— К чему ты Надьку Краснопевцеву приплел? — покосился на приятеля Андрей.
— Больно часто в зеркало смотришься… Ну, один глаз подбили, чего переживать-то?
— Думаешь, я из-за Надьки?
— Синяк настоящего мужчину только украшает, — на ходу придумал Ваня. — Пирамида завтра от зависти лопнет… Уж он никогда бы драться не стал.
— Боюсь, не соберем мы этот карбюратор, — сказал Андрей, когда они сошли с автобуса на своей улице. — Ты хоть помнишь, что куда привинчивать?
— Мы еще на этом моторе по Неве с ветерком прокатимся, — похвастался Ваня. — Да, а что мы скажем дома?
— Скажем…
— …автобус врезался в троллейбус! — перебил Ваня. — Не пойдет. «Где же вы, — спросят наши дорогие родители, — так долго разгуливали со своими синяками и шишками? После аварий люди попадают или в больницы или спешат домой…» — Я врать не умею, не то что ты, — сказал Андрей. — Мамаша по глазам сразу узнает, когда я неправду говорю…
— Доставай повязку дежурного по школе, — приказал Ваня.
— Это еще зачем?
— Мы с тобой теперь — юные дружинники, понял? А у дружинников на руках — красные повязки. Сегодня были на первом дежурстве. Придешь домой и так, между прочим, скажи, что мы с тобой помогли милиции задержать опасного преступника.
— Так мне и поверили!
— У тебя уйма доказательств: фонарь под глазом, повязка на рукаве. И вид нынче у тебя очень боевой! — сказал Ваня. — А смотреть своей проницательной мамочке в глаза вовсе не обязательно, тем более, что ты сейчас одноглазый… Смотри лучше на бабушку.
— Ну что ж, дружинники — это звучит убедительно, — подумав, согласился Пирожков и стал искать в портфеле красную повязку дежурного по школе.
Пожав друг другу руки, они разошлись в разные стороны.
5. ВЕСНА, ВЕСНА…
В городе стало много солнца, тепла. В конце апреля прогремела первая гроза. Небо стало темно-синее, засверкали молнии, ударил гром, но дождя почему-то не было. Ленинградцы повесили на вешалки свои зимние пальто, убрали подальше меховые шапки. На улицах замелькали разноцветные нейлоновые куртки, пиджаки, платья. Школьники первыми сбросили зимнюю одежду. Каждое утро на улицы высыпала армия мальчишек в серых костюмах и девочек в коричневых платьях с белыми передниками.
На Неве прошел последний лед и вода посветлела. Низкое и серое небо поголубело. С вечера на нем появлялись бледные звезды и блеклый невыразительный месяц. Приближалась пора белых ночей.
Как-то в начале мая ребята устроили в школе субботник. Подмели двор, навели порядок на спортивной площадке, соскоблили с рам пожелтевшие полоски бумаги и распахнули в шумный городской мир широкие окна. Однако учителя, когда начинался урок, просили закрывать окна: слишком уж много соблазнов было на улице. Ребят интересовало все: и скворец на ветке, и машина у ворот, и дворник, подметающий улицу.
Учиться надоело, ребята считали дни до каникул. Школьная практика — это не в счет. Одно дело — сидеть по пять-шесть часов за партой, другое — работать где-нибудь в пригородном совхозе на свежем воздухе. Там тебе и кислый щавель, и сладкая земляника, а главное — свобода!
Как-то Пирамида, задумчиво глядя в окно, негромко сказал:
— Хотел бы я быть голубем… Никаких тебе забот: крупы насыплют, никто тебя не трогает, лети куда хочешь!
— Ты больше похож на летучую мышь, чем на голубя, — поддел его Ваня Мельников.
— А ты на полярную сову, — не остался в долгу Пирамида.
— Что это у вас сегодня птичье настроение? — улыбнулась Нина Васильевна. — Кстати, Бабочкин, вспомни, кто из великих русских поэтов посвятил свое стихотворение птицам?
