Трусами римлян, при всей ненависти к ним, не назовешь никак. Начиная от самого Траяна, всегда идут впереди армии. Стоп! Идиот! – обругал сам себя Пируст, – это же, наверное, порученец! И судя по тому, как они охраняют его, очень важный. Не каждому корникулярию дадут в сопровождение две полные кавалерийские турмы!»
– Белес! – подозвал дак помощника. – Быстро позови сюда сарматского вождя!
Парень мгновенно исчез в зарослях колючего терна. Даки, глядя на проявлявшего нетерпение Пируста, по-своему поняли его и заранее вытащили стрелы из колчанов. Затрещали ветви. Чертыхаясь на родном языке, плотный сармат выбрался из зеленой преграды.
– Сколько у тебя воинов, Аргез? – вместо приветствия спросил предводитель даков.
– Неполная сотня.
– Я уже видел сверху. Зачем звал? Говори без обиняков!
Аргез сдвинул ближе к животу длинную сарматскую скрамасаксу и поудобнее уселся на землю. Пируст покрутил головой.
– Надо ударить по ним и постараться любой ценой захватить того, что едет посреди охраны.
– Нет!
– Что «нет»? – изумился дак.
– Любой ценой не хочу! Мне дороги мои сарматы. Сделаем так. Когда эти камышовые снопы, возомнившие себя всадниками, войдут в речку, ты начнешь стрелять. Заставь «петухов» поторопиться выбраться на берег. Пусть растянут свои ряды. Остальное – наше дело!
– Сделаю в лучшем виде! – восхитился Пируст. – Белес!! – шикнул он. – Давай сюда всех даков. Живо!
Аргез, отклоняя руками унизанные шипами ветки, полез в проклятый кустарник.
Едва голова римского отряда достигла противоположного берега, как спрятавшиеся в засаде даки Пируста обрушили на галлов целый град метких стрел. Некоторые сразу свалились в воду. Декурион турмы моментально оценил обстановку.
– Не кучиться! – заорал он. – Вперед! Только вперед! Мечи из ножен!
Подхлестнутые его криком, римские кавалеристы, прикрываясь щитами, безжалостно заработали плетьми. Строй распался. Суматошной вереницей враги понеслись вверх по речному склону. Пенные брызги разлетались из-под ног ошалевших коней. В следующий миг навстречу разрозненным десяткам вылетел тугой комок сарматской лавы.
– «Петуха» с синими перьями живьем! Живьем! – кричал степным воинам Аргез. Не медля ни секунды, сарматы врубились в самую середину вражеского отряда. Обритые чубатые катафрактии в чешуйчатых, до пят доспехах секли скрамасаксами направо и налево. Остерегаясь жутких тычков длинных четырехметровых копий-контосов, римляне загораживали себя, подымая на дыбы коней. Два сармата с лицами, натертыми красной охрой, почти одновременно метнули арканы. Одна петля обвилась вокруг шеи лошади. Другая захлестнула торс римского военачальника. Степняки разом погнали жеребцов прочь. Римлянин вцепился руками в волокна веревки, беспомощно старался удержать полузадушенного визжащего коня. Краснорожие, злобно хохоча, разъехались в разные стороны. Пленник, как войлочная кукла для упражнений, вылетел из седла. Степные воины сноровисто замотали ему ноги и локти и вовсю помчались от места битвы. Пешие даки с остервенением полезли в воду. Серповидные фалькаты распарывали животы вражеских коней. Несколько уцелевших галлов бросили оружие. Римляне дрались до конца. Лишь двоим удалось прорваться назад, за речку. Погрозив дакам и сарматам кулаками, «петухи» скрылись за поворотом дороги.
Понурые галлы сидели на лошадях, вымученно улыбаясь. Пируст знаком показал им: «слазьте»! Бородачи охотно исполнили приказание. Даки стащили с них добротное вооружение, серебряные нагрудные и наручные знаки отличия.
– Что будем делать? Куда денем их? – спросил Белес, обтирая кровь с наконечников стрел, надерганных из тел убитых римлян.
– Принесем в жертву Замолксису, – ответил Пируст, одобрительно оглядев рослые мускулистые фигуры.
Сарматы подвели спутанного двумя арканами римского военачальника. Аргез за их спинами держал запечатанную оловянной печатью кожаную суму. Римлянин гордо качнул пышным страусовым плюмажем:
– Не прикасайся ко мне, варвар! Я – Гай Кассий Лонгин!
Выслушав перевод, Пируст размахнулся и отвесил стоящему увесистую оплеуху.
– Переведите ему, что я прошу у него прощения, – с насмешливым почтением изогнулся предводитель лаков.

