— И нехай нам на радость вялится на ветерке.
— Нам? — спросил Андрей.
— Вон там за палатками, в лесочке, крытая вышка. Видите? Там на веревочке наша рыбка и будет вялиться. У меня там уже много висит… Надо будет вас как-нибудь вяленым окуньком попотчевать. Пальчики оближете!
— А потом куда окуньков вяленых? — полюбопытствовал Ваня.
— Потом в большой мешок — у меня их тоже много захвачено — в кузов моей кормилицы — и прямым ходом в Видное, есть такой городок под Москвой, где стоит моя родная хата… Еще вопросики будут?
— Теперь понятно, — сказал Ваня, ожесточенно натирая колючего окуня солью.
— У меня один маленький вопросик, — поднял глаза на шофера Андрей. — Это вы написали вывеску в лесу? Ну, как поворачивать с дороги к ламбе?
— А что? По почерку узнал? — ухмыльнулся Иван Николаевич. — Я, рыбачки-чудачки, люблю во всем порядок. Раз тут стоит эспе… наша организация, значит, должна быть и вывеска. Верно я говорю?
— Верно, — кивнул Ваня, покусывая губы. Чтобы не рассмеяться, он еще быстрее стал натирать окуня солью и укололся о плавник.
— Удочки сверните и поставьте вон у той кривой сосенки, что у машины… А завтра, ежели бог даст ведро, снова на промысел. Вам одно удовольствие, а мне добыча!
— Вот те и отец родной, — сказал Ваня, когда шофер ушел. — Да он настоящий кулак!
— Давай бросим все и уйдем? Пусть сам солит-вялит.
— Лодку не даст, — подумав, возразил Ваня. — Жалко нам, что ли, этой рыбы? Пусть подавится! А делать нам с тобой все равно ведь нечего.
— У, зараза! — выругался Андрей. — Не окуни, а ежи колючие!
— Ты не нервничай, — усмехнулся Ваня.
Завтра будет ровно неделя, как мальчишки в лагере. Три поездки совершили они за это время с Галиной Алексеевной. Несмотря на неудовольствие Назарова, она брала их с собой. С утра до вечера бороздили мальчишки на моторке притихшее Вял-озеро. Три дня Володя Кузнецов проболтался на берегу, и вот завтра он поплывет брать «станции» с гидробиологами. Пораненная рука зажила, и снова может Володя свирепо дергать стартер и ругать ни в чем неповинный мотор. У Вани «Ветерок» заводился, как говорят, с полуоборота.
Во время второй поездки Ваня чуть не налетел на топляк. Или размечтался, или просто не заметил, но когда Андрей крикнул: «Впереди что-то черное!» — Ваня так резко отвернул в сторону, что накренившаяся лодка бортом зачерпнула воду, а красный спасательный пояс вместе с Леночкиным ватником очутился в озере.
На этот раз Галина Алексеевна сердито отчитала моториста за невнимательность. Ваня молча проглотил все это; возразить было нечего. И когда, наконец, он с опозданием догадался уступить Андрею место у мотора, гидробиолог не позволила.
— Хватит с меня, мальчики, экспериментов, — сказала она. — Если бы лодка на всем ходу ударилась в топляк, мы с вами сами стали бы кормом для рыб.
— А пояса на что? — спросил Андрей.
— Когда случается авария, почему-то спасательных поясов не оказывается под рукой, — сказала Галина Алексеевна.
Ваня сочувственно посмотрел на Андрея и развел руками, — дескать, я бы всей душой, да вот не разрешают…
Завтра рано утром Иван Николаевич поедет в Умбу за продуктами. Он с вечера поковырялся в моторе, поднакачал и без того тугие скаты, даже протер ветошью кабину. К машине своей шофер относится любовно и ласково называет кормилицей. Да так и есть на самом деле. За два с половиной летних месяца, что будет работать на Вял-озере экспедиция, Иван Николаевич насолит бочку грибов, бочку рыбы, а когда поспеет ягода морошка — бочку морошки насыплет. В углу кухни уже стоит мешок вяленой рыбы. А сколько вялится на вышке! Все это погрузит Иван Николаевич на свою кормилицу, а кормилицу, когда совсем будут уезжать, загонит на железнодорожную платформу и вместе с ней поедет в Ленинград, а потом своим ходом в Видное, где у него добрая хата. Когда поспеет морошка, сюда должна приехать жена Ивана Николаевича. Она в день собирает по пуду спелой морошки. Об этом ребятам сам шофер сообщил.
