— За каким чертом… — Он не договорил. Дик вдруг зарычал и бросился к риге. Дверь была плотно закрыта. Овчарка встала на задние лапы и залаяла. Капитан кивнул бойцам. Двое подошли к двери, автоматы у них были наизготовку. Но не успели отворить, как из риги послышался голос:
— Придержите этого дьявола, сам выйду…
Юрка схватил Дика за ошейник и стал оттаскивать от двери. Старая дверь заскрипела и медленно отворилась. На пороге стоял «районный агроном». В волосах его торчала белая солома. «Агроном» достал из кармана парабеллум и бросил на землю к ногам капитана.
— Автомат и все барахло у него, — сказал он, кивнув на Мосина.
— Не верьте! — взвизгнул тот. — Нарочно топит, сволочь!
— На чердаке, — сказал «агроном». — В ящике с луком.
— Я не видел, — визжал Мосин. — Знать ничего не знаю. Не верьте!
Грузовик стоял в перелеске, недалеко от дороги. «Агрономов» посадили на скамью рядом. Бойцы с автоматами уселись напротив них. Шофер завел машину. Капитан подошел к ребятам. Лицо его просветлело.
— Отличная собака, — сказал он. — Знает службу.
Он впервые улыбнулся, и лицо его сразу стало мягче. Пилотки на голове не было. Потерял в огороде. Волосы разлохматились и сияли на солнце, будто покрытые лаком. Бойцы смотрели из машины и тоже улыбались. Не улыбались только «агрономы».
— Где, Гусь, взял собаку?
— Летчики подарили… С аэродрома, — сказал Юрка. — Насовсем.
— Отличная собака, — повторил дядя Вася и, заметив, что Юрка стал мрачнеть, перевел разговор на другое: — Как уши-то? Не гудит: ду-у-у!
— Не гудит, — заулыбался Юрка. — А ракетницу мою вы прихватили. Я точно знаю.
— Конфисковал, — сказал капитан. — Опять захотелось пострелять в небо?
— Зачем зря палить…
Капитан перевел взгляд с Юрки на Стасика.
— Я думал, тогда зимой у тебя нос отвалится.
Стасик серьезно посмотрел на капитана и сказал:
— Не отвалился.
— А если бы вас тогда разбомбило?
— Не разбомбило ведь, — сказал Стасик. — В Ленинграде каждый день бомбили.
— Ленинградец, значит, — сказал дядя Вася. — Геройский народ.
— Он был как глиста, — ввернул Юрка. — А сейчас ничего. Драться может.
— Могу, — сказал Стасик. — Только зачем?
— Эх вы, разведчики… — задумчиво сказал дядя Вася. — В школу бы вам надо, а вы… Черти вы мои полосатые!
Капитан забрался в кабину. Юрка и Стасик смотрели на него и молчали.
— Чего стоите? — сказал дядя Вася. — Полезайте в машину.
Ребята вскарабкались в кузов. Дик побегал внизу, а когда машина тронулась, махнул через борт. Сел рядом с Юркой и стал колотить его длинным хвостом по ногам. Глаза у Дика были злые. «Агрономы» сидели рядом и угрюмо молчали. Льняная толстовка у высокого лопнула на плече. Мосин весь обмяк, низко опустил лысую голову. При каждом толчке зубы его клацали. «Вот они какие, шпионы! — во все глаза смотрел на них Юрка. — Сразу и не отличишь…»
ДИК, КОЛБАСА И ЮРКА
В доме нет ни крошки хлеба. До конца месяца еще четыре дня, а на Юркиной хлебной карточке не осталось ни одного талона. Вот уже два дня втроем держались на скудном бабкином пайке. Каждое утро Юрка с ребятами бегал в лес за грибами. Белых еще не было, зато сморчков — прорва. Эти сочные коричневые грибы с синим отливом были очень неказисты на вид. Они росли большими семьями. Черви в сморчках не водились. В них водилось кое-что похуже: ядовитые паутинки. С тех пор как в лесу нашли первый сморчок, в селе уже четверо насмерть отравились.
