— Фриц, — сказал Юрка и, приставив ко лбу ладонь, посмотрел на небо. Но там, кроме облаков, ничего не было видно. А гул слышался совсем рядом.
«Юнкерс» вывалился из пухлого облака, похожего на огромную скомканную подушку. Он летел так низко, что Юрка разглядел в прозрачном колпаке головы немецких летчиков. В следующий момент раздалось негромкое и совсем нестрашное стрекотание. Так стрекочут на полях в знойный день жатки. Перед самым Юркиным носом по траве с тонким свистом пробежал ветерок. «Пули», — подумал Гусь, все еще не веря в опасность.
— Ложись! — крикнул летчик. Его голос был резким, незнакомым. И тут мальчишку резанул страх. Юрка по-козлиному скакнул куда-то вбок и пустился бежать через поле. Он так и не понял, сам упал или Северов его сшиб на землю. Когда он открыл глаза, то увидел рядом встревоженную морду Дика. Он тоже лежал, вздыбив на загривке шерсть. Северов, распластавшись на земле, из-под руки смотрел на небо. И вдруг, выхватив из кобуры пистолет, всю обойму выпустил в самолет. Одна горячая гильза упала Юрке на грудь, скатилась на шею и обожгла. Но Юрка не сбросил ее. Он боялся пошевелиться.
Самолет, накренив серое крыло с черным крестом, пропал за лесом, но через минуту снова появился с другой стороны. И опять Гусь увидел лакированные головы немецких летчиков. Маленькие, в шлемах, головы смотрели вниз. Негромко застрекотало. Зато рядом громко звякнуло. Юрка не удержался и посмотрел: бутылка с соком, выроненная вгорячах, была вдребезги разбита. Сок мутными каплями разбрызгался по траве.
Три раза исчезал за лесом и снова возвращался «юнкерс» Всякий раз, когда он приближался, Юрке хотелось зарыться, провалиться в землю. Самолет пролетал над ними. С неба слышалось спокойное стрекотание. Пули с шелестом зарывались в листья.
— Вот, сволочь, привязался! — ругался Северов, следя за самолетом.
«Юнкере» в последний раз лениво описал круг и исчез. Еще с минуту, затихая, слышался гул его моторов. Потом стало тихо. И вот на дереве пискнула первая птица, за ней другая. Где-то далеко треснул сучок. Дик повел в ту сторону ушами.
— Не зацепило? — спросил Северов, подавая Юрке руку.
— Бутылку вдребезги, — сказал Гусь. — А вдруг опять?
— Улетел.
Юрка передернул плечами и сказал:
— Хорошо, что еще на нас бомбу не спустил.
Северов носовым платком стер с колен грязь, сплюнул:
— Обнаглели мерзавцы! Ну ничего… Скоро им наше небо с овчинку покажется.
Перед глазами все еще качались маленькие лакированные головки летчиков, высматривающих на земле его, Юрку, Северова и Дика.
Северов вставил в пистолет новую обойму и хотел было засунуть его в кобуру, но Юрка, глядя в землю, попросил:
— Дай выпалить!
Он повесил на сук свою шапку, отошел на двадцать шагов и, зажмурив левый глаз, одну за другой выпустил в нее все семь пуль. Потом долго вертел-крутил шапку, даже на свет посмотрел, но ни одной дырки не обнаружил.
— Все промазал, — сказал он с сожалением, протягивая тяжелый пистолет летчику.
— Куда целился?
— Под яблочко… То есть под шапку.
— Спросил бы… Пистолет-то центрального боя. Посмотри, на дереве пробоин нет?
Юрка подбежал к осине и, широко улыбаясь, сообщил:
— Есть… Пять штук влепил! Здорово бьет. На той стороне тоже дырки.
Мальчишка так и сиял. Северов смотрел на него и думал: «Настоящий ты человек, Гусь, или так, перекати-поле? Куда подует ветер, туда и ты… Но ведь было у тебя когда-то детство, родители. Что же все-таки приключилось с тобой, ершистый ты Гусь?» И Северов решил спросить об этом Юрку. Как мужчина мужчину. Юрка не сразу ответил. Он шагал рядом и смотрел себе под ноги.