* * *

... Децебал думал о чем-то своем. Кассий Лонгин бесстрастно следил за царем варваров, притулившись к стене низенькой горницы. За те три недели, что прошли со дня поимки военачальника из штаба Траяна, они – царь и легат – успели оценить друг друга. Децебал испытывал к римлянину уважение, смешанное с неприкрытой ненавистью. Еще в первую встречу Лонгин недолго проходил должником Пируста. Едва гвардейцы-костобоки сняли путы с ног Гая Кассия, он, неожиданно для всех, пнул ногой в пах обидчику. Пируст, скрежеща зубами от боли, присел на корточки. Четыре дюжих дака едва удержали разъяренного предавензия от намерения зарубить на месте «римского хорька». Римлянин, не дрогнув, ожидал смертельного удара. На все вопросы врагов он молчал или презрительно усмехался. Содержимое сумки ничего не дало Децебалу. Феликс, рассмотрев церы и папирусы с колонками цифр, отшвырнул доски и свитки:
– Мы так ничего и не узнаем! Зашифрованный текст. Ключ, вероятно, находится у самого Траяна и того, кому адресовано донесение. Но я уверен, что Лонгин знает его! Кому ты вез церы? – спросил Феликс легата.
Гай Кассий недоуменно пожал плечами:
– Это не моя сумка. Откуда я знаю, какую дрянь вы напихали в торбу? Я впервые увидел ее у косматого варвара в руках после боя на переправе.
Ни пытки, ни голод не сломили упорства римского патриция. Он знал планы императора, но ни единым словом не обмолвился о них. После прижигания углями Лонгин осмотрел вздувшиеся на мышцах ожоги и волдыри и сказал задумчиво:
– Все напрасно! Варвару не дано сломить римлянина. Феликс, расскажи своим нечесаным благодетелям о Сцеволе Муций Сцевола (Левша) – легендарный римский герой. Во время осады этрусским царем Порсенной г. Рима в VI в. до н.э. Сцевола ушел в лагерь врага с тем, чтобы убить полководца. Пойманный этрусками, он сам, не дрогнув, положил правую руку на угли, показав, что не боится пыток. За это получил от сограждан почетное прозвище – Левша.

. Я же давно приготовил свой дух к смерти.
Даки отступились. Неделю пленник отлеживался в запертом сарае. И вот вызов. Щеки легата сверкали первозданной чистотой. С непонятным охранникам постоянством Лонгин требовал возможности бриться по утрам.

Децебал наконец оторвался от дум. Седина, ранее еле заметная, теперь густо покрывала виски и чуб дакийского царя.
– Мы все узнали о тебе, Гай Кассий Лонгин. После Авидия Нигрина и Авла Пальмы ты третий, кого Траян считает другом и братом. Сегодня я отправил послов предложить твою свободу.
Римлянин недоверчиво выпрямился:
– И что же ты, царь, просишь взамен?
– Освобождения всей территории, захваченной вами с весны 101 года.
– Как давно уехали посланцы?
– На рассвете.
– Ты слишком дорого оценил меня, Децебал. Неужели думаешь, что Величайший принцепс обменяет одного человека на тяготы и лишения трех лет войны и усилия тысяч солдат, заплативших за успех жизнью? Хочешь, я дам тебе совет? Пока не поздно, покорись народу и сенату римскому! Я ценю твою храбрость и стойкость, но Дакия обречена!
Децебал гневно прервал тираду римлянина:
– Замолчи! Вам никогда не покорить нас! Никогда! Ваш император будет рад ухватиться за предоставленную ему возможность под видом обмена увести войска и прекратить войну, в которой вы увязли!
Лонгин долго смотрел на человека, стоящего перед ним. Легендарный Децебал. И этот варвар тоже!
– Глупец! – процедил Гай Кассий. – Ты сам не веришь в свои жалкие бредни. Вам ли победить римлян? Римлян!! Слышишь, варвар? Ты вознамерился совершить то, что не удалось ни Порсенне, ни Бренну, ни Пирру, ни Ганнибалу! Когда тебя поведут в триумфальной процессии Цезаря Нервы Траяна Августа Дакийского, не забудь мои слова!
Легат снял с пальца перстень с печаткой из отшлифованного обсидиана и, нажав крохотный выступ, высыпал на ладонь несколько темно-серых крупинок. Децебал окаменел. Римлянин торжествующе улыбнулся.
– Прощай! До встречи на берегах Стикса, – громко отчеканил Лонгин и высыпал яд в рот. Последним, что он увидел, была пиршественная зала во дворце наместника в Колонии Агриппина. Забытые лица друзей окружали его, и высокий человек в серебряном солдатском панцире вручил ему кубок и заявил:
– Я буду таким цезарем, какого бы пожелал себе сам!
И тогда он, Гай Кассий Лонгин, протянул навстречу этому человеку руку с полным сосудом и восторженно прошептал:
– Ave, imperator!
... Три дня спустя передовые турмы паннонской и германской кавалерии, продвигавшиеся вдоль Алугуса к ущелью Красной Башни, обнаружили на своем пути тело римского легата в простом солдатском панцире и золотыми подношениями подле него. На груди офицера лежало письмо, написанное по-латыни. Децебал, царь гетов и даков, возвращал Марку Траяну мертвого друга.

