— Простите, но возникают сомнения, хватит ли у вас сил переносить все тяготы и лишения, неизбежно сопровождающие художника в его жизни.
Девушка вскинула брови, поднялась с дивана и протянула руку.
— Идемте! Вы сами решите, достойны ли мои работы принятого мной решения.
Сандро не хотел брать ее за руку, не хотел, чтобы она вела его за собой, но любопытство одержало верх, он подчинился. Удерживая в своей ладони хрупкие пальцы, он ощущал, как мягка и шелковиста была кожа девушки. Волосы Лауры пахли жасмином, и аромат был столь пленителен, что Сандро захотелось остановиться и, притянув натурщицу к себе, вдохнуть его полной грудью. С трудом он подавил этот безудержный порыв.
Они прошли в боковую нишу студии. Из полукруглого окна виднелось море. Посередине небольшой площадки стоял мольберт.
Кавалли выпустил руку Лауры и подошел к мольберту. Помещенная на нем картина поразила его. В отличие от полотен, которые ему доводилось видеть прежде, картина Лауры не содержала в себе ни мифологических, ни христианских образов. На ней была изображена простая венецианская семья, вышедшая на прогулку. Любовь художницы к людям и природе светилась в каждом мазке. На траве, сверкавшей утренней росой, сидела женщина, раскинув по земле широкую юбку скромного белого платья. В руках она держала книгу в золотом переплете. Справа стоял маленький мальчик, склонившись к матери.
Сандро показалось, что у ребенка лицо шаловливого херувима. Позади женщины был изображен высокий мужчина в одежде кондотьера. Пальцами он нежно касался локонов жены. Старуха, одетая в темное, находилась чуть поодаль, под цветущим каштаном. Ее лицо, несколько повернутое в сторону, разглядеть было трудно из-за тени, отбрасываемой ветвями Напряженная поза фигуры указывала на желание уйти. Сандро старуха показалась настолько живой, что он чуть было не протянул руку в стремлении вытащить ее из тени на свет, чтобы получше рассмотреть. Ему захотелось присоединиться к этой семье и послушать, о чем читает женщина, может быть, даже коснуться ее мягких золотистых волос жестом стоявшего позади мужчины.
— Чудесно! — сказал он, преисполнившись восторга.
— Я бы сочла ваши слова за комплимент, ведь вы говорили, что не разбираетесь в живописи, — Лаура вновь его подразнивала, но ее щеки зарделись от похвалы.
— В детстве я был совершенно равнодушным к учению ребенком. И, став взрослым, остался чужд искусству, но когда на меня что-то производит впечатление… — Сандро замолчал.
Никогда раньше не баловал он женщин поэтическими сравнениями — сейчас же готов был сообщить собеседнице, что ее румянец напоминает ему алость свежей розы.
Однако прежде чем он успел сообразить, что происходит, Лаура схватила его руку и прижала к своей груди. Ее сердце стучало, кожа под тонкой шелковой накидкой показалась ему такой теплой…
— Мой господин, вы либо бессовестный льстец, либо добрый, отзывчивый человек.
Он отнял руку.
— Никогда не льщу людям! Лесть сродни лжи, а лгунов я презираю. Но добрым человеком я себя также не считаю. Кое-кто, пожалуй, умер бы от смеха, услышав, как вы меня характеризуете, — возразил Сандро. — Однако, я говорю, что думаю. У вас необычное мастерство художника.
— О, нет, — ответила Лаура, — вы путаете мастерство с талантом! Мастерства мне как раз не достает, поэтому я и беру уроки у маэстро Тициана, но, не имея возможности их оплатить, позирую для его картин. На ее лицо легла тень тревоги.
— Живопись занятие дорогостоящее, — продолжала она, — а брать плату за свои работы я не могу, пока не принята в Академию. И вряд ли это когда-нибудь случится. Увы, женщинам в Академии не рады.
Лаура кивнула в сторону картины:
— Посмотрите, мужчину я расположила позади женщины.
— Чтобы показать почтение к ней?
— Чтобы скрыть, что я не умею рисовать мужчин!
Заметив недоумение во взгляде Сандро, она усмехнулась:
— Видите ли, мне, как женщине, запрещено рисовать обнаженных натурщиков.
— Рад это слышать.
— В вас говорит мужчина, что весьма огорчительно.
Лаура взяла с полки тяжелый альбом и стала перелистывать страницы.
— Туника, например, на изображенном мною мужчине выглядит так, будто долго лежала в сундуке. Помимо мужской анатомии, у меня трудности с перспективой, да и с композицией…
— Позвольте мне взглянуть, — Сандро взял альбом и, пока Лаура перечисляла свои недостатки, рассматривал рисунки распускающегося миндального дерева, резвящегося терьера, прачки с плетеной корзиной для белья, колпаков каминных труб и очаровательной надменной африканки.
Он был поражен: Лаура обладала проницательным острым взглядом, способным уловить самое незаметное движение и тончайшее чувство. В свои рисунки она вдохнула жизнь, придав нанесенным на бумагу линиям реальные пространственные формы, подобно чародею, касанием волшебной палочки оживляющему разные предметы.
