– Она выпрямилась и вышла из комнаты, а Хаэмуас с тяжелым сердцем раскрыл ковчежец Тота, наполнил кадильницу и приступил к утренним молитвам.
Царская флотилия отчалила от берега примерно через час после полудня. На борту «Амона-повелителя» находились Хаэмуас, Нубнофрет и Гори; судно впереди предназначалось для телохранителей, а следовавшее сзади – для домашней прислуги. Во дворце Рамзеса – величайшего победителя – для них всегда были готовы лучшие апартаменты и, конечно же, полный штат рабов, но Хаэмуас предпочитал, чтобы за ним ухаживали его собственные люди.
День был ясным и жарким. Хаэмуас стоял на палубе и, опираясь о борт, с сожалением смотрел, как скрываются вдали пальмовые рощи, выступающие на фоне яркого желтого песка, и четко очерченные силуэты пирамид в Саккаре. Нубнофрет уже устроилась в тени навеса, оборудованного в средней части судна. Она сидела, опершись на гору подушек, и держала в одной руке чашку с водой и веер – в другой. Рядом с отцом стоял Гори, касаясь локтем его руки и небрежно сложив ладони.
– Отсюда открывается прекрасный вид на Мемфис, не правда ли? – спросил он. – Иногда мне кажется, что зря дедушка перевез столицу на север. Я понимаю, конечно, в том, что правительство располагается вблизи наших восточных границ, на берегу реки, впадающей в Великое море, есть свои стратегические преимущества, да и для торговли полезно, вот только Мемфис обладает достоинством и красотой, в которой знали толк правители древности.
Хаэмуас не сводил взгляда с проплывавших мимо речных берегов, покрытых буйной весенней зеленью. Жизнь здесь била ключом, плодородная почва вскармливала прибрежную растительность, в которой вили гнезда резвые звонкоголосые птицы, жужжали насекомые, а изредка попадался и сонный крокодил. Чуть поодаль, за рекой, на жирной, черной земле работали феллахи: стоя по колено в воде, они сеяли новые семена. В оросительных каналах высоко стояла недвижная вода, отражающая на открытых местах яркую голубизну неба и чуть подернутая легкой рябью тени там, где к ней склонялись росшие по берегам пальмовые деревья. Город уже скрылся из глаз, и теперь по берегам проплывали небольшие деревеньки, скорее похожие на плод сонного воображения – белые стены и илистая грязь вокруг, – в раскаленном, знойном воздухе полудня казалось, будто дома колышутся. Деревни пусты, разве что пара ослов стоят, отгоняя хвостом мух, да какой-нибудь ребенок бежит с хворостиной за стаей белых гусей или плещется в луже.
– Но в таком случае весь Нил от Дельты до самого Мемфиса будет запружен судами и лодками, перевозящими купцов и дипломатов, – ответил Хаэмуас сыну. – А сам город станет грязным, шумным, начнет беспорядочно разрастаться в разные стороны, как это произошло с величественными Фивами во время правления последних потомков Тутмоса. Нет, Гори, пусть лучше Мемфис остается последним прибежищем покоя, который так щедро питает мое воображение. – И они улыбнулись друг другу.
Весь остаток дня они благополучно шли в сильном течении, характерном для поздней весны; мимо проплыл город Он, обитель бога Ра, где Хаэмуас время от времени совершал службы. Вскоре они свернули в восточный рукав реки.
Чуть ниже города Он единый мощный поток разделился, превратившись в несколько извилистых рукавов – три большие реки и два или три притока поменьше, направляющиеся к Великому морю. За восточным рукавом начиналась пустыня. В областях, расположенных далеко на севере, эта река питала знаменитые египетские виноградники, именно здесь бродило страстно всеми любимое вино с Западной Реки. В погребах Хаэмуаса хранились богатые запасы этого вина, и хотя его соотечественники часто поддавались соблазну испробовать экзотические напитки, купленные за огромные деньги где-нибудь в Кефтиу или Алашии, сам он всегда оставался верен темно-рубиновому сокровищу щедрой Дельты.
Здесь протекала великая река, путь ее лежал мимо Буто, древнейшей столицы, от которой ныне остался лишь храм да небольшой поселок, потом – в Тджеб-нутер и дальше, к Великому морю. Хаэмуас со своими судами направлялся на северо-восток, к водам Ра, которые должны были доставить их к цели.
На ночь они пристали к берегу канала Сладкой Воды, прорытого в восточном направлении и соединяющего реку с водами Горьких Озер. Лишь иногда ветер доносил сюда горячее дыхание пустыни, пробивающееся сквозь наполненный густыми, тяжелыми запахами воздух возделанной пахотной земли. Слышался шелест зарослей папируса, его зеленые стебли и светлые метелки постепенно утрачивали цвет, по мере того как солнце – Ра – склонялось к западному горизонту. Издалека доносился нежный аромат орхидей, хотя самих цветов еще не было видно. Насколько хватало глаз, повсюду раскинулось царство буйной растительности, как дикой, так и взращенной человеческим трудом.
