В доме Бритмаэра наши комнаты располагались рядом, но каждое утро каждый из нас шел своим путем: я в меняльную лавку, Турульф в мастерскую. Раза два в неделю мы встречались после работы и, если удавалось не привлечь внимания Бритмаэра, выскальзывали из дома, чтобы посидеть в таверне у причалов. Мы всегда старались оказаться у тяжелой охраняемой двери монетного двора к тому времени, когда два ночных работника Бритмаэра являлись на работу, и входили — незаметно, как мы надеялись, — вместе с ними. Ночные работники оба были старые монетчики, слишком старые и выработавшиеся, чтобы трудиться полный день. Один страдал глазами и почти ослеп, так что, садясь к верстаку, работал на ощупь. Другой был глух, как пень, оглох от многолетнего грома молотков. Каждую ночь эти люди проводили несколько часов на тех местах, которые хорошо помнили, на рабочих скамьях, при свете лампы, и я часто засыпал под терпеливое «тюк-тюк» их молоточков. И все считали, что со стороны Бритмаэра это милосердно — дать им работать неполный день.— Что ты здесь делаешь в такой час? — спросил Турульф, явно довольный, когда я появился в середине утра с запиской от Бритмаэра. Он с мрачным видом считал содержимое мешочков с монетами старой чеканки, которые хранились в кладовой в ожидании дня, когда их переплавят для новой чеканки. Эту работу он особенно терпеть не мог. — Эти мешки, кажется, никогда не иссякнут, — говорил он. — Вот доказательство человеческого стяжания. Едва решишь, что выбрал все запасы, а тут тебе вот — опять целая куча старых монет.Турульф отложил в сторону палочку с насечками, на которой отмечал количество мешков: один мешочек — одна зарубка. Заперев за собой дверь, он повел меня в хранилище драгоценностей. В дальнем конце монетного двора располагалось рабочее место мастера, который резал рисунок на чеканах. Это был человек подозрительный, угрюмый и не любимый остальными работниками, которых возмущало, что ему платят гораздо больше, чем им. Я так и не узнал его имени, потому что он приходил на монетный двор лишь раз в неделю, проходил прямо в свою мастерскую и, запершись там, работал.— Сейчас у него работы не хватает, одного дня в неделю — и то много, — объяснил Турульф, радуясь возможности показать свои познания в монетном деле. — После того как весь набор чеканов для новой монеты готов, другой набор не понадобится до тех пор, пока король не решит переменить рисунок, а этого можно ждать и год, и два, и три. А тем временем мастеру только и остается, что подновлять да поправлять истершиеся и забитые чеканы. Вот дядюшка и решил, что мастер может с тем же успехом делать и чинить драгоценности, пока не занят.Турульф распахнул дверь в мастерскую. Это было уютное помещение, где на таком же тяжелом верстаке, что и в большой мастерской, располагались маленький тигель для плавки металла, множество резцов и других орудий для гравировки чеканов. Однако, кроме того, там был большой обитый железом сундук, засунутый под скамью. Я помог Турульфу вытащить его и поставить на нее. Он отпер сундук, порылся в нем и, выудив несколько украшений, разложил их на скамье.— Все они так или иначе, требуют починки, — сказал он, — вставить выпавший камень, укрепить оправу, укрепить застежку, выпрямить, почистить и отполировать, чтобы подать покупателю товар лицом. По большей части здесь все — дрянь, подделка под золото или низкопробное серебро, или просто сломанные случайные вещицы.Он выбрал лучшее из того, что лежало на скамье — красивый кулон, серебряный, с синим камнем, вставленным в середину, обрамленным прекрасным узором из гнутых линий, расходящихся от оправы.— Вот, — сказал он, — видишь, этот кулон подвешивается на цепочке за петельку. Когда дядюшка приобрел эту вещицу, петля была сплющена и сломана, и мастеру пришлось выправить ее и спаять. А еще он заново прошелся резцом по узору — тот был малость потерт, вот он его и освежил.Я взял у Турульфа кулон. Место пайки и черты на узоре были слишком заметны.— Ваш мастер не очень-то мастеровит, а? — заметил я.— Честно говоря, так оно и есть. Но ведь и большинство наших покупателей не слишком внимательны, — ответил Турульф небрежно. — Он же не художник, а всего лишь работник. А теперь посмотри на это. Здесь есть вещицы, которые он мог бы починить, будь у него нужные камни.И он протянул мне ожерелье из бусин красного янтаря на серебряной цепочке. После каждой третьей бусины — хрусталик размером в половину каштанового ореха, вправленный в тонкую серебряную коронку. Отполированной плоскостью среза камни отбрасывали свет, точно гладкие свежие льдинки. Изначально в ожерелье было семь камней, но теперь не хватало трех, хотя серебряные оправы сохранились. Будь ожерелье полным, оно было бы великолепно. Но в таком виде оно походило на беззубую улыбку.