— Разбомбило мою мамку… Всю начисто. И хоронить нечего было. На третий день войны. Под Смоленском. И дом разбомбило. И все липы выдрало из земли… Один клен остался. А на клене том, на ветке, мамкины волосы…
— А отец?
Юрка еще ниже опустил голову. И снова надолго замолчал. В руках у него был тонкий травяной стебелек. Он не заметил, как съел его.
— Мой батька сволочь, — глухо сказал он. Слова с трудом лезли из горла. — Он мамку ногами бил… И меня по голове… Он сволочь… Северов, ты любишь клюкву?
— Кислая ягода, — сказал летчик. — Она на болоте растет?
Подходя к дому, Юрка увидел Ангела. Прыгая через лужи, Гришка шел навстречу. Вместо меховой тужурки на нем был длиннополый коричневый пиджак. Юрка нахмурился. Гришку дней пять не видно было. И Юрка решил, что он убрался отсюда.
Ангел молча прошел мимо. Он ничего не сказал, даже не кивнул. Но в его прозрачных глазах Юрка прочитал угрозу.
— Знаешь что, Северов, — мрачно сказал Гусь, — я украл эту какаву.
Летчик быстро взглянул на него и продолжал молча идти вперед.
— Мешок сухарей увел и ящик с сухой какавой… Ее на фронт солдатам везли. — Юрка с трудом слышал свой голос. Он стал какой-то хриплый, свистящий. Язык и губы против воли выговаривали эти слова.
Северов шагал впереди и молчал. Почему он молчит? Ну пусть остановится, развернется и врежет Юрке в ухо. Пусть Маргаритка, Катя-бригадир, все узнают. Пусть!
— Вор я, вор! — крикнул Юрка в безмолвную, будто чужую спину Северова. — Ну что ты молчишь?
Летчик передвинул назад кобуру с пистолетом, торчавшим из-под кожаной куртки. У дома стояла Рита. Она что-то сказала Северову, но он, не ответив, рывком распахнул калитку и скрылся в сенях.
— Чего это он? — спросила Рита.
Юрка, даже не взглянув на нее, протопал по луже мимо.
— Ноги-то вытри, Гусь! — обиженно крикнула Рита. — Полы вымыты.
Но Юрка в избу не пошел. Достал из кармана бутылку с соком, осторожно поставил ее на верхнюю ступеньку. А сам прислонился плечом к крыльцу и задумался. Что-то теперь будет! Тяжко было на сердце у Юрки Гуся. Зачем он рассказал Северову? Этого Юрка и сам не мог понять.
Подошел Дик. Потыкался мокрым носом в ладонь, понимающе посмотрел в глаза и, невесело махнув хвостом, уселся рядом.
ЛУННАЯ НОЧЬ
С вечера Юрка долго не мог уснуть. Ворочался на своей жесткой скамейке, до боли сжимал веки, но глаза не хотели закрываться. Сквозь дырки одеяла, которым было занавешено окно в избу, скупо сочился голубоватый лунный свет. За окном шумели моторы. Это автомашины с продуктами и снарядами шли на фронт. Лунный блик не спеша полз по койке Северова. Ворсинки на шерстяном одеяле вспыхивали и снова гасли. Северова все еще нет. Как днем ушел в столовую, так до сих пор и не вернулся. На печке похрапывает дядя Коля. Рита спит на кухне за занавеской. Форточка отворена, и занавеска колышется. Дик не шевелится на своем половике.
Тоска гложет Юркино сердце. Хочется плакать, но он не умеет. Глазам горячо, а слез нет. Почему Северов ничего с ним не делает? Молчит, как будто в рот воды набрал. Хоть бы одно слово сказал.
Юрка спускает ноги со скамейки и нащупывает сапоги. Тихонько, чтобы никого не разбудить, выходит во двор. На улице светло и прохладно. Лужу, разлившуюся возле крыльца, затянула тонкая пленка льда. Луна стоит над лесом, освещая вершины деревьев. Звезды облепили все небо. Они суетятся, мигают, пропадают из глаз и снова появляются. Где-то далеко в стороне на одной ноте гудит самолет. Слышно, как на аэродроме фырчат бензовозы, переливая в самолетные баки авиационный бензин.
