Приговор скорее всего будет условным. А страховая компания не перестанет требовать от «Кресент Лайн» возмещения убытков. Так для чего же устраивать шумиху?
Поэтому родители проявляют здравомыслие, предлагая все уладить потихоньку. И, пожалуй, она с ними согласится. Но не ради них, а из эгоистических соображений: ей не хочется, чтобы Коул пострадал.
– Прости меня, Чарли! – прошептала Реми, уныло плетясь в свою комнату.
Холодный, пронзительный ветер задувал сквозь балкон на второй этаж. Реми немного поколебалась, но все же поставила поднос с остатками еды на низенький столик и подошла к двери, собираясь ее закрыть. Внезапно к дому подъехала машина.
Коул… Реми окаменела. Зачем он явился? Широкий балкон загораживал вид на крыльцо, и Реми кинулась к лестнице. В последний момент, уже выбегая из комнаты, она краем уха услышала визг тормозов и поняла, что вслед за Коулом приехал кто-то еще.
Мирную тишину нарушил громкий стук дверного молотка. Нэтти отодвинула засов и чуть не упала, потому что дверь распахнулась настежь.
Коул ворвался в дом и, дико озираясь, завопил:
– Где она? Где, черт побери! Я должен ее увидеть! Где она?
– Коул… – Реми растерянно остановилась на середине лестницы.
Она никогда в жизни не видела его таким разъяренным. Об него сейчас впору было зажигать спички.
Коул кинулся было к ней, но в этот момент в дом вбежал расстроенный Марк. Он схватил Коула за рукав.
– Бьюкенен! Я говорил вам…
– А я говорю, что хочу это услышать от нее самой! – прорычал Коул и, стряхнув руку Марка, поднял глаза на Реми. – Я хочу услышать это от тебя.
– О чем вы спорите? – спросила Реми дядю.
– Он не верит…
– Нечего ей подсказывать! – рявкнул Коул. – Пусть говорит сама.
– Ты… ты спрашиваешь про…
– Да! Повтори при мне, что ты им сказала, – процедил сквозь зубы Коул.
Реми зажмурилась, но тут же открыла глаза и посмотрела на него в упор.
– Мне очень жаль, Коул, но я видела ночью в доке тебя и Мейтленда. Вы закачивали в танкер воду.
– Это гнусная ложь!
Реми вздрогнула, напуганная его яростным криком, но Марк ловко отвлек огонь на себя.
– Бьюкенен, вы же сами признались, что были в доке вместе с Мейтлендом.
– Да, но…
– Коул, пожалуйста, перестань! – взмолилась Реми. – Мне и так больно.
– Ах, вот как? – обрушился он на нее с упреками. – Но ведь ты только сегодня признавалась мне в любви. Чему прикажешь верить? Тому, что ты говорила утром, или…
– Коул, я тебе не лгала. Я действительно люблю тебя…
– Оставь эти сказки для своих богатеньких дружков, – негодующе прервал ее Коул. – Теперь я понимаю, почему женское коварство вошло в пословицу. – Он повернулся к ней спиной и презрительно бросил Марку: – Вы добивались моей отставки? Ну так вы ее получили! Можете сказать миссис Франкс, что я освобождаю рабочее место. Пусть соберет мои вещи и завезет их ко мне домой.
Коул бросился к выходу.
– Подожди! – Реми побежала за ним, но Марк перехватил ее по дороге.
– Пусть уходит. Так будет лучше.
И дверь за Коулом захлопнулась.
28
В последний день карнавала в муниципалитете устроили грандиозный бал. Подмостки, на которых должен был восседать король карнавала и его свита, задрапировали блестящей тканью. Хрустальные люстры сверкали, зал утопал в море огней. Белая ковровая дорожка устилала ступеньки трона. Впрочем, и трон, и вся сцена пока пустовали.
