— Ты такой смелый, что не боишься странствовать в одиночку? — спросила она. — Даже мой отец этого не делает.Я решил, что она говорит об амулете, приносящем удачу, и обратил все в шутку, сказав, что у меня есть дюжина таких в моем тюке с товаром, а стало быть, меня хорошо охраняют. Это был один немногих случаев, когда Аллба на меня рассердилась. Она попросила меня не валять дурака.Когда я спросил Рассу, отчего его дочь так разгневалась, он на вопрос мой ответил вопросом, помню ли я, где впервые встретился с его родом.— Рыбалка в том месте стала очень плохой, — напомнил он мне. — Рыба ушла. Она была еще там, но ее там уже не было. Нам пришлось пойти туда, где другой сейд готов был принять наши жертвы.— Как может рыба одновременно быть где-то и не быть?— Она ушла в сайво на свою реку. Я мог бы отправиться за ней, либо послать моего спутника умолить духа воды, который послал ее туда. Но если дух воды все еще был сердит, рыба могла и не вернуться.Сайво, по словам Рассы, — это мир, который находится рядом с нашим собственным. Это отражение нашего мира, но более прочное, и в нем живут духи ушедших и спутники живых. Эти спутники приходят в наш мир как призраки, чтобы побыть с нами, а иногда и мы сами можем посетить сайво, но нам необходимы хранители-призраки, чтобы вести нас и защищать.— Наши спутники — животные, не люди, — сказал Pacca, откладывая в сторону деревянную миску, которую вырезывал. — У каждого саами есть свой — у кого лиса, у кого рысь, у кого птица или какое другое животное. Когда мы рождаемся, бубен указывает нашим родителям, какое существо должно стать нашим сайво-спутником на всю жизнь. А бывает, что делается неправильный выбор, и тогда ребенок болеет либо с ним случается несчастье. Тогда мы просим бубен снова, и он называет нового спутника, более подходящего. Спутник Аллбы с младенчества — птица, чье изображение она носит.— Среди моего народа, — сказал я, — существуют неумершие, привидения, двойники. Я сам видел их, предвестников смерти. Это наши другие «я» из другого мира. Когда они являются, они во всем похожи на нас. Ты же хочешь сказать, что у меня есть еще и животное-спутник?Pacca потянулся за бубном, лежащим на земле, всегда у него под рукой. Он положил арпу-жребий на тугую кожу, и даже не закрывши глаз и не напевая, с силой ударил один раз по бубну указательным пальцем. Жребий подпрыгнул, ударился о деревянный обод и отскочил от него. Остановился он на фигуре медведя.Я предпочел усомниться.— Откуда мне знать, что мой спутник — медведь?— Это была решено во время твоего рождения.— Но я родился на острове в море, где нет никаких медведей.— Возможно, медведь вошел в жизни твоих родителей.Я немного подумал.— Мне рассказывали, что когда мой отец впервые встретился с моей матерью, он возвращался из путешествия в Норвегию, чтобы отвезти туда пойманного полярного медведя. Но он отдал этого медведя за много недель до того, как познакомился с моей матерью, и во всяком случае медведь после этого довольно скоро умер.— Ты узнаешь, что медведь умер примерно в то же время, когда тебе предстояло родиться, — твердо сказал Pacca. — С тех пор дух медведя охранял тебя. Это твоя удача. Медведь — самый сильный из всех созданий. У него ум одного человека и сила девятерых.Скоро солнце должно было скрыться за горизонтом на всю зиму, и тогда Pacca предложил мне самому отправиться в сайво, если хочу я побольше узнать о том мире. Я же колебался. Я отвечал, что мой опыт связи с другими мирами — это всего лишь вспышки ясновидения, случающиеся обычно в обществе других, обладавших подобными же способностями, да к тому же увиденное мной всегда оказывалось тревожным и неприятным. Я сказал, что едва ли у меня хватит храбрости войти в мир духов по своей воле да еще в одиночку. Он же меня заверил, что охранять меня будет дух-спутник, а сам он, Pacca, поможет мне пройти сквозь преграду, отделяющую нас от сайво.— Твое ясновидение говорит, что ты живешь довольно близко к сайво и кое-что различаешь сквозь дымку, отделяющую нас от них. Я предлагаю всего лишь пройти сквозь дымку и глянуть, что лежит по другую сторону.— А как знать, смогу ли я вернуться? — упирался я.— За этим я присмотрю, и Аллба мне поможет.На другой день он разбудил меня и Аллбу задолго до рассвета. Он уже развел небольшой огонь в очаге, а за ним, у стены, освободил место, достаточное, чтобы я мог сесть, скрестив ноги, на квадратной оленьей шкуре. Шкура лежала мехом вниз, а ее поверхность была означена четырьмя белыми полосами, вроде знакомых мне по метанию рунических дощечек и саксонских палочек. Pacca жестом велел мне сесть в середине квадрата, Аллбе же — сидеть на корточках лицом ко мне.