Бабка говорила, что они сами виноваты. Прежде чем жарить сморчки, их нужно в кипятке отварить. Ядовитая паутинка погибнет, и ешь себе на здоровье. Юрка ел и еще ни разу себя плохо не почувствовал. Бабка говорила, что вообще-то сморчки — самые вкусные грибы. Нужно только уметь с ними обращаться. Когда отравился путевой обходчик с четырнадцатого километра, бабка пошла по соседям и стала учить их правильно обращаться со сморчками. Год был голодный, а сморчков росло много, и люди каждый день таскали их из лесу корзинками.
Юрке-то что, он и без хлеба жить будет, а вот каково Дику? Грибы он не ест, а хлеба нет. Скучный стал Дик. Брюхо втянулось, ребра выперли, вроде бы и морда стала длиннее. Глаза голодные. И не поймешь — злые они или печальные. Правду говорил Вася-Василек — не прокормить Юрке собаку. Но и расстаться нет сил…
Юрка и Стасик как-то настреляли из рогаток воробьев и сами сварили Дику в солдатском котелке воробьиный суп. Остудили и дали. Дик съел, а ночью его вырвало. Видно, воробьи пришлись ему не по нутру.
По утрам Дик будил Юрку. Подходил к кровати и совался холодным носом в лицо. Дескать, кончай валяться, соня! Юрка переворачивался на другой бок, натягивал на голову одеяло. Но от Дика не так-то просто избавиться: он брал край одеяла в зубы и стягивал. Юрка толкал Дика ногой, но пес чувствительно прихватывал за ступню и Юрка окончательно пробуждался. Дик смотрел, как он одевается, чистит зубы. Зубы Юрка чистил так: мокрым пальцем проводил по белой печке — и в рот. Вместо щетки — палец, а вместо порошка — мел.
Бабка уже истопила печку. Это она делала каждое утро по привычке. Варить нечего было. Они пили жиденький чай с каким-то крепким привкусом. Чай пили без сахара.
— От воды может пузо лопнуть, — сказал Юрка. — Ну какая от этой бурды польза?
— Пей, сынок.
— Пью, а что толку?
— Чай согревает в середке.
— Хлеба бы…
Бабка лезла в буфет и отрезала Юрке малюсенький кусочек хлеба.
— Это на обед, — говорила она, пряча остатки на место.
Дик сидел у порога и голодными глазами косился на Юрку и бабку. Но есть не просил. Знал, что в доме ничего нет. А чай Дику не нравился.
Лучше всех жила Белка. Она совсем не отощала. Шерсть ее лоснилась. Хитрая желтоглазая морда была довольной. Белка, вытянув ноги, лежала на половике и щурилась. Она была сыта по горло. Ночью на чердаке она отлично поужинала. Поймала три мыши. Могла бы поймать крысу, но связываться не захотела. Она, Белка, в любое время может забраться на чердак и плотно закусить. А Дик пускай завидует и зубами щелкает.
После чая бабка принесла из сеней горшок с молоком, налила Юрке полстакана, немного себе и Белке в блюдечко. Кошка решила покапризничать. Она даже не посмотрела на молоко. Наоборот, взяла и глаза зажмурила. И тогда Дик не выдержал: встал и решительно направился к блюдечку. Белка сначала открыла один глаз, потом второй. Белка вознегодовала: как он смеет! Вскочила и — хвост трубой — пошла на Дика. Но уже было поздно: Дик два раза высунул язык, и молоко с блюдечка исчезло. Глаза у Белки округлились. Она подскочила к Дику и лапой стукнула его по морде. Но пес сделал вид, что ничего особенного не случилось. Белка обнюхала порожнее блюдце, фыркнула и, оскорбленная, гордо удалилась, задрав к потолку пушистый хвост.
— Подохнет животина, — сказала бабка, видевшая всю эту картину. — И зачем она тебе, Юрушка? Гляжу я, нет никакого проку от нее. Одни блохи.
— Чистый он, — сказал Юрка. — Нет блох. Мы со Стаськой с час искали — ни одной.
— Отдай ты его от греха подальше… Этакий волчище. Чего доброго, нас сожрет с голодухи-то.
— Человеков собаки не едят.