Пирамида встал и уставился в потолок. Он всегда так делал, если попадал впросак.
— Грачи улетели, — пробормотал он. — Нет… грачи прилетели…
— Это ты удивительно верно подметил, — сказала учительница. — Грачи уже давно прилетели. И не только грачи, а и скворцы, и ласточки… Садись, Бабочкин.
— Голубок наш сизокрылый, — засмеялся Ваня.
— Может быть, ты, Мельников, нам ответишь на этот вопрос?
— Пожалуйста, — поднялся Ваня и с чувством продекламировал: — «Сижу за решеткой в темнице сырой, вскормленный в неволе орел молодой…» А вот сразу про двух птиц… «Выткался на озере алый свет зари. На бору со звонами плачут глухари. Плачет где-то иволга, схоронясь в дупло. Только мне не плачется — на душе светло…» Дальше не помню.
— Я и не подозревала, что ты даже знаешь Есенина, — удивилась Нина Васильевна.
Ваня улыбнулся и сел. Есенина он совсем не знал. Вчера случайно на столе у отца нашел открытый зеленый томик и наткнулся на это стихотворение. Обычно Ваня плохо стихи запоминал, а эти строчки почему-то сразу отложились в памяти.
— Хватит о птицах и поэзии, — сказала Нина Васильевна. — Перейдем к прозе…
Это был последний урок по литературе; занимались повторением пройденного. В классе было тихо. Даже вертлявый Пирамида молчал за своей партой. Но эта подозрительная тишина не могла ввести учительницу в заблуждение. Она неожиданно поднялась из-за стола и молча направилась вдоль рядов. Попались с поличным сразу трое: Пирамида — он мастерил рогатку, Ваня Мельников — он с увлечением читал… инструкцию к лодочному мотору «Москва» и Леня Бойцов, бессменный староста класса, первый силач — кто бы мог подумать! — с упоением сочинял стихи о любви.
Нина Васильевна положила недоделанную рогатку на стол и посмотрела на Пирамиду.
— О птичках с умилением говоришь, а сам для них рогатку сделал?
— Это не для птичек, — пробурчал Пирамида.
— Для кого же, интересно?
— Я кошек не люблю.
— Мне стыдно, что в моем классе учится такой жестокий человек, — сказала Нина Васильевна.
— Я еще ни разу и не выпалил из нее, — стал оправдываться Пирамида.
Нина Васильевна уже не смотрела в его сторону. Она с недоумением вертела в руках тоненькую инструкцию. Пожав плечами, вернула Мельникову. Понятно было, если бы Ваня с увлечением читал Майн Рида или Вальтер Скотта, а то — лодочный мотор «Москва»! А вот Леня Бойцов всерьез озадачил учительницу. Сидел он за партой красный и не поднимал глаз. Нина Васильевна полистала блокнот, отобранный у Гиревика, и положила ему на парту.
— Это все ты… сочинил на уроках?
— Почему на уроках? — пробурчал Леня Бойцов. — И дома.
— Вот это новость! — воскликнул Пирамида, обрадованный, что о нем забыли. — Гиревик оказался поэтом! Нина Васильевна, пусть он нам почитает что-нибудь?
— Я те почитаю! — глянул на него Бойцов.
— Я тебя очень прошу, Леня, на уроках больше этим не заниматься… Кстати, почему бы тебе не написать что-либо для нашей стенгазеты?
— Я для себя пишу.
— Если хочешь, давай поговорим о твоих стихах, — мягко сказала учительница. — Конечно, после уроков.
— Давайте лучше на уроке, — хихикнул Пирамида.
— Эй ты, живодер, — сказал Гиревик. — Прикуси-ка свой язык!
— Я не одобряю Бабочкина, — сказала учительница, — но и ты, Леня, не должен быть таким грубым. Человек, который увлекается самым благородным и изящным искусством — поэзией, не должен быть таким…
— Никакой я не поэт, — сдерживаясь, сказал Леня. — И не надо, пожалуйста, больше…
Ребята с удивлением смотрели на него. Никогда еще староста не был таким рассерженным. У него даже шея стала красной.