— Кажется, ты сказал, что в мастерской твоего дяди занимаются и ювелирной работой, — заметил я.— Да, понемногу, — ответил Турульф, доставая из сундука кожаный мешочек и развязывая завязки. — Вот чем мы занимаемся, — и он вынул ожерелье.Сердце у меня подпрыгнуло. То было совсем простенькое ожерелье — ряды серебряных монет, сочлененных золотыми звеньями. Я видел подобное на шее Эльфгифу. То единственное, что было на ней надето в тот день, когда мы впервые любились.— Твой дядя сказал, что я могу посмотреть, не найдется ли в сундуке что-нибудь, что может, на мой взгляд, прийтись по нраву королеве.— Давай, — дружелюбно сказал Турульф, — хотя вряд ли ты найдешь хоть что-нибудь — все уже пересмотрено. Дядюшка знает всех своих покупателей и свои запасы вплоть до самой последней мелочи.Он был прав. Я порылся в коробке со сломанными украшениями и нашел всего лишь пару ожерелий из бусин, несколько тяжелых брошек и перстень, который, как мне показалось, мог бы угодить вкусу Эльфгифу. Все вместе они служили неким, хотя и слабым, оправданием посетить ее.— А можно ли будет сделать для нее ожерелье из монет? — спросил я. — Ей оно понравится, я уверен.— Тебе придется спросить у дядюшки, — ответил Турульф. — Он знаток монет. Даже собирает их. Ну, а чего еще ждать от монетчика? Вот, смотри.Он потряс мешочек над верстаком, и струйка монет, высыпавшись из него, легли кучкой. Я стал рыться в них, вертя в пальцах. Все они были разного размера, некоторые широкие и тонкие, другие толстые, как самородки. По большей части серебряные, но некоторые, золотые или медные, или бронзовые, а несколько даже вычеканены из свинца. У иных посредине были отверстия, иные были шестиугольными или почти квадратными, хотя преобладали круглые или почти круглые. Многие истерлись от прикосновения множества рук, только местами можно было разглядеть буквы и рисунок. На одной я прочел надпись на греческом языке, которому научили меня ирландские монахи; на другой увидел руны, которые узнал в Исландии. На иных же были надписи завитушками и извилинами, точно рябь на море при ветре. Почти на всех имелись знаки — пирамида, квадрат, меч, дерево, древесный лист, кресты, голова какого-то короля, какой-то бог о двух лицах, а на одной монете изображены два треугольника, лежащих друг на друге, образовывая шестиконечную звезду.Я разложил монеты на верстаке в шашечном порядке, пытаясь найти последовательность, которая создала бы красивое ожерелье для моей любимой. Но мысли мои разлетелись, как Хугин и Мунин, птицы Одина, его разведчики, которые летают повсюду, чтобы увидеть и доложить своему хозяину обо всем, что происходит на свете. Какими путями, думал я, эти чужестранные монеты попали в сундучок в кладовой, принадлежащей монетчику короля Кнута? Из какой дали они пришли? Кто их делал и почему на них выбиты такие знаки? Под пальцами я ощущал огромный неведомый мир, который я и представить себе не мог, мир, по которому все эти маленькие кружочки и квадратики из драгоценных металлов путешествуют дорогами, какими и мне хотелось бы пройти.Я подобрал монеты, чередуя золотые и серебряные, из тех, что получше сохранились. Но, перевернув их, чтобы осмотреть другую сторону, я был разочарован. На трех монетах обнаружились вмятины. На иных же чем-то острым были нанесены глубокие насечки.— Жаль, — сказал я. — Эти рубцы и вмятины все портят.— Эти отметины все время находишь, — небрежно сказал Турульф. — Почти половина серебряных монет старой чеканки возвращаются из северных стран с такими порезами и рубцами. Эти иноземцы что-то с ними делают, особенно в Швеции и в стране русов. Они не доверяют монетам. Боятся, что это могут быть подделки: свинец, покрытый серебром, или бронза с тонкой позолотой, чтобы выглядела чистым золотом. Это можно проделать даже в маленькой мастерской. Поэтому, когда им предлагают монету, они тыкают в нее ножом или царапают поверхность, чтобы проверить, вся ли она из настоящего металла.Пришлось мне отказаться от мысли сделать для Эльфгифу ожерелье из монет. Вместо этого отобрал я несколько ожерелий и брошек, которые, как мне показалось, могли бы ей понравиться. Турульф тщательно записал все, что я взял. Потом мы вышли, заперли кладовую, и один из могучих сторожей Бритмаэра проводил меня с драгоценностями во дворец.Я попросил проводить меня к королевскому управляющему и сказал ему, что хочу показать королеве кое-какие украшения. Управляющий заставил меня прождать целый час, после чего, вернувшись, сообщил, что королева очень занята. Мне следует явиться во дворец ровно через неделю и снова просить, чтобы меня приняли.