– Да, одобрил, – ответила она. – Он хочет, чтобы я была счастлива, Хаэмуас, и еще он говорит, что ты оказал нам великую честь.
Хаэмуас смягчился.
– Я должен сегодня же с ним побеседовать, – сказал он. – Я по-прежнему не могу разобраться в этом свитке. Гори говорит, что фальшивую стену в гробнице восстановили, и теперь живописцы заняты воссозданием настенных росписей. Вскоре мы опечатаем гробницу.
Табуба поднялась, поправила платье. Хаэмуас наблюдал, как плавно и медленно движутся ее руки.
– Сисенет у себя, – сказала она. – Если такова воля царевича, я позову его сюда.
– Нет, – любезно ответил Хаэмуас, – я сам пойду к нему.
Табуба, наклонив в знак согласия голову, повела его внутрь дома. Они прошли по длинному коридору. Табуба свернула налево, и Хаэмуас, идя за ней следом, бросил быстрый взгляд направо, откуда до него донесся смех Шеритры. Вместе с этими звуками в дом проникал горячий воздух. В ярком сиянии раскаленного солнечного света Хаэмуас заметил, как его дочь стоит на коленях на тростниковом коврике в тени навеса, а напротив – Хармин, их головы почти соприкасаются. Еще Хаэмуас успел заметить, как девушка метнула на коврик кости и громко и радостно вскрикнула. Хармин улыбался.
Когда Хаэмуас вошел, Сисенет, вздрогнув от неожиданности, поднял голову, быстро встал и с серьезным видом поклонился важному гостю. «Этому человеку отлично известно, что я без памяти влюблен в его сестру», – думал Хаэмуас, делая шаг навстречу и глядя Сисенету прямо в глаза. Табуба, принеся извинения, вышла, а Сисенет предложил Хаэмуасу кресло, в котором только что сидел сам. Хаэмуас сел. На столе он успел заметить кувшин с пивом, остатки легкого завтрака и несколько нетуго скрученных свитков.
– Я вижу, ты читал, – заметил Хаэмуас. – Приятное занятие в такую жару, когда не хватает сил ни на какую тяжелую работу.
Сисенет устроился на краю постели и сидел скрестив ноги. Хаэмуас впервые заметил, что этот человек в прекрасной физической форме: плотные, развитые мышцы на ногах, плоский живот без малейшего намека на жировые складки вокруг пояса, хотя спина, как и положено при общении с высшими мира сего, несколько согнута. «Но ведь он такой же уравновешенный, спокойный человек, как и я, занятый в основном чтением и исследованиями. Как же ему удается держаться в отличной форме?»
– Чтение этих свитков, царевич, – мое любимое занятие, – ответил Сисенет. – В одном содержится легенда «Апепа и Секененра», а другой свиток – это довольно редкий старинный экземпляр Книги о небесной корове. В ней рассказывается о том, как мятежный человек восстал против бога Ра, как Ра наказал его и навсегда оставил человечество, избрав своим домом небо. Кроме того, в этой истории можно найти кое-какие магические заклинания, призванные успокоить души усопших.
Хаэмуас заинтересовался. Осторожно развернув свиток, он пробежал глазами по рядам крошечных, аккуратно выписанных иероглифов.
– Эти папирусы – истинное сокровище, – восхищенно произнес он. – Ты их купил, Сисенет? Я знаком со многими купцами, которые, кроме прочего, занимаются и древними рукописями. У кого ты купил эти свитки?
Сисенет улыбнулся, и Хаэмуас заметил, что его лицо, утратив свое обычное сдержанное выражение, даже слегка помолодело.
– Нет, царевич, я их не покупал, – сказал он. – Эти свитки – реликвия нашей семьи. Среди моих древних предков был один выдающийся историк и жрец, и он, вероятно, был в полном восторге, когда приобрел эти папирусы, истинный кладезь и исторических, и магических сведений.
– Ты обращался к какому-нибудь жрецу, чтобы прочесть заклинания? – Хаэмуаса эти свитки интересовали все больше и больше.
Сисенет покачал головой.
– Я и сам имею кое-какие познания в этом деле, – объяснил он. – В Коптосе я совершал службы в храме бога Тота.
– Ты для меня полон загадок, – сказал Хаэмуас, подумав вдруг, как мало он уделял внимания этому человеку, решив для себя, что его мнение не имеет значения, как редко они беседовали о чем-то серьезном. – И что, заклинания возымели действие? Они составлены правильно?
– Царевич, эти заклинания призваны помочь тем, кого уже нет в этом мире, поэтому мне неизвестно, возымели ли они желаемое действие, – объяснил Сисенет, а Хаэмуас хлопнул себя по лбу, прикрытому полотняной повязкой.
– Ну конечно! Как же я сразу не понял. Но скажи мне, кто теперь занимает пост верховного жреца Тота в Коптосе и какой там храм? Ведь я и сам глубоко чту этого бога.