— Белку.
— И кошек не едят.
— Отдай солдатам на кухню. Ишь брюхо-то подтянуло.
— Нельзя солдатам… — загорячился Юрка. — Летчики подарили. Понимаешь?!
— Не отдавай, — сказала бабка. — Мне что… Сдохнет псина. Кожа да кости. Я бы отдала.
Не понимал Юрка, за что бабка Дика не любит. А Дик, дурак, так и ходит в избе за ней по пятам. Куда бабка, туда и Дик. Но как-то раз все прояснилось. Юрка прибежал откуда-то и видит — сидит бабка перед Диком на корточках и подает по одной мозговой косточке. А кости лежат у нее в переднике. Дик деликатно берет из рук кость и в два счета расправляется с ней. А бабка подает следующую и приговаривает да так ласково:
— Ешь, дурашка… Гляди не подавись. А зубищи-то, бог мой!
Юрка стоял у нее за спиной, и ему хотелось расцеловать бабку. Так вот почему Дик ходит за ней. Подкармливает потихоньку. Наверное, полдеревни обежала, а костей раздобыла где-то. Ай да бабка Василиса!
— У Ширихи достала? — спросил он.
Бабка вывалила из передника кости, кряхтя поднялась.
— Не твоя забота, — ворчливо сказала она. — За водой бы сходил. Носит тебя где-то.
Вечером к бабке на постой пришли два солдата и старшина. Лица у них круглые, сытые. Форма новенькая, сапоги с блеском. Они развязали вещевой мешок, достали из него буханку хлеба, круг колбасы, банку тушенки.
— Бабуся, — обратился к хозяйке старшина, — будь добра, вздуй нам самоварчик.
— Гляжу я, идут, едут по дороге туда служивые — все в пыли, почерневшие, а вы белые, чистые… — сказала бабка. — Иль у вас должность иная?
Бойцы рассмеялись. Старшина с сухим треском разломил колбасу на три части и ответил:
— Мы, бабуся, по продовольственной части… Из интендантского взвода.
— Не воюете, значит… При кухне?
Бойцы опять рассмеялись.
— Чтобы солдат мог воевать, — сказал старшина, — он должен быть сытым. А если брюхо пустое — у солдата из рук винтовка валится. Вот и соображай, бабуся, при чем мы: при кухне или при фронте…
— А мой сынок, Мишенька, на передовой. Уж второй год пошел.
Один солдат вытащил из черных ножен финский нож и крупными ломтями накромсал хлеб. Юрка, глотая слюни, ждал, когда его и бабку пригласят за стол, но солдаты что-то не спешили. Они накладывали на хлеб розовые пахучие ломти свиной тушенки и, посолив, откусывали по громадному куску. Когда с тушенкой было покончено, принялись за копченую колбасу. Ели ее не очищенную. Жевали долго, со смаком, Юрке казалось, что у них скулы отвалятся. Ничего, не отвалились даже после второго круга колбасы.
Запах колбасы бил Юрке в нос. Дик уже минут пять носился по избе, стараясь не смотреть на стол. Он чуть слышно скулил.
— Красивая собачка, — с полным ртом сказал старшина. — Только худая.
— Эй, песик! — позвал солдат. — На…
Он отломил кусок хлеба и бросил Дику. Дик, опустив хвост, подошел к хлебу и в мгновение ока проглотил. Постоял на месте, обнюхивая пол и поглядывая на солдат, потом, виновато взглянув на Юрку, отошел к порогу. Юрка его не винил. Он бы и сам…
— Он настоящего шпиона поймал, — сказал Гусь.
— Умница, — ласково посмотрел на Дика второй солдат и, отломив кусок хлеба побольше, обмакнул его в банку из-под свиной тушенки. — Как звать-то его?
— Дик.
— Иди сюда, Дик, — позвал солдат. — Иди, я тебе кусочек…
— Возьми, Дик! — подтолкнул овчарку Юрка.
Дик подошел и впился голодными глазами в хлеб, который высоко держали над его носом.
— Служи, — сказал солдат.