Я вышел из дворцовых ворот, и тут кожаная культя опустилась мне на плечо, и голос сказал:— Никак это ты, дружище-егерь. — Я обернулся и увидел Кьяртана, однорукого телохранителя. — Говорят, ты нашел работу у монетчика Бритмаэра, — сказал он, — но, глядя на твое унылое лицо, можно подумать, что ты нашел золотой клад Фафнира, да только опять его потерял.Я промямлил что-то насчет того, что спешу обратно в мастерскую Бритмаэра. Сопровождавший меня сторож уже выказывал нетерпение.— Не спеши, — сказал телохранитель. — В конце года мы собираем старейшин на пир посвящения. Большая часть дружины все еще в Дании с Кнутом, но и нас, полуотставников тут хватает, и кое-кто получил увольнительную домой, так что есть, кому собраться. А каждый телохранитель должен бы привести с собой одного оруженосца. В память о нашем добром друге Эдгара я хотел бы взять с собой тебя. Ты согласен?— С удовольствием, господин, — ответил я.— Но только при одном условии, — добавил Кьяртан. — Ради асов, достань себе новую одежку. Та сливового цвета рубаха, что ты носил последнее время в Нортгемптоне, уж больно поношена. А я хочу, чтобы мой спутник выглядел, как должно.Телохранитель прав, подумал я, когда, вернувшись в свою каморку, вытащил из сумы довольно-таки поношенную рубаху. Вся она была в пятнах, а один из швов и вовсе разошелся. Да и маловата она мне стала. Со времени прибытия в Англию я раздобрел телом, отчасти потому, что немало работал и хорошо кормился, когда жил у Эдгара, но больше от питья эля. Сперва мне пришло в голову одолжить что-то у Турульфа, но, подумав, я понял, что его одежа будет мне велика — я попросту утону в ней. А кроме того, я и так уже в долгу перед ним после наших походов в таверну. От Бритмаэра я получал стол и жилье, но никакого жалованья, так что другу моему приходилось платить за выпивку.Коль скоро мне нужна новая одежда, стало быть, придется заплатить портному, и, похоже, я знаю, откуда взять деньги. А пуще того, смогу доказать Эльфгифу, как я ее люблю.Когда Турульф показал мне янтарное ожерелье с недостающими хрусталями, я тут же вспомнил о своей суме. Спрятанные потайно в разрезе толстой кожи, там, где я зашил их три года тому назад, лежали пять камней из богато украшенного переплета библии, выдранные мною перед побегом из монастыря в приступе гнева на ирландских монахов, которые, как я считал, предали меня. Я понятия не имел о стоимости украденных камней, да и не думал об этом. Четыре из них были хрусталем и походили на те, которых не хватало в ожерелье.Надо полагать, только столь же влюбленный, как я, мог бы замыслить то, что замыслил я: продать эти камни Бритмаэру. А вырученных денег должно хватить на то, чтобы выплатить долг Турульфу, да еще и останется более чем достаточно, чтобы купить новую одежду для пира. Больше того, я был уверен, что как только Бритмаэр получит эти камни, он велит своему мастеру вставить их в ожерелье. Тогда у меня наконец-то появится украшение, достойное быть предложенным вниманию королевы.Про себя вознеся благодарственную молитву Одину, я снял с колышка суму, распорол потайное место и сжал камни в кулаке, точно рыбью икру.
* * *
— Сколько их у тебя? — спросил Бритмаэр.Мы сидели в его комнате в задней части меняльной лавки, и я протянул ему на показ один из блестящих плоских камешков.— Всего четыре, — сказал я. — Они одинаковые.Монетный мастер повертел камень на ладони и задумчиво посмотрел на меня. И вновь я заметил настороженное выражение в его глазах.— Могу ли я видеть остальные?Я протянул ему еще три камня, и он поднес их к свету один за другим. Он по-прежнему оставался бесстрастным.— Горный хрусталь, — сказал он, завершив осмотр. — В глаза бросаются, но сами по себе невеликая ценность.— В сундуке с украшениями есть испорченное ожерелье, в котором не хватает похожих камней. Вот я и подумал…— Я отлично знаю, какие украшения есть в моей кладовой, — прервал он меня. — Они могут не подойти к оправам. Так что прежде, чем что-нибудь решать, я должен проверить, подойдут ли они.— Полагаю, вы убедитесь, что они нужного размера, — ответил я с вызовом.И заметил, или мне только показалось, легкий холодок, нарочитую замкнутость во взгляде, которым он встретил мое замечание. Так ли оно было, судить трудно, ибо Бритмаэр хорошо умел скрывать свои чувства.Его следующий вопрос был явно из тех, какие он задавал каждому приносящему драгоценные камни на продажу.— Есть у тебя еще что-нибудь, что ты хотел бы мне показать?Я достал пятый из украденных камней. Он был меньше остальных, и по сравнению с ними небросок. Глубокого красного цвета, почти такой же темный, как цвет засохшей крови.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48