Внимание Сандро привлекло изображение молодой женщины, склонившейся над столом с карандашом в руке. Уродливая, с торчащим позади горбом и лицом, искривленным болью, она, казалось, светилась изнутри, совершенно поглощенная своим занятием. Лаура не смеялась над ее уродством и не ужасалась ему. Она изобразила горбунью с чувством глубокого сострадания.
— Это Магдалена. Послушница из монастыря. Мы с ней дружим с детских лет.
Художница перевернула лист, а на следующем оказалась необычно красивая пожилая женщина в монашеской одежде.
— А это ее мать, Челестина.
— Монахиня? Она вдова?
— Не думаю. Челестина никогда не говорила, кто отец Магдалены. Поговаривают, это ее духовник.
— А что это за склянки перед ней?
— Сестра Челестина — алхимик.
— Необычное занятие для монахини, — заметил Сандро.
— Вы не любите ничего необычного, верно, мой господин? — спросила Лаура.
Дожидаться ответа она не стала и продолжила:
— Порой целыми днями Челесгина смешивает для маэстро Тициана краски. Иногда такое получается! Однажды случился взрыв и загорелось все правое крыло здания. Челестину бы, наверное, прогнали из монастыря, но у нее есть покровитель, делающий щедрые пожертвования на нужды обители, однако имени его никто не знает.
— Когда вы покинули монастырь, Лаура?
Она была довольна тем, что он назвал ее по имени.
— Около шести месяцев назад. Я исписала фресками весь монастырь и украсила рисунками огромное множество книг. Настоятельница монастыря стала жаловаться, что я трачу слишком много денег обители на кисти, краски и прочие необходимые для работы материалы. Да мне самой надоело изображать сцены на одни лишь библейские сюжеты. Вот я и ушла из монастыря.
Сандро нахмурился.
— Вы расписывали монастырь? Дозволено ли мне будет как-нибудь взглянуть?
Лаура кивнула, черные атласные волосы заструились по плечам. Если бы Сандро был поэтом, он сравнил бы их с полуночной волной или кружевом, колышущимся от легкого ветерка.
— Уже в десять лет я украшала рисунками книги. Один часослов послали лично Его Преосвященству, который его похвалил. Его одобрение убедило сестер снабдить меня красками, что сама сделать я не могла, и тогда мне позволили писать образа, триптихи, фрески.
— Любопытное становление художника, — подумал вслух Сандро.
— Да, но боюсь, что не окончательное.
— И поэтому вы покинули монастырь?
Лаура отвела глаза. Сандро хорошо знал, что означает, когда человек вдруг начинает избегать взгляда собеседника.
— О чем вы умалчиваете, мадонна?
— С чего вы взяли, что я о чем-то умалчиваю?
— Вы сильны в живописи, а я в поисках правды. Так какова подлинная причина?
— Мне не по душе было то, что творится в обители.
У Сандро запершило в горле.
— Вы хотите сказать, что не интересовались постами, мессами и уединенными молитвами?
Лаура с досадой махнула рукой.
— Вижу, вы не отстаете, пока я не расскажу. Дело в том, что некоторые сестры имели… неблагопристойные отношения с наезжающими в обитель монахинями, и был среди них один… Его звали Луиджи. Особенно он любил юных послушниц. От меня же святой отец получил коленом под зад.
— Браво! — воскликнул Сандро, уже обдумывая, как устроить монаху-сластолюбцу длительное паломничество в Иерусалим на борту самого гнилого и разваливающегося на щепки судна, какое только разыщется в Венеции.
Лаура ослепительно улыбнулась.
— Я совершенно уверена, что женщина может вступить в интимные отношения с мужчиной только по одной причине…
—… по любви, — одобрительно кивнул Сандро. — Совершенно с вами согласен.
— Однако, я вовсе не это собиралась сказать. Я полагаю, женщина может решиться на близость с мужчиной только… из-за денег, — она едва сдерживала смех.
У Сандро похолодело в груди. Он швырнул альбом на стол и гордо прошествовал из боковой ниши, где устроила себе мастерскую Лаура, в студию Тициана. Черт бы побрал эту красавицу. Жизнь давным-давно лишила его иллюзий, но сейчас на какое-то время ему захотелось поверить вновь, как в детстве, что в мире нет ни порока, ни зла. Сандро решил, что не стоит злиться. Ведь воспитывали эту девушку монахини, ничего не знающие о любви.
Лаура последовала за ним. К удивлению Сандро, она оставалась невозмутимой. О крутом нраве Стража Ночи знала вся Венеция, а эта девушка, рассердив его, улыбалась, да еще так ослепительно! Ее улыбка обезоруживала.
— Мой господин, я докучаю вам. Давайте лучше поговорим о вас.
— О себе я говорить не люблю.
— Подобно вам, я не отстану, пока вы не расскажите мне о себе, — Лаура тряхнула головой и в темных волосах, казалось, мелькнуло голубое мерцание.