Юрка потуже запахнул фуфайку, уселся на ступеньку и стал смотреть на луну. На ней, как на глобусе, обозначились какие-то туманные материки. С неба вдруг сорвалась одна звездочка и, прочертив яркий след, пропала. Юрке стало холодно. Он зябко передернул плечами, но уходить домой не хотелось. И тут с дороги донеслись чьи-то голоса, раздался тихий женский смех. У калитки остановились двое. Северов! Юрка сразу узнал его. А вот кто с ним, никак не мог разглядеть.
— Я пойду, — услышал он знакомый и незнакомый голос. — Завтра чуть свет вставать.
Северов сделал шаг в сторону, и Юрка увидел Катю. Лунный свет засиял в ее волосах. Катя была в легком плаще и туфлях на высоких каблуках. Такой ее Юрка еще никогда не видел.
— Я тебя провожу, — сказал Северов.
— Мой дом рядом.
— Катя… — Северов близко придвинулся к ней.
— Не надо, Костя, — совсем тихо произнесла Катя и подняла вверх голову.
Они поцеловались.
Юрка не знал, что такое с ним происходит. Ему хотелось встать и закричать. Но он не пошевелился. Он знал, что мужчина и женщина могут полюбить друг друга, встречаться и даже целоваться. Но Катя и Северов?! Нет, такой подлости Юрка от них не ожидал. «Завтра же уйду, — подумал он. — К бабке… И без них проживу!» Юрка представил, как удивятся Катя и Северов, узнав, что он насовсем ушел с аэродрома.
А может быть, обрадуются? Им теперь вдвоем вон как хорошо… Но почему так сердце ноет?
У Юрки было такое ощущение, будто его обманули, предали. И кто? Самые близкие люди. А они все целуются!
Юрка поднялся с крыльца и увидел бутылку с березовым соком. Ту самую, которую приберег для своей бригадирки… Схватил бутылку и что было силы запустил в дощатый забор. Громко звякнуло стекло, и по прихваченной морозцем земле зацокали осколки.
Краем глаза Юрка видел, как отпрянули друг от друга Катя и Северов…
До первых петухов не сомкнул он глаз. Но Северов в эту ночь так и не пришел домой.
Он пришел утром. Позавтракал, надел кожанку и, прихватив со стола планшет с зеленой картой, собрался уходить. На пороге задержался.
— Зачем ты ночью бутылку разбил? — спросил он Юрку.
Гусь тыкал вилкой в старый желтый стол и молчал.
— Нехорошо, друг, — сказал летчик.
Юрка молча царапал стол.
— Вилку сломаешь, — сказал Северов. — Пойдем, по дороге потолкуем…
— Нет, — упрямо мотнул головой Гусь. На него опять накатилось что-то непонятное. Он хотел вскочить с табуретки и подойти к летчику. Хотел и не мог. А Северов смотрел на него и ждал.
— Идешь?
— Нет.
Летчик с невеселой усмешкой покачал головой и взялся за ручку двери.
— А я думал, ты настоящий парень.
Рывком отворил дверь и ушел. О проклятое упрямство! Ухватиться бы Юрке обеими руками за протянутую летчиком руку, а он… Нет, этой ошибки Юрка себе никогда не простит.
Часа через три после ухода Северова Дик очень странно повел себя. Вскочив с половика, он заметался по избе, стал скрестись в дверь, взвизгивать. Юрка вывел собаку во двор. Дик полакал из лужи и, присев на задние лапы, стал громко лаять. «Уж не Ангел ли пришел?» — с неприязнью подумал Юрка и вышел на дорогу. Там никого не было. Лишь у колодца, согнувшись, стояла женщина и крутила визгливый ворот, доставая бадью.
