Я прекрасно сознавал, что по-прежнему остаюсь нежеланным гостем в товариществе Ивара. И не один только Фрогейр невзлюбил меня. Его сотоварищей обидела легкость, с какой я завоевал расположение Ивара, а еще они завидовали богатому моему запасу пушнины. Я не принес присяги, клятвы товарищества, и остался частным торговцем, попутчиком, а это означало, что доход мой не подлежит дележу. Варяги ворчали между собой и нарочито предоставляли мне самому заботиться о себе, когда дело касалось стряпни или места на ночь. Посему от нечего делать большую часть времени я проводил на корабле Ивара, пока мы плыли по водным путям через Гардарики, и спал в его палатке, когда останавливались на ночь и разбивали лагерь на берегу. От этого положение мое еще более ухудшилось, ибо другие варяги вскоре стали смотреть на меня как на любимчика Ивара, и порою я задавался вопросом, не того ли добивался сам наш предводитель, чтобы сотворить из меня средоточие недовольства для своих сотоварищей. Мои спутники были сборищем свирепым, и как свору собак, на которых они весьма походили, укротить их полностью было невозможно. Их сдерживала только дикая власть Ивара, а исчезни она, тут же они передрались бы друг с другом, деля награбленное добро и выбирая нового вожака.Ивар и сам был непредсказуемой смесью злобности, гордости и проницательности. Дважды я видел, как он грубой силой утверждает свою власть над товариществом. Он всегда носил при себе короткий кнут, пряди которого были утяжелены тонкими полосками свинца, а конец толстой рукояти украшен серебром. Я-то думал, что это знак его положения или, может быть, орудие для битья холопов. Но первый, на ком, я видел, он воспользовался кнутом, был какой-то варяг, замешкавшийся исполнить его приказание. Он помедлил лишь на миг, но этого оказалось достаточно, чтобы Ивар ударил — и удар тот был тем более впечатляющим, что Ивар нанес его без всякого предупреждения, — и свинчатка на ремнях угодила человеку прямо в лицо. Он упал на колени, закрыв лицо от страха за свои глаза. Потом встал на ноги и пошел, спотыкаясь, выполнять приказание, и целую неделю корка запекшейся крови отмечала рубец поперек его щек.Во второй же раз вызов, брошенный власти Ивара, был серьезнее. Один из варягов, перепив кваса, открыто оспорил право Ивара возглавлять отряд. Это случилось, когда мы сидели на берегу реки вокруг костра за вечерней трапезой. Этот варяг был на голову выше Ивара, и он, вскочив, вытащил меч и крикнул через костер, вызывая Ивара на бой. Он стоял, слегка покачиваясь, а Ивар спокойно вытер руки полотенцем, поданным любимой наложницей, потом повернулся, словно чтобы взяться за оружие. Но тут же, развернувшись и прыгнув с места одним движением, пробежал по горящему костру, разбрасывая во все стороны горящие головешки. Набычив голову, он бросился на соперника, который был слишком пьян и слишком ошарашен, чтобы защищаться. Ивар ударил его в грудь, и удар опрокинул того навзничь. Даже не позаботившись отбросить меч противника, Ивар схватил его за руку и поволок по земле к костру. И, на глазах у варягов, он сунул руку этого человека в угли и держал ее, а враг его выл от боли, и мы почуяли запах горелого мяса. Только тогда Ивар отпустил свою жертву, и тот отполз в сторону. Рука его почернела. Ивар же спокойно вернулся на свое место и жестом велел рабыне принести ему еще тарелку снеди.На другой день и я совершил ошибку, назвав Ивара варягом. Он ощетинился.— Я рус, — сказал он. — Мой отец был варягом. Он пришел из-за западного моря с другими, чтобы торговать или грабить — неважно, что именно. Ему так понравилась эта страна, что он решил остаться и нанялся начальником стражи в Киеве. Он женился на моей матери, которая была из Карелии, королевской крови, но ей не повезло — ее взяли в плен киевляне. Мой отец выкупил ее за восемьдесят гривен, огромная сумма, по которой можно судить о том, как она была красива. Я их единственный ребенок.— А где теперь твой отец? — поинтересовался я.— Отец бросил меня, когда умерла моя мать. Мне было восемь лет. Я вырос среди тех, кто соглашался меня взять, в основном крестьян — для них я был всего лишь полезной парой рук, помогал собирать урожай или рубить дрова. Знаешь, как киевляне называют своих крестьян? Смерды. Это значит «вонючие». Они заслуживают этого имени. Я часто убегал.— А ты знаешь, что сталось с твоим отцом?— Скорее всего, он умер, — небрежно ответил Ивар. Он сидел на ковре в своей палатке — ему нравилось путешествовать с роскошью — и играл в какую-то сложную детскую игру с младшим сыном. — Он ушел из Киева со своими воинами, которые решили, что император Миклагарда будет им платить больше. Потом прошел слух, будто весь отряд по дороге истребили печенеги.