— Хорошо, — сказала Нина Васильевна. — Оставим это…
* * *
…Сразу после уроков приятели отправлялись к Косте Рыбакову. Вот-вот должен был вернуться из командировки его отец, а мотор все еще не был приведен в порядок.
Дверь им на этот раз открыл не Костя, а высокий светловолосый человек, похожий на их нового приятеля. Ваня сразу сообразил, кто это, и, не переступая порога, спросил:
— У вас макулатура имеется?
— Заходите, — пригласил человек. — Сейчас пошукаем.
И тут все дело испортил Костя: появившись из-за спины отца, он бросился пожимать им руки. Светловолосый человек с интересом посмотрел на них и сказал:
— Это и есть известные специалисты по уничтожению моторов?
— Мой папа, — сказал Костя.
— Надо полагать, насчет макулатуры вы пошутили?
— Пошутили, — вздохнул Андрей.
— Мы пришли мотор собирать, — сказал Ваня.
— В таком случае раздевайтесь, — распорядился Костин отец. — Раз вы такие специалисты, и мне будет полезно кое-чему поучиться у вас…
В прихожей Костя шепнул:
— Вы не расстраивайтесь, он уже не сердится.
— Досталось тебе? — поинтересовался Ваня.
— Мы с ним не ссоримся, — сказал Костя.
— Везет же людям, — позавидовал Андрей.
Мотор, конечно, собрал Костин отец, а мальчишки смотрели. Василий Иванович, так звали Костиного отца, рассказал про взаимодействие всех агрегатов. Рассказывал он подробно и понятно, не то что по инструкции. Когда мотор вновь был поставлен в угол прихожей, Василий Иванович сказал:
— «Москва» — сложный механизм. Вам нужно было начинать с малосильного мотора. Например, «Стрелы» или «Салюта».
— Где его возьмешь-то? — вздохнул Ваня. — Инструкцию и то не выпросить…
— Вот что, специалисты, — сказал Василий Иванович. — В субботу утром приходите. Я как раз буду перебирать «Салют»…
— Придем, — обрадовался Ваня.
— Великое дело, когда отец рыбак, — после того как Василий Иванович ушел, сказал Ваня. — Рыбак рыбака видит издалека…
— Это ты рыбак? — усмехнулся Андрей. — Да ты еще ни одной рыбины не поймал!
— Моя рыба гуляет в Вял-озере, — мечтательно сказал Ваня. — Ждет.
— Чего ждет? — спросил Костя.
— Сяду я в лодку, запущу мотор и умчусь в голубую даль… Где-нибудь за островом встану на якорь и закину удочку… Андрей, а ведь у нас еще даже удочек нет.
— Удочки — это не проблема, — сказал Пирожков.
— А я не люблю рыбу ловить, — сказал Костя. — Она в воде красивая, а вытащишь — становится синей.
Андрей подошел к зеркалу.
— А твоя бодяга здорово помогает, — сказал он. — Даже следа не осталось!
— Верное средство, — кивнул Костя.
Ему столько же лет, сколько и его приятелям, и учится он тоже в шестом классе. Худощавый, с каштановыми волосами, как у матери, и большими задумчивыми глазами, он был похож на девочку. Ваня и Андрей скоро убедились, что Костя незлопамятный парень, у него мягкий и покладистый характер, и даже было удивительно, что ему так часто приходится драться. Ваня как-то предложил изловить Мишку и проучить как следует, но Костя не согласился.
— Я его в школе видел, — сказал он. — Скучный такой… Губа разбита и тоже здоровенный синяк был под глазом…
— Небось тоже бодяги дал? — спросил Ваня.
— Жалко, что ли? Она и стоит-то всего пятачок.
— Добрый ты человек, — похлопал его по плечу Ваня. — Послушай, Андрей, возьмем его в экспедицию? Правда, рыбу он не ловит, зато будет нас от разных болезней лечить.