Реми сидела там, куда допускались только избранные: жены и матери, друзья и подруги членов элитарного клуба Комуса, а также те, кто недавно удостоился высокой чести вступить в него. В салоне красоты ей сделали высокую прическу и искусно замазали синяки, наложив на лицо толстенный слой грима – как бы надели на него маску. Улыбаться, правда, было нельзя – грим моментально растрескался бы. Однако Реми и не хотелось улыбаться.
Она придвинулась поближе к матери – та что-то ей сказала, но замечание Сибиллы не требовало ответа, и Реми опять повернулась к сцене, терпеливо дожидаясь начала концерта. В ушах у нее были длинные серьги с изумрудными подвесками, спускавшимися до самых плеч.
По старому обычаю, привезенному в Новый Свет из Европы, бал-маскарад открывался праздничным шествием. Впереди гордо вышагивал король прошлогоднего карнавала, следом шла его свита, а за ней – члены клуба в костюмах, украшенных бисером и разноцветными перьями. Реми бесстрастно отнеслась к пантомимическому приветствию, разыгранному участниками шествия, и притворилась, будто ей любопытно посмотреть на новых членов клуба, одевшихся по столь торжественному случаю в строгие белые костюмы.
Во время парада масок она рассеянно теребила золотую цепь с бриллиантовыми подвесками, которой была перехвачена ее тонкая талия. Но потом, когда Комусу начали представлять важных гостей, усилием воли заставила себя сосредоточиться.
После окончания торжественной части начались танцы. Распорядитель бала торжественно приглашал на середину зала избранных гостей, называя их по именам. Первыми пошли танцевать Сибилла с Фрезером и Гейб с новой подружкой. Вскоре оркестр заиграл следующую мелодию, Реми услышала свое имя и пошла танцевать с отцом. Усыпанная блестками блузка переливалась, так что была незаметна тугая повязка, предохранявшая сломанные ребра. На третий танец Реми галантно пригласил Гейб. Вскоре «танцы по списку» закончились, и началось общее веселье, в котором, правда, опять-таки участвовали только члены клуба и их дамы.
С тоской глядя на кораллово-красные, оранжевые, небесно-голубые, фиолетовые и белые наряды из тафты и атласа, шифона и шелка, Реми не могла дождаться, когда же грянет карнавальный гимн, ежегодно завершавший этот бал. Гимн, как и положено, был шуточным, но его исполняли нарочито серьезно.
Если я тебя разлюблю,
На яблонях вырастут бараньи головы,
Луна превратится в сыр,
У устриц отрастут ножки,
А коровы начнут откладывать яйца,
Если я тебя разлюблю…
Однако сегодня даже этот дурашливый текст не вызывал у нее улыбки.
Подавив вздох, Реми поднесла к губам бокал. Музыка, смех, веселые голоса… Все это прекрасно, но при чем тут она? Что она здесь делает?
«Как что? – ехидно напомнил внутренний голос. – Ты соблюдаешь приличия».
Ну да! Родные чуть ли не на коленях умоляли ее поехать на бал, поскольку накануне вечером по городу разнесся слух, что Коул Бьюкенен ушел с поста президента «Кресент Лайн». О романе Коула с Реми Жардин, разумеется, было широко известно, и, если бы она не появилась на балу, все единодушно решили бы, что в семье Жардинов произошел серьезный раскол.
Итак, теперь приличия соблюдены. Неужели нужно торчать здесь до самого конца? Нет, она достаточно помучилась! Дальше они и без нее обойдутся!
Реми встала со стула и отправилась на поиски Гейба или отца. Ни среди танцующих пар, ни в оживленной толпе светских болтунов их не оказалось. Значит, они сидят в баре за сценой. Это была святая святых, где сильные мира сего беседовали о делах и политике, а иногда – для разнообразия – о гольфе, футболе и охоте. Приглашение в бар за сценой считалось огромной честью, которой удостаивались немногие, однако Реми об этом даже не подумала. Равно как и о том, что для прекрасной половины человечества доступ в бар был традиционно закрыт. Она устала от этих глупых мальчишеских ритуалов, секретов и стараний во что бы то ни стало соблюсти приличия.