Весь следующий день они неспешно двигались вдоль берегов, поражающих разнообразием растительной жизни и гнездящихся вдоль реки птиц. На обед, устроенный в полдень, Гори выловил рыбу инет, после чего они продолжили путь, лениво скользя по волнам, пока Ра не превратился из белого в золотой, потом в розовый и красный. Когда на землю вновь опустилась ночь, судно уже плыло по водам Авариса. Они миновали храм Бает – храм богини-кошки – в Бубастисе. Судоходство в этих местах было более оживленным.
В ту ночь они плохо спали. Мимо то и дело проходили суда, и над тихими водами Нила через равные промежутки времени раздавались громкие окрики. Хаэмуасу удалось забыться на несколько часов беспокойным сном, с яркими и весьма неприятными видениями, для того только, чтобы проснуться от очередного громкого вопроса и не менее резкого ответа. Немного болела голова. Тихонько, стараясь не разбудить Нубнофрет, он подозвал Касу, тот помог ему умыться и одеться, и Хаэмуас отдал приказ трогаться в путь за час до восхода солнца.
Незадолго до полудня на правом берегу показался город Пи-Рамзес – сначала убогие хижины бедняков, обитавших там, где и располагался когда-то настоящий Аварис. Их домишки тесно лепились вокруг темных пилонов и круто вздымавшихся стен храма Сета. Далее следовала груда камней – все, что осталось от города Двенадцатой династии. Гори и Нубнофрет смотрели, как вдоль берега медленно тянется караван ослов. Погонщиков, их животных, самих купцов – всех покрывала пыль пустыни, песок въелся и в яркие покрывала, защищавшие грузы. Товары из Синая, решил Хаэмуас, возможно даже, золото из рудников отца, и теперь его везут в Пи-Рамзес, где оно послужит дальнейшему украшению и прославлению царствования.
Он обернулся назад и стал смотреть на развалины, на глубокий канал, опоясывающий город, вырытый когда-то отцом. Теперь канал был запружен судами всевозможных форм и размеров, и кормчие смачно ругались, стараясь занять место получше. Хаэмуас подал знак своей семье, и жена с сыном неохотно отправились в каюту, чтобы укрыться от посторонних глаз. Судно чуть замедлило ход, и Хаэмуас понял, что капитан поднимает на мачте флаги царских цветов – белого и синего. Через секунду судно двинулось быстрее, грохот и шум стали постепенно стихать вдали. Остальные лодки расступались перед великим сыном фараона, и судно Хаэмуаса двигалось в водах Авариса в ореоле почтительного благоговения. Нубнофрет ворчала.
– С каждым разом они становятся все более агрессивны и нахальны, – жаловалась она. – Надо, чтобы Рамзес поставил здесь стражников. Они бы навели порядок. Гори, приподними немного штору, я хочу видеть, что там происходит.
Гори выполнил ее просьбу, а Хаэмуас про себя улыбнулся – Нубнофрет всегда хотела видеть, что происходит вокруг.
Громким голосом капитан отдал приказ своим гребцам, и «Амон-повелитель» стал медленно забирать вправо. Вскоре развалины и храм Сета скрылись из виду, а их место заняли отдельно стоящие мощные деревья, в тени которых стремились укрыться местные жители, ищущие прохлады или же удобного места для беседы. На левом берегу никакой растительности не было – здесь кипела и бурлила полуденная жизнь множества мастерских, складов, лавчонок и амбаров – лишенная порядка и гармонии, не радующая взгляд. Дальше, как было известно Хаэмуасу, располагались мастерские по обжигу фаянса, которым так славился Пи-Рамзес, а вдоль канала тянулись теперь ряды скромных, выкрашенных в белое купеческих домиков и поместий небогатой знати. Их окружали сады, в которых росли цветы и фруктовые деревья. Стояла пора цветения яблонь, и повсюду разливался дурманящий аромат; казалось, его можно даже потрогать рукой. Белые лепестки мелькали в искрящихся волнах реки и окутывали берега светлым покрывалом.
Канал тем временем привел их судно в просторную бухту. Здесь, в порту, стояло под загрузкой множество судов, оснащенных веслами всевозможных размеров и форм. На Причалах собирались матросы, играли в кости, а мальчишки весело перекликались или ныряли в бурлящую воду, стараясь достать какую-нибудь безделушку, брошенную ради забавы.
Но вскоре «Амон-повелитель» миновал самое бойкое место и начал медленно приближаться к Царскому заливу, личному владению фараона. Несущий вахту караул допросил слуг Хаэмуаса. Вскоре они миновали узкий пролив, охраняемый бдительной вооруженной стражей, и направились уже к южной стене, опоясывающей покой Рамзеса, и далее, мимо зарослей трепещущих орхидей, к гладким мраморным ступеням, у которых покачивалась баржа фараона, сверкающая золотом и электрумом. Там же были пришвартованы и другие лодки. Капитан отдал несколько резких команд, и «Амон-повелитель» аккуратно причалил в отведенном для него месте.