Подавив невольное восхищение, Сандро поправил воротник своей батистовой рубашки.
— Ну что ж! Пожалуй, вы правы, я должен отплатить той же монетой в благодарность за ваш откровенный рассказ. У меня есть дочь, Адриана. Недавно она вышла замуж за наследника Капо из Совета Десяти.
— Глава Совета? — глаза Лауры округлились, она даже присвистнула. — Вот это да! Ну и повезло же ей!
Да эта натурщица, кажется, насмехается над ним. Кавалли нахмурился.
— Мой сын, Марк-Антонио, ведет семейное дело по торговле кораблями и вскоре получит место в Сенате.
— Вы, должно быть, гордитесь обоими, — в голосе девушки звучала уже не насмешка, а, скорее, тоска.
«Видимо, порой она думает о покинувшей ее матери и отце, которого и вовсе не знала», — решил Сандро.
— А ваша жена? — поинтересовалась Лаура.
— Она умерла, — бесстрастно ответил Сандро.
— О, извините… Вы ее любили?
— Мы поженились, когда мне было пятнадцать лет. Брак был заключен по соглашению между родственниками, — Сандро скорчил гримасу, воспоминания нельзя было назвать приятными.
Ему не довелось выбирать себе невесту. Решение за него приняли родители, и он повиновался — не столько их воле, сколько своему собственному непреклонному чувству долга.
— Я получил ее персидские специи, она — мое муранское стекло.
— И долго вы уже вдовствуете, мой господин?
— Жена умерла двадцать лет назад, — Сандро провел носком башмака по мраморному полу. — Не знаю, почему я вам об этом рассказываю.
— Каждому иногда бывает необходимо выговориться, снять камень с сердца.
— Нет у меня на сердце никакого камня, мадонна.
Лаура усмехнулась.
— Странно! Я думала, невозможно не согласиться с очевидным утверждением. Но… отчего же умерла ваша жена?
— Вы хотите знать, не были ли причиной смерти роды, болезнь или самоубийство?
Сандро хотелось высечь натурщицу: она заставила его заново пережить позор прошлого.
— Вас интересует, не был ли я слишком скуп, прижимист и не волочился ли за другими женщинами, не так ли?
— Мой господин, если вы не желаете отвечать мне…
— Это случилось при взрыве Арсенала в 1532 году. Кто-то поджег магазин, в котором продавался порох, — он выглянул в окно. — Вон там, в восточной части города, двадцать лет назад находился Арсенал.
Сандро снова вспомнил панику, ужас и боль, охватившие его в ту ночь.
— Не понимаю, мой господин, что такая благороднейшая синьора, как ваша жена, могла делать в этой части города.
Страж Ночи в упор посмотрел на собеседницу.
— Она пошла туда, чтобы встретиться со своим любовником, галеотто.
— Любовник вашей жены был гребец с галеры? — у Лауры перехватило дыхание.
— Да. Вы потрясены, мадонна? Полагаю, вы догадываетесь, сколь мало приятных чувств испытывает мужчина, узнав об измене жены.
Натурщица бросила на него лукавый взгляд.
— Я думала о другом: в чем заключалась природа вашего несоответствия?
— Несоответствия?.. — краска гнева залила лицо Сандро до корней волос. — Почему вы думаете, что я в чем-либо не соответствовал жене?
— Ну, должна же была быть какая-то причина, почему ваша жена обратилась к другому мужчине за утешением.
Сандро был настолько потрясен словами девушки, что не сразу подыскал ответ. Никогда прежде никто не осмеливался предположить что-либо подобное, хотя в глубине души он понимал: в замечании Лауры есть доля истины. Раздраженный беседой и отсутствием Тициана, встретиться с которым ему было крайне необходимо, Сандро погрузился в угрюмое молчание.
— Простите, что вмешиваюсь, — сказала Лаура.
Но, видно, вмешиваться в чужие дела было неотъемлемой чертой ее характера — она тут же с неослабевающим интересом принялась расспрашивать его о том, что не касалось ее ни в какой степени.
— Мне так хочется, чтобы вы рассказали о очередном преступлении, расследуемом сейчас вами!
— Да что у вас за интерес к моим делам?!
— Интерес художника! Не могу же я писать портреты, не разбираясь в людях! А это преступление, оно…
— Нет! — Сандро резко взмахнул рукой. — Если я вам расскажу о нем, то вы уже не останетесь столь юной и прекрасной, какой мне кажетесь сейчас.
Девушка замерла, вино же тонкой струйкой продолжало литься в бокал. Впервые Кавалли увидел Лауру совершенно неподвижной, подобно Данае, с таким мастерством изображенной Тицианом, пылкой и восторженной, как олицетворение неземного очарования.
— Мой господин… — прошептала натурщица, заметив, что вино, переполнив бокал, льется на стол.
Вдруг она бросилась к нему и, прежде чем Сандро успел сообразить, что происходит, Лаура уже обняла его за шею и, приподнявшись, нежно поцеловала в губы.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43