Однако при входе в бар ее остановили.
– Сожалею, но туда нельзя.
– Мне срочно надо поговорить с моим отцом, Фрезером Жардином.
– Хорошо, – после некоторого колебания сказал швейцар. – Только вы подождите здесь, мисс Жардин.
В другой раз Реми из озорства непременно пошла бы за ним, но сегодня ей хотелось лишь поскорее уехать домой. Она покорно остановилась в дверях и вдруг увидела Гейба. Реми чуть было не окликнула его, но в последний момент заметила, что рядом с ним стоит Карл Мейтленд.
Девушка ахнула и выронила бокал.
С Мейтлендом в ту ночь был Гейб, а не Коул! Теперь она отчетливо вспомнила – Коула она видела на мостике днем, недаром эта картинка так ярко запечатлелась в ее памяти. А ночью она видела Гейба. Гейба… Воспоминания наложились одно на другое – вот отчего она их перепутала!
И тут же в ее ушах зазвучал голос французского психиатра. Он предупреждал: она не обязательно будет вспоминать все в хронологическом порядке. Вполне может статься, что прошлое будет воскресать в ее памяти разрозненными фрагментами, мозаично.
Гейб заметил сестру и заулыбался, но в следующий миг по лицу его разлилась мертвенная бледность. Он понял! Понял, что она все знает. И Мейтленд тоже. Глаза Мейтленда грозно вспыхнули, он сделал шаг в сторону девушки. Гейб попытался его остановить, но не смог. Реми бросилась бежать. Так животное, почуяв опасность, пытается спастись бегством.
Реми хотела выбежать на улицу, но Мейтленд угадал ее намерения и, срезав путь по диагонали, уже приближался к выходу. Тогда она метнулась вбок и скрылась в лабиринте коридоров. Что делать? Мысли скакали и путались. Теперь понятно, почему Гейб не хотел заявлять в полицию об убийстве Чарли и возбуждать уголовное дело против Мейтленда. Мейтленд ведь был его сообщником! Гораздо проще было потихоньку договориться со страховой компанией и свалить вину на Коула.
Коул…
Реми заметила в маленькой нише несколько телефонов-автоматов.
– Господи, только бы он был дома! – молилась она, торопливо набирая номер.
– Алло!
– Коул, это Реми! Я…
В трубке раздались короткие гудки.
Он не желает с ней разговаривать! Реми потрясенно застыла, но потом все же позвонила Коулу еще раз.
– Это был Гейб, а не ты! – выпалила она, едва Коул подошел к телефону. – Я просто забыла, а сейчас увидела его рядом с Мейтлендом – и вспомнила. Пожалуйста, не вешай трубку! Я прошу прощения. Ты не виноват. Теперь я это знаю.
– Твое раскаяние запоздало, Реми.
– Нет! – задыхаясь, воскликнула она. – Нет! Не говори так! Они знают, что я все вспомнила, а значит, мне известно, кто убил Чарли Эйкенса. Убийца – Мейтленд. Он меня ищет. Я не могу обратиться в полицию. Гейб выдаст меня за сумасшедшую. Расскажет про амнезию, про побои на улице. Коул, это Мейтленд меня избил. Чтобы я испугалась и помалкивала. Господи, да я, по-моему, заговариваюсь… – Реми истерически хохотнула и умолкла, борясь с паническим страхом.
– Ты где? – отрывисто спросил Коул.
– В муниципалитете.
– Оставайся там. Я сейчас приеду.
– Не могу. Он меня ищет.
– И, похоже, нашел! – раздался над ухом Реми грозный голос, и Мейтленд схватил ее за руку.
Трубка упала. Холодные глаза Мейтленда зловеще блеснули из-за элегантных золотых очков. Он заломил Реми руку за спину. Она вскрикнула от боли.