Они еще поговорили на религиозные темы, и Хаэмуас почувствовал, как в его душе крепнет расположение к собеседнику – к его проницательному уму, к вежливой и уважительной манере, с которой он отстаивает собственное мнение, к его хорошо поставленному, ровному голосу, идеально соответствовавшему ясности суждений. Хаэмуас мог, позабыв обо всем, увлечься интересной беседой о каком-нибудь историческом, медицинском или же магическом предмете с человеком, равным по знаниям ему самому, и, к его вящей радости, Сисенет оказался именно таким. Хаэмуас вспомнил о древнем свитке. У него появилась слабая надежда. Хотя он и сам не понимал, что испытывает – разочарование или радость предвкушения.
– Когда ты сможешь приехать ко мне, чтобы взглянуть на свиток, который я нашел в гробнице? – спросил он наконец. – Мне очень хочется поскорее с этим покончить. Свиток не дает мне покоя с тех самых пор, как я впервые его увидел, мысли о нем неотступно преследуют меня.
– Я не имею познаний и эрудиции, коими обладает царевич, – ответил Сисенет, – и вряд ли я смогу оказать тебе какую-либо помощь, но попробовать свои силы было бы для меня большой честью. Когда тебе будет угодно.
Хаэмуас задумался: «Надо еще поговорить с Нубнофрет, да и все откладываемые на потом государственные дела ждут не дождутся, пока я ими займусь. – Но вот он улыбнулся собственным мыслям. – Я все еще не могу решиться всерьез заняться этим свитком. Мне по-прежнему хочется под любым предлогом отложить это дело на потом».
– Приезжай ко мне ровно через неделю, – сказал он. – Я буду ждать тебя после полудня.
– Прекрасно, царевич. – Сисенет улыбнулся, и оба они замолчали. «Он не станет первым заговаривать о предстоящей свадьбе, – решил Хаэмуас. – Я сам должен это сделать. И мне кажется, я немного побаиваюсь этого человека». Мысль показалась ему самому весьма удивительной.
– Табуба мне сказала, – осторожно начал он, – что ты рад нашей предстоящей свадьбе.
Сисенет громко рассмеялся, что случалось с ним нечасто.
– Как тактично ты выразился, царевич! Она не нуждается в моем разрешении, а представить себе, что я могу каким-то образом повлиять на твое решение, решение царевича – наследника престола, было бы просто смешно. Но могу сказать, я очень рад. Ее многие желали, но всем она отвечала гордым отказом.
– А ты что станешь делать? – с любопытством поинтересовался Хаэмуас. – Возвратишься в Коптос?
Вопрос, казалось, позабавил Сисенета. Его глаза блеснули, словно выдавая некую тайную мысль.
– Возможно, – ответил он. – Но я не уверен. Мне здесь очень хорошо, а библиотека в Мемфисе таит в своих стенах множество загадок.
– Возможно, ты захочешь занять какой-нибудь пост при моем дворе? – Хаэмуас и сам не понял, почему вдруг обратился к нему с таким предложением, движимый странным желанием снискать дружеское расположение этого человека. Но в ту же секунду он пожалел, что пригласил его. Предложение должности походило на взятку, словно он желал загладить некую вину.
– Благодарю тебя, царевич, но мне не нужна должность, – сказал Сисенет.
Все еще находясь под действием прежнего настроения, объятый желанием делать добро ближнему, Хаэмуас собирался спросить, не нужна ли помощь Хармину, но сразу вспомнил, что молодой человек сразу же приобретет титул, как только женится на Шеритре. Совершая этот шаг, Хаэмуас вызывал к жизни многие сложные, запутанные и взаимосвязанные последствия, разбирать которые сейчас было бы утомительно и преждевременно. «И к тому же, – думал Хаэмуас, – эти последствия кажутся мне не совсем безобидными».
Разговор затухал. Они еще обменялись несколькими дежурными любезностями, и Хаэмуас откланялся. Он прошел через приемный зал прямо в сад, сияющий под солнечными лучами. Шеритра и Хармин больше не играли в кости. Они сидели и тихо о чем-то разговаривали, а Бакмут поливала прохладной водой ноги и руки Шеритры. Жара еще усилилась. Хаэмуас ненадолго остановился поболтать с ними, пообещал дочери, что совсем скоро еще раз приедет ее навестить, позвал людей и вернулся к причалу. Табубу он не видел. Теперь, когда он передал ей брачный договор, когда он сделал еще один шаг по пути, который, как он чувствовал, должен навсегда необратимым и прекрасным образом переменить его жизнь, он сравнивал себя с военачальником, выстроившим войско для решающего удара и устроившим себе временную передышку. Ему хотелось погрузиться в спокойствие и тишину своего кабинета, хотелось смотреть, как Нубнофрет, залитая бронзовым светом летнего вечера, сидит напротив него в обеденном зале и изящными движениями накладывает кушанья на тарелку.

ГЛАВА 12

Вознесем наши молитвы Тоту,
Тому, кто созидает порядок,
Кто гонит прочь всякое зло
И принимает любого, чьи помыслы чисты.