Сказал это Мельников таким уверенным тоном, будто он самолично ведал набором кадров в экспедицию.
— Я не возражаю, — сказал Андрей.
— Ну как, едешь с нами?
— Я подумаю, — сказал Костя. — Надо с родителями посоветоваться.
— Вот уж это зря, — поморщился Ваня.
— Уехать и ничего им не сказать? — удивился Костя.
— Письмо можно написать, — сказал Андрей.
— И обязательно положи его в суповую кастрюлю… — подковырнул Ваня.
— А вы разве родителям ничего не говорите?
— Мы… — начал было Андрей, но Ваня перебил:
— Мы уже не первый раз. Наши родители привыкли… Верно, Андрей?
— Привыкли, — кивнул тот.
— Я от своих родителей ничего не скрываю, — сказал Костя.
— У тебя отец рыбак, — вздохнул Ваня.
— И мать у тебя здоровая, — прибавил Андрей. — А у моей сердце слабое.
— Она принимает валокордин или капли Зеленина? — спросил Костя.
— Принимает, — сказал Андрей.
— А какое у нее давление?
Андрей растерянно уставился на него. Про давление он ничего не слыхал.
— Мы тебя доктором в экспедицию возьмем, — сказал Ваня. — Ты — как профессор: все болезни знаешь.
— Прочитай медицинскую энциклопедию — и ты будешь знать.
— Я засну сразу, — сказал Ваня.
Костя задумчиво посмотрел на него. Ему нравились эти веселые ребята, но слушать Ванино вранье надоело.
— Какие вы специалисты по моторам, я уже знаю, — сказал он. — Хватит меня за дурачка считать… Ну как ты меня возьмешь в экспедицию, когда тебя самого-то еще никто не возьмет?
— Нас с Андреем не возьмут?
— Могут и не взять, — честно признался Пирожков.
Ваня метнул на него презрительный взгляд и сказал:
— Пусть я буду бароном Мюнхаузеном, если мы во время каникул не улетим на Север… А ты, Костик, будешь стоять на аэродроме и махать нам шапкой!
— За этим дело не станет, — улыбнулся Костя.
Возвращаясь от Кости, они увидели на автобусной остановке Виктора Викторовича. Практикант был в поношенной брезентовой куртке с капюшоном, таких же плотных штанах с побелевшими наколенниками, в рыбацких сапогах с завернутыми голенищами. За плечами — огромный раздутый, как воздушный шар, рюкзак, в руке зачехленные удочки.
— На Вял-озеро? — поздоровавшись, спросил Ваня.
— Боюсь, с этим рюкзаком в автобус не влезу, — сказал Виктор Викторович.
— Мы вас подтолкнем, — сказал Андрей.
Виктор Викторович улыбнулся:
— Мне рассказывали, как вы хотели стать морскими волками… Нашли тоже, куда прятаться! В трюм… Во всех книжках искатели приключений всегда прячутся в трюм. На большее фантазии не хватает. Скажу вам по секрету: меня когда-то тоже манили дальние горизонты… И я однажды… Впрочем, как-нибудь расскажу в другой раз.
— Куда же нам нужно было спрятаться? — спросил Андрей. — В уголь закопаться?
— Это тоже в книжках вычитали? Ну сами подумайте, как можно закопаться в уголь? А чем дышать будете? Допустим, вы решили на танкере удрать в море, значит, погрузитесь в нефть? Ведь по логике вещей так получается?
— Я читал, сейчас делают танкеры по триста метров длиной, — сказал Андрей. — Неужели на такой громадине укромного местечка не нашлось бы?
— На танкере не был, — заметил Виктор Викторович.
У практиканта было хорошее настроение, и он даже пропустил один переполненный автобус, чтобы с ребятами поговорить.
— Как же надо прятаться? — полюбопытствовал Андрей.
— Научите нас, — сказал Ваня, до сих пор не проронивший ни слова.
— Уж если прятаться, то так, чтобы не нашли, верно?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30