Однако мелкота их как бы соответствовала людям, которые по норвежским меркам тоже были очень мелкими.Тот, кто первым показался мне в лесу, подвел меня к палатке, знаком велел подождать, а сам, наклонившись, вошел внутрь. Сняв с плеча мешок, я положил его наземь, сам уселся рядом, а тот человек скоро вышел и молча протянул мне деревянную миску. В ней лежал кусок пирога. Я попробовал: на вкус рыба и лесные ягоды, давленые вместе.Покуда ел я рыбный пирог, все на стоянке занимались своими обыденными делами, носили воду с реки в маленьких деревянных ведрах, собирали дрова, ходили между палатками и все это время вежливо не обращали на меня внимания. Я думал о том, что будет дальше. Так оно продолжалось, пока я не закончил трапезу и не напился воды из деревянной чаши, принесенной мне одной из лопарок, а потом мой проводник — так про себя я называл его — снова явился из палатки. В руке у него было нечто, поначалу показавшееся мне большим решетом с деревянным ободом. Потом я понял, что это барабан, или бубен, — широкий, плоский, не глубже ширины моей ладони, и по очертанию — неправильный овал. Проводник мой осторожно положил бубен наземь и присел над ним на корточки. Подошло еще несколько мужчин. Они сели в кружок, и последовал очередной негромкий спор. Снова я не смог понять, что они говорят, хотя несколько раз я слышал слово «водман». Наконец, проводник мой сунул руку под рубаху из оленьей кожи, достал оттуда маленькую роговую бляшку, не больше игральной кости, и уложил ее на поверхность бубна. Потом из складок рубахи выудил короткую колотушку в виде молоточка и начал потихоньку постукивать ею по коже бубна. Все они подались вперед, внимательно наблюдая.Я догадался, чем они заняты, и, подойдя, присел рядом. Мой сосед вежливо подвинулся, давая мне место. Поверхность бубна была расписана множеством фигур и символов. Некоторые я распознал: рыба, дерево, танец, люди-палочки, лук со стрелами, с полдюжины древних рун. Многие же знаки мне были внове, я только догадывался об их значении — косоугольники, зигзаги, звездчатые узоры, изгибы и волны. Я предположил, что один означает солнце, другой — луну, а третий, возможно, — лес из деревьев. Я молча смотрел, а косточка, подпрыгивая, двигалась на коже бубна, дрожащей от частой дроби молоточка. Костяшка двигалась туда-сюда, затем, словно нашла свое место, остановилась над изображением человека, имевшим как бы рога на голове. Мой проводник резко прекратил выбивать дробь. Костяшка осталась на месте. Он снова взял ее, положил на середину бубна и застучал, отбивая медленный повторяющийся ритм. Снова костяшка двинулась по бубну и заняла то же место. В третий раз мой проводник бросил жребий, на этот раз поместив его с краю, прежде чем пробудить его к жизни. Снова кусочек рога двинулся к фигуре рогатого человека, но потом — дальше, пока не остановился на рисунке треугольника. Я решил, что это, должно быть, жилище.Мой проводник сунул колотушку обратно в складки рубахи, после чего наступила полная тишина, все молчали. Но что-то в них изменилось. До того лопари были вежливы, но почти безразличны, теперь же, казалось, они чем-то взволнованы. О чем бы им ни поведал бубен, весть им была понятна.Мой проводник отнес бубен в свою палатку и жестом велел мне следовать за ним. Он отвел меня к другой палатке, стоящей чуть в стороне от других. Как и все остальные, она представляла собой набор длинных тонких жердей, воткнутых рядом и аккуратно накрытых полосами бересты. Не откинув переднего полога палатки, он позвал:— Pacca!Человек, вышедший из палатки, был самым безобразным лопарем из всех, каких я видел. Того же роста и телосложения, что и остальные, но каждая черта его лица была невероятна. Нос кривой и похожий на луковицу. Выпученные глаза под кустистыми бровями придавали ему постоянно испуганное выражение. Губы не могли сомкнуться над слегка выступающими зубами. А рот был явно скошен набок. По сравнению с правильными лисьими лицами окружавших лопарей его лицо выглядело чудовищно.— Ты у нас желанный гость. Рад, что ты прибыл, — сказал этот уродливый лопарь.Тут-то я и удивился, больше некуда. Не только тому, что он сказал, но тому, что он говорил по-норвежски, с сильным акцентом, с трудом строя предложения, но вполне понятно.— Тебя зовут Pacca? — нерешительно спросил я.— Да, — ответил он. — Я сказал охотникам, что «водман» даст сегодня необычную добычу, и они не должны причинять ей вред, но принести на стойбище.— « Водман »? — спросил я. — Я не знаю, о чем ты говоришь.