— А мы тоже встретим печенегов?— Вряд ли, — ответил он. — Мы идем другим путем.Но не сказал, каков этот путь.На пятый день от нашего отплытия из Альдейгьюборга, мы прошли на веслах и под парусами два озера и реку, связывающую их, а затем свернули в устье еще одной реки. По ней, вверх по течению, идти было труднее. Когда река сузилась, нам приходилось выходить из лодок и перетаскивать их через отмели. Наконец мы добрались до места, откуда дальше по воде идти было невозможно — слишком мелко для наших ладей. Мы разгрузили их, а холопам было велено рубить маленькие деревья, чтобы сделать катки. Большие ладьи и те, что сильно текли, мы сами сожгли, чтобы никому не достались, а потом рылись в золе, выискивая гвозди и другие металлические скрепы. Жечь корабли — это мне представлялось чудовищной расточительностью, ведь я вырос в Исландии и Гренландии, в странах, где большие деревья не растут. Однако Ивару и товариществу это было нипочем. Строевого леса им хватит — это они точно знали. Заботило их другое — хватит ли холопов, чтобы перетащить оставшиеся лодки через волок.Там была дорога, заросшая травой и кустарником, но все еще различимая, ведущая на восток через густую чащобу. Наши люди пошли вперед расчищать топорами дорогу. Холопов впрягли, как быков, по десять в упряжку, в бечеву, привязанную к килям трех оставшихся лодок. Остальные же подпирали лодки, чтобы те не упали с катков, или работали по двое, подбирая катки сзади, когда лодки проходили по ним и бросая их спереди под кили. Четыре дня мы трудились в поте лица, претерпевая муки от комаров и мух, пока не приволокли наши лодки к истоку реки, текущей на восток. Там мы простояли еще неделю, пока под началом нашего корабельного плотника — варяга из Норвегии — строились четыре новых лодки взамен сожженных. То, что для этого требовалось, нашлось на расстоянии полета стрелы от нашего лагеря — четыре огромных дерева, которые тут же свалили. Затем плотник указывал холопам, как следует выдолбить стволы топорами и выжечь огнем, чтобы выделать кили и ребра лодок. Другие холопы тем временем кроили стволы на доски, которые крепились к ребрам, образуя обшивку, и скоро я узнал знакомые очертания наших норвежских кораблей. Тут я высказал плотнику свое восхищение таким мастерством.Он же скривился.— Разве это корабли? — сказал он. — Скорее похожи на кормушки для скотины. Чтобы построить настоящий корабль, нужно иметь время и старание, и умелых корабелов, а не этих неуклюжих олухов. Они только на то и годятся, что рубить дрова.Однако двое из холопов с дальнего севера оказались полезны, когда истощился запас металлических заклепок, которыми крепится обшивка. Эти люди использовали длинные корни сосны, чтобы привязать доски на место, как это делают в их краях.Но и это норвежского корабельного мастера не удивило.— Там, откуда я родом, на все про все нужны только нож да игла.— Это как? — удивился я.— А вот так: ты, вроде, уже решил, что можешь себя величать корабелом, а тут мастер-плотник, тебя обучавший, дает тебе нож да иглу и велит построить и оснастить корабль, не пользуясь никакими другими орудиями. И пока ты не сможешь этого сделать, тебя будут считать лесным неумехой, вроде вот этих.Этот норвежец казался наименее злобным из всей нашей ватаги. Он говорил по-норвежски чисто, в то время как все остальные вставляли столько местных слов, что зачастую их было трудно понять. Я спросил у него, как это получилось, что, будучи искусным корабельным плотником, он подался в варяги.— Дома я убил пару человек, — сказал он, — и тамошний ярл обиделся. Оказалось, что это его люди, так что мне пришлось удрать. Может статься, я когда-нибудь и вернусь домой, хотя вряд ли. Эта жизнь мне по нутру — не нужно ломать спину, таская бревна или рубить себе пальцы, кроя доски, когда на это есть рабы, да еще ты можешь иметь сколько хочешь женщин, не женясь на них.Дальше на нашем пути попадались лишь редкие и случайные следы человеческого обитания — тропа, ведущая от воды в лес, пень от дерева, срубленного топором, легкий запах дыма откуда-то из глубины лесов, которые тянулись без конца и края по обоим берегам. Самих же местных жителей мы не встречали, хотя раза два мне казалось, будто я видел вдали очертания маленькой лодки, исчезнувшей в камышах при нашем приближении. Когда же мы равнялись с этим местом, там не было и следа, камыши, сомкнувшись, стоят, как стояли, и я спрашивал себя — не привиделось ли мне это.— Где все те люди, что живут здесь? — спросил я Вермунда.Он хрипло рассмеялся и посмотрел на меня так, будто я слаб на голову.