— Она моя дочь, и к ней отчасти перешла моя сила, — сказал он. — Коли она будет здесь, рядом, ты сможешь встретиться с ней в сайво.Я очень волновался, но присутствие Аллбы придало мне уверенности. Она развязала маленький кожаный мешочек, который всегда носила на поясе, отправляясь на охоту, и вытрясла его содержимое на шкуру передо мной. Красные шляпки с белыми крапинками выцвели и стали тусклого розового цвета, но я все равно узнал эти сушеные и сморщенные грибы. Аллба бережно подобрала их, осторожно ощупала своими маленькими пальчиками их загрубевшую плоть и выбрала три самых маленьких. Старательно уложив остальные обратно в мешочек, она оставила два гриба на шкуре, третий же сунула в рот и начала жевать. Она не сводила с меня глаз, взгляд ее был неподвижен. Спустя какое-то время она поднесла руку ко рту и выплюнула содержимое. И протянула мне на ладони.— Ешь, — сказала она.Я взял этот теплый влажный шарик, положил на язык и проглотил. Точно так же она разжевала остальные по одному, и я по очереди проглотил их.После чего я сидел молча, глядя на нее, наблюдая, как отсветы огня играют на ее лице. Глаза ее были в тени.Время шло. Долго ли я так просидел, не знаю. Pacca держался сзади и время от времени подбрасывал сухие ветки в огонь, чтобы тот не погас.Медленно, очень медленно я начал отделяться от своего тела. Когда же я совсем отделился от телесной своей оболочки, то ощутил, что тело мое дрожит. Я знал, что раз или два меня били судороги. Но ничего не мог с этим поделать, да меня это и не тревожило. Меня охватывало смутное удовлетворение. Казалось, что тело мое стало легче, а мысли мои расслабились. Все, кроме лица Аллбы, стало неотчетливым. Она же не двигалась, но само лицо ее приближалось. Я различал каждую мелкую черточку с необыкновенной ясностью. Вот мочка ее правого уха заполнила все поле зрение. Я видел нежный румянец крови под кожей, мягкие пушистые волоски. Мне хотелось дотянуться до них и потеребить зубами.Вдруг подо мной исчезла земля. Я удобно висел в пространстве. Я не чувствовал своего тела, но это не имело значения. Ни заметив никакого движения, я оказался среди деревьев, бесконечного снега и скал, но холода не почувствовал. Я скользил по поверхности, не прикасаясь к ней. Как будто ехал верхом на тихом дуновении ветра. Деревья были ярко-зеленые, и я в единое мгновение мог рассмотреть все подробности каждого листочка и складки на коре. Снег сверкал всеми цветами радуги, кристаллы перемещались, смешивались и рябили. Маленькая птичка взлетела с куста, и я понял, что это спутник Аллбы. Между двумя деревьями — близко и в то же время не близко — я увидел вставшего на дыбы белого медведя. Он стоял на задних лапах, выпрямившись, и взгляд его глаз, вперившихся в меня, был совершенно человеческий. Я услышал, как кто-то заговорил со мной. Я узнал собственный голос и ответил. Разговор успокаивал. Я ощутил покой. Медведь, на этот раз темно-бурый, появился сбоку, он шел ко мне, опустив голову, тяжело ступая и покачиваясь на ходу, и наши дороги сошлись. Когда зверь оказался на расстоянии вытянутой руки, оба мы остановились. Я ощутил прикосновение птичьих крыльев на моей щеке. Медведь медленно повернул ко мне морду, и его звериная пасть под звериными глазами как будто улыбнулась.Глаза эти были cepo-голубые, и вдруг я понял, что смотрю в лицо Аллбы. А сам я сижу на оленьей шкуре.— Ты вернулся из сайво, — сказал Pacca. — Ты пробыл там совсем недолго, но достаточно долго, чтобы узнать, как вернуться туда, если понадобится.— Мне кажется, тот мир очень похож на наш, — сказал я, — только гораздо больше и всегда недосягаем, как будто он таится.— Это только видимость, — молвил нойда. — В сайво полно духов, духов мертвых и духов тех, кто управляет нашими жизнями. Наш мир по сравнению с тем — временный и хрупкий. Наш мир находится в настоящем, а мир сайво вечен. Тот, кто приходит в сайво, может видеть силы, которые определяют наше существование, но только если сами духи пожелают, чтобы их увидели. Тот, кто посещает сайво постоянно, становится желанным гостем, и тогда духи не скрывают себя.— Почему медведь улыбается? — спросил я.Сидевшая против меня Аллба вдруг встала и вышла из палатки. Pacca не ответил. Вдруг у меня закружилась голова, и на желудке стало тяжело. Больше всего мне хотелось лечь и снова закрыть глаза. Я едва смог доползти до своего спального места, и последнее, что я помню, это как Pacca укрывал меня оленьей шкурой.