молчание. Наконец Мерседес нарушила его:
– Ты ранен. Я перевяжу тебя, чтобы остановить кровотечение.
Он покачал головой.
– Не сейчас. Нам надо поскорее убраться отсюда. Стрельбу могли услышать те, с кем встреча для нас нежелательна. Я получал раны посерьезнее, чем эти ничтожные царапины.
– Царапины? Ты весь в крови.
– Большей частью это его кровь, – возразил он с обычным для него нахальным апломбом и оскалился в ухмылке.
Он обратился к Тонио и к двум другим, оставшимся в живых пеонам – Томазо и Грегорио.
– Погрузите тела Матео и Хосе на их лошадей. Мы похороним их там, где разобьем лагерь.
Хиларио приблизился к хозяину, и Николас произнес:
– Мы все обязаны тебе жизнью, старина. Я особенно благодарен тебе за спасение моей супруги.
Вакеро чуть кивнул в сторону женщины.
– Я рад вашему избавлению от опасности, донья Мерседес.
Он снова повернулся к хозяину:
– Вы сражались с большим умением, дон Лусеро.
Его ничего не выражающие темные глаза на мгновение как бы погрузились в зрачки Фортунато. Потом его взгляд уставился на кинжал в ножнах, пристегнутых к левому бедру – именно левому бедру хозяина.
Больше ничего не было сказано. В молчании отряд отправился в путь по дороге, ведущей к минеральным источникам.
Они прибыли туда уже в полной темноте. Николас выбрал убежище, защищенное природными укреплениями. Вся работа по устройству лагеря выполнялась без команд, в настороженной тишине. Трупы, притороченные к седлам, служили для живых мрачным напоминанием о том, как все они только что были на волосок от гибели.
Мерседес нашла в своем саквояже мешочек с лекарственными снадобьями, который всегда брала с собой в поездки. Оглянувшись в поисках Лусеро, она не обнаружила его возле лагерного костра. Она направилась в сторону источника, откуда доносился глухой, ровный шум падающей воды, и увидела мужа, сидящего на скале у края небольшого озерца. Сияние луны отражалось от его обнаженных плеч. Он смывал с кожи засохшую кровь.
– Позволь мне заняться этим, – сказала она, снимая грязевой компресс, который он наложил на самый страшный порез, рассекающий его левое плечо.
Он взглянул на нее растерянно, но тут же на лице его появилось обычное насмешливое, самоуверенное выражение.
– После сегодняшних событий я подумал, что ты предпочтешь держаться от меня на расстоянии.
– Я уже сказала тебе, что твои раны нуждаются в уходе.
Ее руки убрали с его тела клочья одежды. Кончики ее пальцев невольно коснулись мускулов, упруго натягивающих кожу.
– О, какая образцовая жена, – прошептал Ник, – чувство долга у нее всегда на первом месте.
Он горел желанием, но не осмеливался коснуться ее, заключить в объятия свою любимую женщину с растрепавшимися волосами, разбросанными по плечам и сияющими в серебристом лунном свете.
Он страстно хотел погрузить руки в этот нежный шелк, прижать ее крепко к себе, насладиться женским теплом и мягкостью, войти глубоко в бархатистую глубину ее лона прямо здесь, прямо сейчас… в этой целебной грязи.
Ник взглянул на свои окровавленные грязные панталоны и сапоги, отдавая себе отчет, кто он и кто она и как он недостоин такой женщины, как она. Он пытался внушить себе, что заслуживает ее благосклонности больше, чем его братец, что Лусе пренебрегал ею и обращался с ней отвратительно.
«Но я ничем не лучше него. Я такой же убийца».
Мерседес ощущала нарастающее в нем напряжение. На его лице отразилась внутренняя борьба. Неверный лунный свет резкими тенями искажал его черты. Трудно было прочесть что-нибудь на его лице, но рука его, начавшая дрожать, выдала его.
– Тебе больно?
Почему она задала подобный вопрос?
Он сухо рассмеялся:
– Моя боль иного свойства.
Николас с угрюмым видом забрал у нее остатки своей рубахи.
– Мои порезы пустяковые. Эта вода излечит их.
Он приподнялся, она задержала его.
– Я постираю и починю рубашку, – вызвалась Мерседес поспешно, чересчур поспешно.