Никто пока мальчишкам не заявил, что завтра утром они должны покинуть лагерь. Назаров сегодня видел их, но прошел мимо, ничего не сказал. Может, забыл, что хотел их отправить домой через неделю?
В этот довольно теплый вечер комары и мошка особенно свирепствовали. Через каждый час приходилось намазываться едкой пахучей жидкостью. У Андрея на осунувшемся лице высыпали мелкие красные прыщи. Ноги выше щиколоток были расчесаны до крови. И в добавок ко всему днем в лоб ему с лету ударила огромная полосатая оса. Андрей чуть память не потерял. На лбу у него, над переносицей, образовалась приличная шишка.
С Ваней Андрей почти не разговаривал: ходил по лагерю злой, недовольный и все время прикладывал к багровой шишке мокрый лист подорожника. Когда Ваня предложил съездить на плес порыбачить, Андрей зло ответил:
— Я не нанимался к твоему дружку-кулаку заготовителем… тебе нравится — рыбачь. У него мешков много припасено.
— С каких это пор он моим дружком стал? — опешил Ваня. — Ты говори, да не заговаривайся.
— Я могу вообще с тобой не разговаривать, — отрезал Андрей и, в сердцах припечатав ко лбу лист подорожника, ушел в палатку к микробиологам.
Так до ужина они больше и не перекинулись ни одним словом. За столом тоже сидели молча, каждый глядя в свою тарелку.
После ужина Андрей сразу пришел в палатку и стал собирать свои вещи.
— Ты чего это? — первым не выдержал и спросил Ваня. — Переезжаешь в другую палатку?
— Не переезжаю, а уезжаю, — пробурчал Андрей. — Завтра утром в путь-дорогу.
— Нас никто не гонит.
— Мало ли, что не гонят… Надо совесть знать: разрешили побыть здесь неделю — и на том спасибо.
— Вера Хечекова только что мне сказала, что завтра поплывем на дальний остров к ихтиологам. У них там моториста нет.
— Это ты у нас известный моторист, а я никто, — с обидой сказал Андрей. — Впередсмотрящий.
— Я хотел тебе дать, но, помнишь, Галина Алексеевна…
— Помню, помню, как ты хотел мне дать, — оборвал Андрей. — На другой день, когда чуть в топляк не врезался…
— Хорошо, приедем к ихтиологам, ты сядешь за мотор.
— Поздно, Ваня, поздно, — сказал Андрей. — Не сяду я больше за мотор. И в лодку не сяду. Никакой не моторист я, а пустое место! Поэтому ты мне и не доверил румпель. И правильно сделал. И вообще…
— Что вообще?
Андрей не ответил. Молча запихивал в вещмешок грязную клетчатую рубаху, шерстяные носки, коробку с блеснами. В скудном свете, пробивающемся сквозь зеленый брезент, лица его было не видно.
— Хечекова сказала, что мы три дня будем жить на острове с ихтиологами, — продолжал Ваня. — Вот там и щук будем ловить, и ряпушку.
— Лови на здоровье, а я — гуд бай! До дому, до хаты!
Андрей швырнул вещмешок в угол и повернулся к приятелю. — Не получился из меня полярник-папанинец, — сказал он. — Только и гожусь на то, чтобы твои удочки сзади носить, да «подай-принеси». И зачем я инструкции зубрил?! Карбюраторы, конденсаторы, маховики… Стоило на Север ехать, чтобы на все эти моторы издали любоваться? Их у нас, в Ленинграде, в магазинах полно. Да мне Иван Васильевич — отец Кости — всегда разрешит по Неве покататься! И ничего прекрасного на твоем Вял-озере нет. Наши карельские озера в тысячу раз красивее, и нет таких омерзительных комаров и гнуса. Даже выкупаться ни разу не пришлось… Дурак я, болван, что послушался тебя и поехал сюда!