Снег шел почти каждый день, тяжелые хлопья опускались сквозь ветки деревьев и ложились на землю. Теперь наши охотники все время рыскали по лесу, расставляя деревянные ловушки — пушные звери отрастили свой зимний мех и были в самой поре. Род наш совершил еще один, последний и самый многотрудный, переход. Наши палатки, покрытые для защиты от стужи в два-три слоя, стало слишком трудно ставить, да и тяжелые зимние одежды мешали. И мы ушли в землю, в самом прямом смысле слова. Долгую зимнюю ночь наш род проводил в стойбище у подножия горного кряжа, защищавшего от снежных буранов. Каждая семья из поколения в поколение выкапывала себе убежище в мягком земляном склоне, после чего укрывала яму толстой кровлей из бревен и земли. Лаз в жилище Рассы был столь узок, что мне приходилось ползти по нему на четвереньках, зато внутри оно было на удивление просторным. Там я мог выпрямиться во весь рост, и, несмотря на дым от костерка, там было уютно. Должен признаться, мысль о том, что здесь мне предстоит провести несколько месяцев вместе с Аллбой, казалась весьма привлекательной. Жена Рассы выстлала пол обычным ковром из свежих еловых лап, покрытых оленьими шкурами, и разделила землянку на маленькие каморки, развесив полотнища из светлого хлопка, приобретенные у весенних торговцев. Это было совсем не то, что убогая землянка, в которой погиб Греттир. Я рассказал Рассе о Греттире и о том, как моего названого брата погубила вельва с помощью рун заклятья, вырезанного на бревне.— Случись у саами такое несчастье, какое случилось с твоим названым братом, когда он поранился топором, — заметил Pacca, — мы бы сразу сказали, что это непременно сделал оборотень. Он принимает облик зверя, скажем, оленя, и заманивает охотника, что тот убил его. А когда охотник начинает свежевать зверя, чтобы взять его мясо и шкуру, оборотень делает так, чтобы нож скользнул по кости и охотник сильно порезался. А охотник ушел далеко от стойбища, и вот он истекает кровью до смерти рядом со своей добычей. Тогда оборотень превращается обратно в себя, пьет кровь и пирует, пожирая свою жертву.Аллба, которая все это слышала, презрительно зашипела.— Если бы я встретила стааллу, он пожалел бы об этом. Такими сказками только детей пугать.— Не зарекайся, Аллба. Просто надейся, что никогда не встретишься с ним, — пробормотал ее отец и, вновь повернувшись ко мне, продолжил: — Стааллу бродит по лесу. Он большой, малость глупый и неуклюжий, вроде тех невеж торговцев, что приходят за нашими мехами по весне, хотя стааллу, похоже, будет попрожорливей тех. Он ест человечину, когда голоден, а еще он умыкает девушек саами.В ту неделю я отдал все, что у меня было в тюке с товарами. Я вовсе отказался от мысли обменять товар на пушнину, и мне стыдно было оставлять при себе вещи, которые были бы полезны этим людям. Саами приняли меня так щедро и гостеприимно, что не внести свою лепту в их хозяйство было бы нехорошо. Ведь кроме починки сетей да кое-какой пустячной работы по металлу, я ни чем им не мог помочь, вот и отдал товары Рассе, чтобы тот разделил их, кому что больше нужно. Единственное, что у меня осталось, это огненный рубин, да и тот я в знак любви отдал Аллбе. Самоцвет привел ее в восторг. Она могла часами, сидя у огня, вертеть рубин в пальцах, поворачивая и так, и сяк, чтобы огонь мерцал внутри драгоценного камня.— У него внутри пляшет дух, — говаривала она. — Это дух, который привел тебя ко мне.Результат же того, что я отдал все свои товары, оказался противоположным тому, чего я ожидал — когда я распрощался со всякой мыслью приобрести меха, чтобы отвезти их в Миклагард, меня этими мехами просто завалили. Едва ли не каждый день кто-нибудь из охотников оставлял перед землянкой Рассы затвердевшее тельце горностая, соболя, белки или белой лисы, чьи роскошные шкурки Аллба снимала и обрабатывала для меня. Узнать же, кто из охотников принес очередное отдаренье, не представлялось возможным. Они без лишних слов убегали и прибегали на своих лыжах. Остановить их мог только снежный буран. Когда дух бурана неистовствовал, весь род укрывался в своих подземных убежищах и ждал, когда кончится ужасный ветер и снежные заряды. Потом осторожно выкапывались из заваленных снегом логовищ и, как животные, на которых они охотились, нюхали ветер и отправлялись за пропитанием.Разумеется, ели мы мясо все тех же пушных зверей, с которых снимали шкурки. Некоторые пахли плохо и на вкус были неприятны — особенно противны были куница и выдра. Белка куда вкуснее, а еще — бобер. Всякое оставшееся мясо складывали в маленькие амбары, которые каждая семья саами ставила рядом со своим жильем — этакие сундучки на шестах или на вершинах камней, куда звери не могли добраться. На жестоком морозе пища никогда не портилась. Коль скоро охотнику выпадала удача добыть дикого оленя, он просто ставил на морозе деревянные миски со свежей оленьей кровью, и через несколько часов кровь замерзала так, что ее можно по необходимости рубить на куски топором и принести в землянку.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48