Юрка не успел сказать, что Дик таким пустякам не обучен, овчарка прыгнула и схватила хлеб вместе с пальцем. Солдат тоже подпрыгнул не хуже Дика и заорал:
— Кусил… Сволочь!
Старшина и другой солдат схватились за животы.
— Ой, худо мне, — стонал багровый от смеха старшина. — Служи, говорит… Это же овчарка, дубина!
Солдату было не до смеха. Из пальца текла кровь. Он очень рассердился. Схватил пустую банку и замахнулся.
— Не стоит, — сказал Юрка. — Еще не так хватит.
Солдат сердито посмотрел на Гуся.
— На цепь посади… такую зверюгу!
Отношения были испорчены. Хотя старшина и другой солдат подсмеивались над товарищем, но и они поглядывали на Дика с опаской. Больше никто не предложил ему хлеба.
Закипел самовар. Старшина достал из мешка кулек с сахаром, банку с маслом, сухие коричневые галеты.
— Выпейте с нами чайку, бабуся, — наконец догадался пригласить он.
Юрку к столу никто не звал. «Сколько жратвы в мешке, а жмутся…» — подумал он. Вспомнил капитана и его ординарца. Недели две назад они ночевали здесь. Им еще было сутки добираться до части, а на стол выложили все, что было в мешке. И Дику перепало. Юрка с бабушкой целую неделю чай с сахаром пили.
— Садись, — сказала бабка, наливая Юрке чай.
Гусь пил чай и разглядывал постояльцев. Сразу видно, что по продовольственной части: толстомордые. У старшины брюхо ремень оттопыривает. И едят много. Солдаты-фронтовики не такие. Тоже поесть любят, но не так. И потом: «Выпей чайку, бабуся…»
— Собака-то не того… не бешеная? — спросил солдат.
— Скажете такое! — усмехнулся Гусь. — Она шпиона поймала.
— А чего это она на меня?
— Дразнил.
Старшина убрал хлеб и кулек с сахаром в мешок. Один кусок протянул бабке.
— Это я тебе, бабуся, за чай.
Солдаты вышли на крыльцо, закурили. Солнце давно село. Над зазубренной кромкой соснового леса протянулась желто-розовая полоса. Небо, меняя оттенки, готовилось к ночи. Из-за березовой рощи выплывала докрасна раскаленная луна. В такие ночи любят над станцией летать «юнкерсы». А ну как опять ахнут?.. Или парашютистов спустят?
Юрка не знал, сколько времени пробудут у них постояльцы. Они ничего не делали. Спали и ели. Уж что-что, а это они умели делать! Бабка каждый день варила им целый чугун горохового супа со свиной тушенкой. Юрке с бабкой по тарелке оставалось, а Дик только облизывался. Ну что ему полтарелки супа? Старшина две алюминиевые миски за один присест съедает.
Как-то под вечер пришла Шириха. С бабкой поздоровалась, а на Юрку даже не посмотрела. Старшина о чем-то долго толковал с ней, потом развязал мешок и достал буханку хлеба, круг колбасы и две банки тушенки.
— Хватит?
Шириха проворно спрятала провиант в кошелку и, состроив на лице что-то наподобие улыбки, сказала:
— Шахарку бы… хоть два кушочка.
Старшина дал два куска.
Через пять минут пришел Жорка и вручил ему две бутылки с бумажными затычками.
— Мамка сказала, что еще найдется… — доложил он. — У вас есть сапоги?
— У нас все есть, — нюхая содержимое бутылки, сказал старшина. — Чистый?
— Как слеза, — бойко ответил Жорка. — Мне бы сапоги… Мамка сказала, что за сапоги еще столько нальет.
Когда старшина вышел в сени, Гусь ядовито спросил:
— Базаришь?
Жорка смутился.
— Это не я, — сказал он. — Мамка…
— Новые корочки захотел?
— Хромовые, — сказал Жорка.
— Жми отсюда, барахольщик! — прошипел Юрка, оглядываясь на дверь.
— Я-то при чем? Это мамка…
Наверное, у Юрки было нехорошее лицо, потому что Жорка задом попятился к двери, открыл ее и прямо с первой ступеньки шарахнул на землю.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32