Прошло три дня с тех пор, как Хаэмуас впервые навестил Шеритру в доме Табубы, и он понимал, что должен, не откладывая больше, рассказать Нубнофрет о принятом решении, иначе чувство вины изгложет его до смерти. Он проснулся, охваченный таким знакомым ощущением близкой беды – оно уже давно сделалось его первым чувством во всякое утро, – и, завтракая хлебом и фруктами, поданными верным Касой, Хаэмуас грустно размышлял о том, что воля его с каждым днем слабеет. Он не мог понять, почему его одолевают сомнения, почему ему кажется, что, беря за себя Табубу, он совершает нечто предосудительное.
Завтрак был закончен, слуги выкупали и одели господина, а Хаэмуас, не в силах стряхнуть оцепенение, двигался словно во сне, не замечая, что с ним происходит. Он пришел в себя, лишь когда Каса уже усадил его перед зеркалом и откупорил баночку сурьмы. Легкий хлопок восковой крышки привел Хаэмуаса в чувство. «Это совершенно недопустимо», – с раздражением думал царевич, наблюдая, как Каса макает кисточку в черный как ночь порошок, и подставляя ему лицо. Закрыв глаза, Хаэмуас чувствовал на веках приятные прикосновения влажной кисточки.
– Каса, – быстро и решительно начал он, опасаясь, как бы очередное облачко дурных предчувствий не обернулось еще одним днем трусливого и нерешительного ожидания, – ты должен пойти в дом наложниц и распорядиться, чтобы стражник ворот отпер самую большую комнату и подготовил ее для будущей хозяйки. Я собираюсь взять себе еще одну жену.
Он почувствовал, как кисточка слегка дрогнула у виска, но ее медленные размеренные движения быстро возобновились. Каса выпрямился и обмакнул свой инструмент в плошку с водой, стоявшую на столе. Он избегал встречаться взглядом со своим господином.
– Это добрые вести, – проговорил он церемонно. – Прими, царевич, мои пожелания долгих лет жизни, доброго здоровья и процветания. Прошу тебя, молчи. Я должен нанести краску на губы.
Хаэмуас молчал, дожидаясь, пока подсохнет на губах приятно холодящая хна, а потом сказал:
– Пригласи нынче вечером ко мне в кабинет моего архитектора. Я хочу пристроить к дому отдельное крыло – покои для моей Второй жены госпожи Табубы.
– Прекрасно, царевич. Эта новость уже всем известна? Хаэмуас усмехнулся, оценив непревзойденную тактичность своего слуги.
– Да, – ответил он и больше не произнес ни слова, пока Каса надевал на него тяжелое нагрудное украшение из золота и лазурита и золотые браслеты, завершая тем самым туалет своего господина.
– Если обо мне будут спрашивать, я в покоях царевны, – сказал он слуге и вышел из комнаты. Жребий брошен. Теперь он должен немедленно рассказать обо всем Нубнофрет.
Амек и Иб несли караул снаружи у дверей в его покои, но стоило Хаэмуасу выйти, как они немедленно последовали за ним. Уверенным шагом он направился по широким залам и длинным переходам своих владений. Утренняя чистка и уборка почти закончились, и Хаэмуас, шагая вперед, мог видеть мельчайшие пылинки, кружащиеся в ярких солнечных лучах, разливающих по полу золотистые лужи света. Слуги при виде господина спешили пасть ниц в изъявлении почтительного благоговения.
Приказав свите дожидаться снаружи, Хаэмуас поздоровался с Вернуро, дежурившей у входа в покои жены. Служанка сообщила о его приходе своей госпоже, и вскоре он уже стоял перед Нубнофрет. Она с улыбкой смотрела на мужа. На ней было расшитое золотом просторное желтое платье, оставляющее открытыми ее полные руки и точеную шею. Длинные волосы она повязала вызолоченными лентами, а на лбу у нее гордо красовался золотой лик Мут – богини-птицы. Она была босая. В этот краткий миг Хаэмуас успел с болью подумать о том, насколько роскошна и чувственно прекрасна эта женщина, как соблазнительно кудрявые прядки волос выбиваются из толстой косы и спадают на уже покрытое краской лицо, на полные груди, так отчетливо и волнующе прорисованные под тончайшим полотном.
– Значит, и ты поднялся сегодня с рассветом, брат мой, – радостно проговорила она, подставляя ему губы для поцелуя. – Чем собираешься заняться? Надеюсь, в твоем строгом распорядке найдется пара часов, которые ты не отказался бы скоротать в моей компании!
«А она переменилась с отъездом Шеритры, – думал Хаэмуас, касаясь губами ее ароматной кожи. – Она утратила свою обычную серьезность, уже не так озабочена соблюдением всех возможных правил и порядков в доме. Может быть, Шеритра для нее еще и напоминание о каких-то собственных недостатках или же о том, что для женщины годы летят гораздо быстрее, нежели для мужчины. Бедняжка Нубнофрет».
– Я должен поговорить с тобой наедине, – сказал он. – Выйди на террасу.
Она кивнула и направилась следом за ним, туда, где три ступеньки, открывавшиеся в проеме между колоннами, вели в приятно продуваемую ветерком крытую галерею.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87