Ник был слегка озадачен. Проведя кончиками пальцев по ее щеке, он сказал:
– Ты вела себя очень храбро.
– Я была напугана до смерти.
– Однако держалась молодцом.
– Ты тоже.
Она мельком взглянула на его кинжал, потом принялась вытаскивать пробку из флакона с лекарством. Внезапно пришедшая на ум мысль заставила ее проговориться:
– Ты дрался левой рукой!
Николас знал, что Хиларио уже обратил на это внимание. Он рассчитывал, что подобная деталь ускользнет от нее, но надежда его не оправдалась.
Он пожал плечами.
– Однажды, два года назад, я упал с лошади и сломал правую руку. Мне пришлось научиться пользоваться левой.
Бойкий ответ и правдоподобное объяснение, во всяком случае, на его взгляд.
«Война так сильно повлияла на всех, – подумала она, – Лусеро участвовал в стольких битвах, побывал в самых отдаленных краях, проделал весь путь до Мехико и даже был представлен к императорскому двору».
Мерседес узнавала об этом из его писем, посланных дону Ансельмо. Как это было давно! Впрочем, прошлая жизнь Лусеро мало интересовала Мерседес. И все же, повинуясь безотчетному любопытству, она спросила:
– В придачу ты выучил еще английский?
– Я обнаружил в себе немало скрытых талантов, дорогая.
Мерседес изучающе посмотрела на него. Она и не знала, как реагировать на его слова.
Ее потрясла жажда убийства, охватившая его, чему только недавно она была свидетельницей, его варварская страсть к кровавому единоборству. И все же этот загадочный человек, так изменившийся за годы отсутствия, притягивал ее.
Она смазала ему рану целительной мазью и выпрямилась. Он тоже встал и привлек Мерседес к себе.
Безмолвно, тесно прижавшись друг к другу, они проследовали к лагерному костру.
7
Проезжая по широкой изви-листой долине Рио-Сонора, Мерседес не уставала любоваться, с какой грацией истинного идальго Лусеро управляется с конем. Он восседал в седле так уверенно, словно составлял с животным единое целое. В каждом его жесте ощущалась властность и высокомерие аристократа, за которого она и вышла четыре года назад. И все-таки он был другой.
Ее мысли вернулись к моменту пробуждения в предрассветный час, когда она покоилась в его объятиях под плотными шерстяными одеялами.
Вчера он предстал перед ней диким воином, приблизиться к которому было страшно. Однако она решилась лечь рядом с ним, и он не стал ни применять силу, ни предъявлять свои права… Он только согрел ее своим теплом.
И она спокойно уснула, прижавшись к его груди. Рядом был Хиларио и другие слуги, и уютно потрескивали сучья в костре.
Простота их общения, отсутствие всякой стеснительности перед слугами, неожиданная нежность, исходящая от его могучего тела, ввергли ее в состояние блаженства и умиротворения.
Что творит с нею этот человек, которого она поклялась не подпускать к себе? Он уже подарил ей одну краткую ночь страсти, дал ей познать чувственную тягу женщины к мужчине, таинственную и властную. Этого было достаточно, чтобы пробудить к жизни ее молодое неопытное тело.
Теперь новые ощущения, вызванные его трогательной заботой о ней, приподняли их отношения на какой-то иной, более возвышенный уровень. Поступает ли он так с целью еще сильнее ранить ее впоследствии? Она не должна отдавать ему в руки власть над собой. Что бы он ни предпринял, она не поступится своей независимостью, не нарушит данную себе клятву. Иначе она превратится в жалкое подобие женщины, какой стала донья София.
Всадники появились на вершине холма, длинный караван, тяжело нагруженные мулы, жирные купцы и суровые вооруженные охранники. Пережидая прохождение каравана, пересекавшего им дорогу, они выяснили, что тот держит путь на юг, в портовый город Гуаймас.
После этой встречи им попадалось уже много путешественников. По мере их приближения к конечному пункту дорога становилась все оживленней. Эрмосильо – старинный и красивый город – раскинулся по всей ширине просторной долины Рио-Сонора. Сверкающие золотом шпили его замечательного кафедрального собора виднелись издалека, звон колоколов подбадривал и манил усталых путников.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57