Хотя последнее время Ваня и чувствовал, что с приятелем творится что-то неладное, такого взрыва он не ожидал.
— А рыбалка какая здесь! — растерянно сказал он. — Где ты еще так ловил?
— Я человек не жадный. Мне много не надо. Зачем попусту губить рыбу? Для Ивана Николаевича? То-то он ласковый стал! Будто кот ходит по берегу и ждет готовеньких окуней… И никакого у него ревматизма нет. Привык жар загребать чужими руками. Мы ему уже три ящика наловили, а он даже попробовать вяленого окуня не дал.
— Хочешь, залезу на вышку и приволоку тебе хоть сто штук?
— Я сейчас уехал бы отсюда, — сказал Андрей. — Да не на чем…
— Один? Без меня?
Андрей нагнулся и стал расшнуровывать ботинки. Черная прядь волос, прикрыв шишку, закачалась у носа.
— Ты не поедешь со мной, — негромко сказал Андрей. — Поэтому я тебя и не зову.
— И ты не поедешь.
— Поеду, Ваня, — твердо сказал Андрей. — Еще как поеду!
— Знаешь кто ты тогда будешь? Дезертир!
— Обзывай меня как хочешь, — устало сказал Андрей. — Самые плохие слова — ничто по сравнению с комарами да мошкой!
— Комары всех одинаково кусают.
— Я спать хочу, — сказал Андрей и, не раздеваясь, бухнулся на раскладушку, быстро забрался в спальный мешок, застегнулся до самого верха и старательно засопел.
«Чего это он забастовал? — подумал Ваня, тоже укладываясь спать. — Ладно, проспится — одумается. Утро вечера мудренее…» Однако когда утром Ваня открыл глаза, раскладушка Андрея Пирожкова была пуста. Не было в углу и рюкзака. Сидя до половины в мешке, Ваня растерянно хлопал глазами. Уходил сон, приходило незнакомое чувство одиночества. Как же это так? Лучший друг… Ваня все еще не мог поверить, что Андрея нет. Не будет рядом за завтраком, на берегу, в палатке. Он еще и еще раз обводил взглядом полусумрачные углы, прыгнув на брезентовый пол, заглянул под раскладушку: пусто. Лишь в кармашке над маленьким окошком обнаружил карандаш и белый блокнот. На первой странице написано: «Ваня…» — и все, больше ни слова.
«Удрал потихоньку, как мышь, и даже не попрощался… — с горечью подумал Ваня. — Мошка, комары… Может быть, это оса его доконала?.. Вроде не жаловался, не ныл; что с ним случилось? Эх, ты, Андрей, Андрей!»
Большая алюминиевая «Казанка» ходко идет по Вял-озеру. От кормы в обе стороны разбежались пенистые волны. Крепко держа румпель мотора «Москва», на сиденье нахохлился Ваня. В лодке Валентина Гавриловна, Вера Хечекова и Галя Летанская, тоже микробиолог. Холодный ветер с брызгами хлещет в лицо. Девушки закутались в брезентовые плащи, подняли остроконечные капюшоны и повернулись к ветру спинами.