— «Водман» — это то, где они сидят, поджидая «боазо». — Он заметил, что мое недоумение лишь усилилось. — Ты должен простить меня. Я не знаю, как сказать «боазо» на твоем языке. Вон те животные — «боазо». — Он кивнул в сторону пяти маленьких привязанных оленей. — Эти прирученные. Мы отводим их в лес, чтобы заманить в ловушку их диких родичей. В это время года, когда дикие «боазо» оставляют открытые места и уходят в лес искать пищу и укрытие от приближающихся буранов.— А «водман»?— Это чаща, которая не давала тебе сойти с тропы. Наши охотники за тобой следили. Говорят, ты пытался несколько раз сойти с тропы. И очень шумел. На самом деле они чуть не потеряли желанного «боазо», ты его испугал, и он убежал. К счастью, его поймали, недалеко ушел.Я вспомнил охотничьи способы, которым научил меня Эдгар в лесу Нортгемпшира — он поставил меня так, чтобы олени свернули от меня прямо под стрелы поджидающих охотников. Похоже, лопари делают то же самое, устраиваясь в зарослях кустарника, чтобы выгнать дикого оленя на место, где охотники сидят в засаде.— Прошу прощения, что испортил охоту, — сказал я. — Я понятия не имел, что попал в охотничьи угодья лопарей.— Наше имя не лопари, — осторожно сказал Pacca. — Это слово я слышал, когда гостил у оседлых людей — я тогда научился нескольким словам на твоем языке. Мы же себя называем саами. Называть нас лопарями — все равно, как если бы мы называли вас пещерными жителями.— Пещерными жителями? Мы ведь живем не в пещерах.Pacca улыбнулся своей кривой улыбкой.— Дети Саами знают, как Ибмел Создатель сделал первых людей. Это были два брата. Ибмел поставил братьев на землю, и они хорошо жили, охотились и ловили рыбу. Потом Ибмел послал сильный воющий буран с порывами ветра, снегом и льдом. Один из братьев успел найти пещеру и спрятался там. Он уцелел. Но другой брат решил остаться снаружи и сразиться с бураном. Он продолжал охотиться, ловить рыбу и учился, как выжить. После того как буран улетел, один брат вышел из пещеры, и от него произошли все оседлые народы. От другого брата пошли саами.Мне начинал нравиться этот прямой, простодушный человечек.— Пошли, — сказал он, — ты будешь моим гостем, нам надо узнать немного больше о тебе и днях, которые ждут нас впереди.Не с большими церемониями, чем Транд, советующийся с руническими палочками, Pacca достал свой провидческий бубен. Он был гораздо обширнее и украшен затейливее того, который я уже видел. На бубне Рассы было много, много больше символов. Они нарисованы, объяснил он, красным соком ольхи, и он украсил обод разноцветными лентами, маленькими амулетами и оберегами из меди, рога и нескольких серебряных монет. В моем мешке с товаром я нес подобные же обереги.Pacca положил жребий на кожу бубна. На этот раз жребием служило латунное колечко. Прежде чем он начал постукивать по барабану, я спросил:— Что означают эти знаки?Он бросил на меня проницательный взгляд.— Тебе, думаю, какие-то уже известны, — ответил он.— Я вижу несколько рун, — сказал я.— Да, я выучил эти знаки у оседлых людей.— А вот этот? Что он значит? — я указал на волнистые линии. Похожие знаки повторялись в нескольких местах на бубне.— Это горы, там жили наши предки.— А вот этот? — я указал на человека с рогами на голове.— Это знак человека-нойды. Вы зовете такого колдуном.— А если жребий укажет сюда, что это значит?— Это говорит о присутствии нойды, или о том, что нужно посоветоваться с нойдой. В каждой палатке саами есть бубен предсказаний и кто-то, кто умеет им пользоваться. Но только нойда может прочесть более глубокое сообщение арпы — жребия.Тут он закрыл глаза и запел. Это был высокий, дрожащий распев, одна и та же короткая фраза повторялась снова и снова, поднимаясь все выше, пока слова вдруг не смолкли, оборвавшись, как если бы пали в омут немоты. После короткого молчания Pacca вновь запел, возвышая голос, пока не дошел до того же обрыва. Он пел, постукивая по бубну. Глядя на этого уродливого человечка, закрывшего глаза и раскачивающегося взад-вперед еле заметно, я понял, что нахожусь в обществе совершеннейшего волхвователя. Pacca был способен войти в мир духов так же легко, как я высекаю искры кремнем.В четвертый раз повторив свой напев, Pacca открыл глаза и посмотрел на бубен. Я не удивился, увидев, что жребий вновь остановился на рогатом человеке. Pacca хмыкнул, словно это лишь подтвердило его ожидания. И он снова закрыл глаза и возобновил постукиванье, на этот раз ускорив темп. Я следил за путем латунного кольца, которое скользило по поверхности бубна. Оно посещало один знак за другим, не останавливаясь, потом замедлилось и направилось по немного иному пути. A Pacca прекратил бить в бубен, и на этот раз он взглянул не на него, а прямо на меня.— Рассказывай, — сказал он.Как ни странно, я ждал этого вопроса. Как будто некая связь, некое понимание возникли между нойдой и мной. Оба мы считали доказанным, что я, обладающий навыками колдовства, пришел к Рассе за наукой.