– Не ори, – спокойно сказал Мейтленд. – Иначе придется снова расквасить твою прелестную мордашку, а мне бы этого не хотелось. Синяки, я вижу, у тебя уже начали проходить. Да и выносить тебя пьяную из зала было бы неловко. Ты понимаешь, что я говорю?
– Да, – еле слышно прошептала Реми.
– Вот и хорошо. А сейчас мы немного прогуляемся. Медленно и без шума. Ясно?
Реми кивнула.
Неужели он серьезно надеется протащить ее мимо охранников, отделяющих при входе в здание «чистую» публику от «нечистой»? Они же сразу все поймут! Или он думает, она пойдет за ним покорно, как корова, которую ведут на убой?
Однако Мейтленд неожиданно повел ее в другую сторону, и очень скоро, увидев боковую дверь, Реми поняла его замысел.
Мейтленд отодвинул засов и вытолкнул ее на темную улицу. В лицо Реми пахнуло ночной свежестью. Двери автоматически закрылись.
– Куда вы меня тащите?
– Прокатиться за город.
Значит, они идут на стоянку… А там наверняка будут люди!
Но увы, ожидания Реми снова не оправдались. Держась в тени здания, Мейтленд поволок ее вдоль стены. Черный «БМВ» стоял прямо возле ворот. Ни одной живой души не было поблизости, и Реми совсем пала духом.
Мейтленд явно почувствовал ее отчаяние и усмехнулся:
– Все идет как по маслу, детка?
– На этот раз вам не выйти сухим из воды, – попробовала припугнуть его Реми.
– Не смеши меня, – поморщился Мейтленд. – Ты насмотрелась дешевых телесериалов.
– Но посудите сами! – Реми старалась говорить как можно хладнокровней. – Сначала Чарли, потом я… Вам не кажется, что это может вызвать подозрения?
– А ты читала во вчерашней газете про юную наркоманку? Бедняжка хватила лишку и окочурилась. Между прочим, была отличницей, из небогатой, но приличной семьи. Короче говоря, средний класс. Такие, по нашим представлениям, не балуются кокаином. Помнится, я прочитал и подумал: «А какой шум поднялся бы, если бы это была дочь миллионеров! Вот тогда бы полиция занялась наркоторговцами, а так никому нет до них дела».
– Мои родные никогда не поверят в эту чушь.
– У них не будет выбора, – отрезал Мейтленд и добавил, снова переходя на благодушный тон: – Да и потом, родители всегда узнают последними, что их чадо балуется наркотиками.
– Нет… нет! – потрясенно прошептала Реми.
– Да ты не переживай! Тебе будет хорошо. Ты даже не заметишь, как все кончится.
Это верно: если она сядет с ним в машину, все действительно будет кончено. Надо бежать. Бежать, пока не поздно!
Мейтленд держал ее по-прежнему цепко, но Реми надеялась, что, открывая дверцу машины, он хоть на секунду ослабит хватку. И тогда надо будет не упустить шанс… может быть, единственный шанс на спасение.
Однако, приблизившись к автомобилю, Мейтленд еще сильнее стиснул ее запястье. Реми закусила губу, стараясь не обращать внимания на боль в боку, и что было силы ударила Мейтленда по коленке.
Он громко охнул и разжал пальцы. Реми бросилась бежать, приподняв подол длинной юбки. В тело ее словно вонзались тысячи игл, но она мчалась, превозмогая боль. Мчалась, не разбирая дороги.
Мейтленд выругался и захлопнул дверцу машины. Реми на бегу обернулась и увидела, как он кинулся вслед за ней. В стеклах его очков отражался свет, падавший из окон муниципалитета. В руках грозно чернел пистолет.
По улице ехали машины. Может, выскочить на проезжую часть? Да, но где гарантия, что хотя бы одна из них остановится?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39