«Казанка» идет хорошо. Еще бы! «Москва» — это не «Ветерок». Одиннадцать лошадиных сил. Если дать полный газ, лодка приподнимет нос и еще быстрее помчится. Полный газ давать нельзя. Валентина Гавриловна строго-настрого запретила. В озере прячутся коварные топляки. Топляк — это бревно, торчком плавающее в озере. Наружу выглядывает лишь круглая черная шапочка. Такие топляки не страшны, их издалека видно. Встречаются топляки, полностью ушедшие под воду, как подводные лодки. Их вообще можно не увидеть. Лодка проскакивает над таким топляком, а крыльчатка мотора может зацепить. И тогда стой и меняй шплинт. Самый опасный топляк — это тот, который то немного выглянет из воды, то снова спрячется. Не отвернешь вовремя — такой топляк может пропороть дно лодки. Валентина Гавриловна говорит, такие случаи на этом озере были. Поэтому Ваня не дает полный газ и внимательно смотрит на воду. Прямо по курсу что-то мелькнуло в волнах и пропало. Ваня отводит в сторону румпель, и лодка плавно меняет направление. Так и есть — самый коварный топляк! Когда набегает волна, его не видно. Потом выглянет на секунду — и снова под воду. Да-а, тут гляди в оба!
Сегодня Ваня не радуется живописным берегам, озеру, интересному путешествию. У него плохое настроение. Светлые пронзительные глаза сощурены, губы сжаты. Не ожидал от Андрея такого! Где он сейчас? Машина ушла в три утра. Валентина Гавриловна еще вечером дала ему деньги на билет. Наверное, уже к Ленинграду подлетает… Разве можно так? Вместе приехали — вместе и назад. Будто одного Андрея кусают комары и мошка… Что и говорить, Север — это не Крым.
Нет, дело не в комарах и мошках. И даже не в осе. Ваня знал приятеля не один год. Андрей умеет терпеть. Не это вынудило его уехать… Что же тогда? И Ваня вспомнил их первую поездку с Галиной Алексеевной и Леной. Вспомнил то необыкновенное чувство свободы, радости, когда мотор заработал и лодка пошла по ламбе к перемычке. Глаза Андрея тоже сияли гордостью и радостью… Потом, уже на Вял-озере, с Андреем произошла какая-то перемена: глаза стали отсутствующими, лицо непроницаемым, он старался не смотреть на Ваню…
Мотор взревел, лодка вздрогнула и рванулась вперед, — это Ваня в сердцах крутанул румпель. Он увидел повернутые к себе лица девушек и тотчас сбавил газ… Зачем он обманывает самого себя? Ведь отлично знает, что произошло с приятелем: Андрей обиделся. И обиделся за дело. Ведь Ваня, хотя и не слышал, что тогда на лодке говорил ему Андрей, но прекрасно понял: приятель просил уступить ему место на корме. Андрей хотел сам повести лодку. Но Ваня сделал вид, что ничего не понял. И это было большое свинство. Даже не свинство, а предательство. Не мог тогда Ваня оторваться от румпеля. Это было свыше его сил. Казалось, он и мотор — единое целое. До чего удивительно приятное чувство, а вот Андрею не довелось испытать этого. Из-за Вани. И потом, когда Ваня попытался передать Андрею румпель, а Галина Алексеевна не разрешила, было уже поздно…
Андрей не простил ему. Не из-за комаров и мошки уехал Андрей, а из-за него — Вани.
Ледяные брызги окатили лицо, тоненькой струйкой проникли за воротник. Ваня зябко передернул плечами и еще больше съежился.
Утром после завтрака Георгий Васильевич Назаров подошел к нему и, пожав руку, как взрослому, сам попросил доставить микробиологов на дальний остров, где разбили свой лагерь ихтиологи.
— Я, признаться, не верил, что вы разбираетесь в моторах, — сказал он. — В общем, спасибо за помощь. И еще одно: из лагеря не гоню. Нравится — живи.
В другое время от этой похвалы сурового начальника Ваня так и расцвел бы, а сейчас лишь кивнул.
Володя Кузнецов — он тащил в лодку канистру с горючей смесью — остановился и, подмигнув, продекламировал:
— «Гарун бежал быстрее лани, быстрей чем заяц от орла…» А ты чего же остался, юный пионер?
— У него хроническая ангина, — соврал Ваня. — Каждый вечер температура поднимается.
— Ангина — это ужасно… — засмеялся Володя. — Ты покрепче обмотай горло шарфом, а то, чего доброго, и тебя прихватит…
— Мне бы такую шляпу, как у вас, — подковырнул в свою очередь Ваня.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30