Наконец на пути нам встретились два торговых поселения и приличный город. Этот последний, расположенный на слиянии рек, очень походил на Альдейгьюборг — кучка бревенчатых домов за частоколом, защищенных к тому же с одной стороны рекой, с другой — болотом. Мы не останавливались. Жители затворили ворота и настороженно следили за нами, пока мы шли мимо. Надо думать, что слава товарищества Ивара летела впереди нас.Здесь река стала гораздо шире, и мы держались стрежня, так что кроме однообразия зеленых лесов, медленно двигающихся по обе стороны, ничего особенного не было видно. Я по невинности своей полагал, что мы держимся стрежня, чтобы воспользоваться течением. Потом я заметил дымки, поднимающиеся из лесных кущ. Дымы эти появлялись при нашем приближении или позади нас, оттуда, откуда их было хорошо видно — обычно с высокого берега, обрывающегося к реке. Не требовалось великого ума, чтобы понять — это незримые нам жители, следя за нами, оповещают друг друга о нашем продвижении. Теперь всякий раз, ночуя на берегу, мы выставляли стражу вокруг лагеря, а однажды, когда дымовые сигналы стали слишком частыми, Ивар и вовсе отказался причаливать. Мы заночевали, став на якорь на отмели, и на этот раз ужинали холодным.Наконец земли, населенные столь наблюдательным народом, остались позади, а берега стали ровнее. Здесь мы свернули в реку поменьше, впадавшую в главную реку, текущую с севера, и все время держались ближе к левому берегу. Я приметил, что Ивар вглядывается в этот берег слишком пристально, как будто ищет какой-то знак. И вот он, очевидно, заметил то, что искал, потому что мы причалили к берегу в неурочное время. Остальные ладьи последовали за нами.— Разгрузите два самых легких корабля и устройте здесь стоянку, — приказал Ивар.Я заметил, что варяги переглянулись, явно предвкушая что-то, а холопы выгрузили поклажу и сложили все на ровное место. Ивар обратился к варягу, сожженная рука которого все еще была замотана в тряпки, смазанные медвежьим салом.— Ты останешься здесь. Да смотри, чтобы до нашего возвращения никто не развел костра для стряпни и не стучал топором.Этот человек хорошо усвоил данный ему урок. Он покорно опустил глаза, принимая свое назначение.— Ты, ты и ты.Ивар прошел среди холопов, тыкая серебряным концом своего кнута то одного, то другого — всего набралось с дюжину. То были самые статные и крепкие из наших рабов. Ивар же направил их туда, где Вермунд с Ангантюром разворачивали один из тюков. Я увидел, что он содержит в себе оружие — дешевые мечи — и груду каких-то цепей. Сначала меня удивило, зачем нужна эта цепь, потом я заметил, что звенья у этой цепи длинные и тонкие, и на равных — в длину руки — расстояниях расположены на ней большие железные петли. Тут-то я и понял, что это такое — это кандалы.Ивар выдал каждому холопу по мечу. Опасное дело, подумал я. Что если холопы взбунтуются? Иные из них стали размахивать мечами, пробуя на вес, однако Ивара это как будто не насторожило. Настолько он был уверен, что повернулся к ним спиной.— Слушай, Торгильс, — сказал он. — Пойдем-ка с нами. А вдруг и пригодишься — коль понадобится колдовство, чтобы нам всем исчезнуть.Остальные варяги льстиво рассмеялись.С пятью варягами и полудюжиной холопов на каждой ладье мы пустились вверх по течению на веслах. Снова Ивар внимательно вглядывался в берег. Гребцы старались как можно меньше шуметь, осторожно погружая весла в воду, и мы скользили вперед. И Вермунд, и Ангантюр, плывшие со мной в лодке Ивара, явно были напряжены.— Надо было бы дождаться темноты, — тихонько сказал Вермунд своему товарищу. Ивар, стоявший на носу, должно быть, услышал его замечание, потому что обернулся и так глянул на Вермунда, что от этого взгляда Вермунд весь съежился.Уже близился вечер, когда Ивар поднял руку, привлекая наше внимание, а потом молча указал на берег. Склон был отмечен следами, ведущими к воде. Большое, наполовину затонувшее бревно, лежавшее там, было гладким и потертым. Видно, им пользовались при стирке. Рядом валялся сломанный деревянный ковш. Ивар описал рукою круг, давая знать второй лодке, чтобы та прошла дальше, выше по течению. Потом указал на солнце и опустил ладонь вниз на уровень груди, а потом рубанул ею. Варяги на второй лодке помахали в знак того, что поняли, и со своими холопами безмолвно двинулись дальше. Скоро они исчезли за речным поворотом.Нашу же лодку неторопливым течением отнесло обратно, вниз, откуда нас не было видно с портомойни. Несколько гребков — и лодка скользнула под навес ветвей, где мы осушили весла и стали ждать. Мы сидели молча и прислушивались к плеску и журчанию воды по обшивке. Время от времени на реке била рыба.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48