Нубнофрет вздохнула с облегчением. Городской шум едва доносился сюда, и священный покой нарушало только мелодичное пение птиц.
– Надеюсь, носилки нас уже ждут, – сказала Нубнофрет, с привычным изяществом поднимаясь с места, подбирая свой роскошный наряд и выходя из каюты. Гори и Хаэмуас последовали за ней. К этому времени пришвартовались две лодки со свитой, и стража Хаэмуаса уже выстроилась вдоль ступеней, ведущих к воде. На самом верху гостей поджидала небольшая делегация, и когда Хаэмуас со своей семьей стал подниматься по специально установленному пологому спуску, придворные пали перед ними ниц. Низко поклонился Сети, визирь южных земель, человек с чувством собственного достоинства, прекрасно сочетавшегося с изящной утонченностью. Края его доходящей до икр белой юбки, уложенной в жесткие складки, коснулись горячего камня под ногами.
– Вновь приветствуя тебя, твое высочество, добро пожаловать в дом Рамзеса, величайшего победителя, – произнес он с улыбкой. В руке визирь сжимал золотой жезл. Он встал, и на запястьях зазвенели золотые браслеты, а на руках, сильных, но гладких и холеных, блеснули украшения из золота и сердолика. Хаэмуас прямо посмотрел в его карие глаза и улыбнулся в ответ.
– Я рад снова видеть тебя, Сети, – сказал он. Свита визиря – писцы, глашатаи и посыльные – выражала в это время свое почтение Гори и Нубнофрет. Спуск, по которому они поднялись наверх, уже убрали.
– Надеюсь, у Царя всех царей все в порядке?
– Твой отец здоров и жаждет поскорее увидеть тебя. – Сети склонил черную кудрявую голову. – В царских покоях все подготовлено к вашему приезду. Я полагаю, вы устали с дороги. – Он махнул рукой, и вперед выступили носильщики с тремя носилками. – Завтрашнее утро фараон отвел для обсуждения брачного договора, а сегодня он не настаивает, чтобы ты присутствовал за обедом, хотя, конечно же, тебе не возбраняется отобедать вместе с ним, если такова будет твоя воля. Если не пожелаешь разделить с ним трапезу нынче вечером и если твоя усталость не слишком велика, фараон просит, чтобы ты дал свою оценку налоговых расходов на предстоящий год, которые мы только что получили, а также определил долю пожертвований для Амона и Сета.
Хаэмуас кивнул, скрывая раздражение. Отец и так давно передал в его руки все государственные дела. Почему он не оставит его в покое, не даст самому решать, чем и когда заниматься, вместо того чтобы обращаться с ним, словно с несмышленым ребенком, который все еще нуждается в присмотре и воспитании? Хаэмуас взмахнул рукой, носильщики опустили его носилки, и он устроился на шелковых подушках.
– Отлично, – произнес он. – Через час после обеда пришли ко мне Сути, Пазера – верховного жреца Амона, и Пиая. Писец не нужен, у меня есть Пенбу. Передай моему отцу слова приветствия и скажи, что сегодня я буду обедать в одиночестве. – После этого он отдал краткие распоряжения Ибу, смиренно ожидавшему поодаль вместе с остальными слугами. – Как можно скорее приготовь нам завтрак, – сказал он. – После завтрака я буду отдыхать.
Сети и остальные отступили назад. Воины сомкнулись вокруг трех носилок, впереди выступал Рамоз, громко объявляя всем, кто попадался на пути:
– Идет Хаэмуас, великий царевич из Мемфиса. Все – ниц!
Хаэмуас сидел, откинувшись на мягких подушках. Он старался смирить свое раздражение против отца и его хитрых манипуляций, подавить собственное эгоистическое желание оказаться вновь дома, в Мемфисе, сдержать нетерпение, из-за которого все дела теряют в его глазах важность, если только они мешают его неторопливым и тщательным научным изысканиям. «Я становлюсь нетерпимым и раздражительным, – говорил он себе, а издалека доносился топот ног, слышались резкие окрики – там, с северной стороны, за оградой, тянулись длинные ряды казарм и огромные плацы, спускающиеся к самому Царскому заливу. – Были времена, когда первейшую важность для меня представляли дела двора и храма, когда я с радостью во главу угла ставил свой долг по отношению к отцу, теперь же все эти занятия кажутся мне скучными и утомительными, и хочу я лишь одного – чтобы мне дали спокойно работать, изучать наследие Египта, крипту священных Аписовых быков, и заниматься самым главным моим делом – восстанавливать гробницы. И чтобы этот старый плут мне не мешал. Что же случилось?» Он беспокойно ерзал в носилках, не замечая праздные группки разодетых в белое придворных, склонившихся перед ним.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87