Над головой висели редкие облака. Дождя не было, а вода в лужах морщинилась, будто сверху сыпался мелкий песок. Над аэродромом кружились штурмовики. Гул в небе сливался с ревом моторов на земле.
Юрка прислонился спиной к изгороди и стал смотреть через дорогу на лес. У самой его кромки босоногая женщина пахала. Седая костлявая кобыла, подавшись вперед, тащила железный плуг. Длинная черная борозда издали лоснилась. Откуда-то прилетел грач. Махая черными крыльями, важно приземлился и — сразу за дело: встал в борозду и пошел долбать крепким клювом земляные комки. Скоро грачу надоело ковыряться в одиночестве. Он резко крикнул, и на поле слетелись приятели.
Юрка услышал чьи-то быстрые шаги. Оглянулся и увидел Катю. Она бежала навстречу по дороге, не обращая внимания на лужи. Белая косынка слетела с ее головы и не спеша опустилась в лужу. Катя не подняла косынку. Широко распахнутыми глазами смотрела она на Юрку.
«Чего это она? — удивился Юрка. — За мной?»
Катя остановилась и, тяжело дыша, припала к изгороди.
— Ежик, — чуть слышно произнесла она, — что же это такое?
«Почему у нее губы такие серые?» — подумал Юрка. Он пристально смотрел на Катины губы и мучительно искал подходящее сравнение. «Ага, — нашел он, — такие губы бывают, если их мукой присыпать… Ржаной».
— Костя… Северов… — с трудом шевелились Катины губы. — Разбился… Насмерть!
Катя втиснула лицо в промежуток между двумя жердями и замерла. Голова ее раз вздрогнула, другой, третий.
«Северов? Разбился? — вяло подумал Юрка. — Чепуха какая-то. Северов разбился. Ведь скажет же такое!»
— Ну чего ты плачешь? — грубовато сказал он. — Северов не такой летчик, чтобы… Он сам кого хочешь… Северов… Да не плачь ты! Слышишь?!
Юрка подскочил к Кате и дернул ее за руку.
— Северов любого фрица в щепки! — закричал он, и глаза его бешенно округлились. — Не плачь, говорят! Я же летал с ним!
Юрка замолчал, попятился от Кати, упал в лужу, вскочил и, зажав рот ладонью, побежал.
ГОРЕ
Северова хоронили за деревней. Под высокими, печально вздыхающими тополями вырыли могилу. Бледно-красный заколоченный гроб несли друзья-летчики. Хмурые, с сурово насупленными бровями, медленно шагали они по улице. Избы по обеим сторонам стояли притихшие. Они скорбно глядели окнами на шествие. Рядом, путаясь в ногах, трусил осиротевший Дик. Он задирал морду вверх, становился на задние лапы, тонко и жалобно взвизгивал.
Далеко отстав от всех, за гробом шел Юрка. Его глаза горели на бледном, скуластом лице. Низко опустив голову, брел Юрка по дороге. Он спотыкался, ноги его заплетались, губы были плотно стиснуты.
У могилы собрался весь авиационный полк. Взвод бойцов выстроился под тополями. Ветер с хлопаньем полоскал большое Красное знамя.
Юрка стоял позади летчиков и смотрел в темную глубокую яму, куда сейчас опустят его лучшего друга — Константина Васильевича Северова, летчика-штурмовика. У гроба стоял Вася-Василек, Герой Советского Союза. У него в руке на планшете лежали ордена и медали Северова. Юрка и не знал, что их было так много. Константин Васильевич никогда не носил их. Однажды Юрка спросил его: «А чего это, Северов, у тебя орденов совсем нет? Летаешь, летаешь, самолет весь в дырках, а орденов не заработал?» Летчик улыбнулся, развел руками: «Да-а… Тут я маху дал». — «И даже ни одной медали нет?» — удивился Юрка. «Есть… И медали, и ордена, — сказал Северов. — Ну что за летчик без наград?»
Юрка так и не понял тогда, есть все-таки ордена и медали у Константина Васильевича или нет.
А вон их, оказывается, сколько: орден Ленина, два ордена Красного Знамени, два Красной Звезды и штук пять медалей.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32