— Движение, — сказал я. — Какое-то движение. К горам, хотя к каким горам, я не знаю. А еще бубен сказал о чем-то, чего я не понял, о чем-то таинственном, смутном, немного опасном. А еще о союзе, встрече.Теперь Pacca сам смотрел на бубен. Латунное кольцо остановилось на рисунке человека, сидящего верхом на лошади.— Это вот под этим ты подразумеваешь движение? — спросил он.Ответ казался очевидным, но я ответил:— Нет, не этот знак. Я не знаю в точности, что он значит, но так или иначе, он тесно связан со мной. Когда кольцо подошло к этому знаку, а потом остановилось, мой дух окреп.— Посмотри еще раз и скажи мне, что ты видишь, — отозвался нойда.Я всмотрелся в рисунок. Втиснутый в узкое пространство между более старыми, уже выцветшими рисунками, этот знак был едва ли не самым маленьким на бубне. И был единственным, больше он нигде не повторялся. Всадник на лошади держал в руке круглый щит. Это странно, подумал я. У саами я вроде бы не видел щитов. Да и лошади никак не выжить в этом суровом холодном крае. Я еще присмотрелся и заметил, что у лошади, обозначенной простой линией — восемь ног.Я поднял глаза на Рассу. Он же с вопросительно смотрел на меня своими выпученными глазами.— Это Один, — сказал я. — Один верхом на Слейпнире.— Вот как? Я срисовал этот знак с того, что видел у оседлого народа. Он был вырезан на камне, и я понял, что он обладает силой.— Один — это мой бог, — сказал я. — Я его приверженец. Именно Один привел меня в твою страну.— Потом ты мне расскажешь, кто такой этот Один, — ответил Pacca, — но у моего народа этот знак имеет другое значение. Для нас это знак близкой смерти.
* * *
С этим загадочным предсказанием я вступил в новую жизнь среди лесных саами. Эти дни оказались самыми замечательными и благополучными в моей жизни, а все благодаря Рассе и его семье. Pacca был не обычный нойда. Его считали одним из величайших нойд его времени. С раннего детства выделялся он среди прочих необычайной своей внешностью. Нескладный и неловкий, он отличался от остальных мальчиков. Пытаясь играть с ними в их игры, он порою падал наземь, задыхаясь, а то и вовсе теряя сознание. Норвежские дети насмехались бы над ним и дразнили, но саами обращались с ним с особой бережливостью. Никого не удивило, когда лет с восьми ему стали сниться странные и тревожные сны. Для саами это служило доказательством, что священные предки послали Рассу как своего посредника, и родители Рассы, не колеблясь, отдали сына в науку к местному шаману. Через тридцать лет его слава разошлась от лесных окраин, где жил его народ, до далеких берегов, до тех саами, что охотятся на тюленей и небольших китов. Все племена саами знали, что Pacca — великий нойда, и что он время от времени посещает их в странствиях своего духа. Так велика была его слава в те дни, когда я поселился среди них, что никто не сказал слова, когда он решил взять громко топающего чужака в свою палатку и наставлять его в священном знании. Его собственный род верил, что великий нойда сам призвал меня. Им об этом сказали их бубны. Я же, со своей стороны, порою верил, что Pacca — посланец Одина. А порою готов был поверить, что он — сам Всеотец в человеческом облике.Наша род (очень скоро я привык называть его нашим) уже на следующее утро после моего появления свернул стойбище. На то, чтобы разобрать свои берестяные палатки, они не тратили времени. Просто собрали немногие пожитки, свернули их в тюки, а тюки взвалили через плечи на спину на сыромятных ремнях и пустились по тропе вдоль берега реки. Рыба здесь ловится плохо, объяснил Pacca. Здешний дух воды и рыбьи боги недовольны. Причины их гнева он не знает. В дне реки есть дыра, ведущая к подземной реке духов, и вся рыба ушла туда. Разумнее перейти на другое место, туда, где духи дружелюбнее. Времени осталось совсем мало. Скоро река замерзнет, и рыбалка — а жизнь рода зависела от рыбной ловли не меньше, чем от охоты — станет невозможна. Наш род — числом два десятка семей вместе с собаками и шестью оленями, ведомыми в поводу, — совершил полдневный переход вниз по течению и добрался до места, на котором, по всей видимости, останавливался и раньше — там уже стояли основы для палаток, которые саами быстро покрыли оленьими шкурами.— Береста не такая крепкая, чтобы выдержать снег и сильный ветер, и не такая теплая, — пояснил Pacca. — Пока что нам хватит одного слоя оленьих шкур. Потом станет по-настоящему холодно, и мы положим еще несколько слоев, чтобы сохранять тепло.Семья его состояла из жены, замужней дочери с мужем и младенцем и второй дочери, которую, мне казалось, я уже где-то видел.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48