7

Битва в ущелье Красной Башни по кровопролитию и упорству могла сравниться со сражением под Адамклисси. Двое полных суток когорты Траяна сбивали заставы даков, размещенные за засеками на гребнях гор. В самом ущелье тяжелые потери понес злосчастный IV Скифский легион. Видно, Фортуна окончательно отвернула свой милостивый взор от сигнумов его манипулов. Патакензии и костобоки личной гвардии Децебала во главе с самим царем несколько раз вынуждали римлян пятиться. Устоять под секущими ударами кривых фалькат и градом гранитных обломков не представлялось возможным. После того как была отбита шестая атака, Траян лично с отрядом преторианцев и IX Лузитанской когортой полез вверх по склону. Со стороны гребня скатились ветераны V Македонского легиона. Даки, окруженные отовсюду, низринули на врага последние камни и все до одного полегли в неравной сече. Децебал и его воины видели снизу, как Леллий, неистово орудуя мечом, сразил трех легионеров и, подняв оружие в последнем приветствии, бросился со скал вниз.
Путь на Апулу, важнейший северный форпост Сармизагетузы, лежал открытым. Подразделения V Македонского, XIII Сдвоенного, XVI Флавиевого, X Близнец, I и II Помощник, II Траянова легионов, за три года приобретшие опыт горной войны, многочисленными закованными в железо колоннами ускорили движение по тропам Карпат.
Со стоном валились долу вековые дубы и сосны. Там, где камни подымались сплошной стеной, команды саперов разводили гигантские костры и поливали затем раскаленную породу водой, смешанной с уксусом. Кирками и ломами прорубали полотно дороги через гранитные кряжи. В тех же местах, куда человеку не дано было поставить ногу, скалолазы из ретов и иллирийцев спускались на канатах и заколачивали в трещины массивные колья. На подготовленные таким образом опоры укладывали деревянный помост, и трасса, поскрипывая под ногами, продолжала змеиться над пенными струями горных речек и жуткими обрывами высотой до ста шагов и более.
Даки свирепели, когда их взорам представали холодные, победноравнодушные сооружения римлян на родной земле. Мосты и дороги, обложенные камнями источники и идущие от них арки водопроводов, каменные кастеллы с метательными машинами чужеродными наростами покрывали долины и горы. О Дакия! Разум отказывается верить. Неужели все потеряно? Ведь были же у тебя храбрые защитники! Где они теперь? Как и когда ушла соль и надежда твоей земли, Дакия?! Печально плыли по бледно-голубому небу облака. Кабиры – братья, дарующие воинам бессмертие, являлись во сне своим почитателям. «Мало осталось ратников в дакийских краях. Смотрите, насколько пополнились ряды бессмертных в царстве Замолксиса. Богатыри из богатырей. Достойные из достойных! Герои Берзовии и Тапэ, Сармизагетузы и Адамклисси, участники штурма Дробетского моста и защитники Красной Башни – вот те, кто пришел к нам, в заоблачные дали. Но еще колеблются весы Войны! Внемлите, даки! Бейтесь! Бейтесь! Бейтесь!» Так говорили Кабиры – сыновья верховного бога гетов и даков. Уже четырнадцатилетние подростки затягивали на плечах ремни отцовских колчанов и уходили в отряды Децебала, под гневные причитания и напутствия матерей. Грохотали скоротечные летние грозы. И всюду, куда только ни достигал взгляд, мерцал металл доспехов, лязгало оружие и слышалась лающая речь иноземных солдат.

* * *

... Поле открылось внезапно. За редкой полоской последних деревьев зажелтели спелые колосья пшеницы и ячменя. Легкий ветерок трепал лохмотья на корявых ветвях чучел. Минуций Квадрат забрал щит и гасту у сопляка Аврелия.
– Виктор, дуй со всей мочи назад. Найди Меммия и вместе с ним передашь Септимию – так, мол, и так. Квадрат обнаружил два поля созревшей пшеницы и ячменя. Пока ребята из четвертой когорты не вылезли, надо убрать самим. Понял?!
– Есть!
Дозорные легионеры, не выпуская из рук щитов и дротиков, легли на спины под стволами дубов и блаженно задрали кверху ноги. Какое наслаждение ощутить хоть на миг облегчающее покалывание опустевших от крови сосудов в ступнях и икрах. Затянутая бронзовыми нащечниками рожа Меммия склонилась над Минуцием.
– Отдыхаем?
Квадрат смачно потянулся и, кряхтя, поднялся.
– Быстро вы!
– Еще бы! Такая новость. Два поля на пару тысяч модиев зерна! Пошли, старина, у нас совсем мало времени!
Меммий с центурионом привели с собой полный манипул. Септимий предоставил распоряжаться знающему дело иммуну.
– Стройся! – нарочито визгливо орал Меммий, пародируя начальника. Сотни, понимающе кашляя, сомкнули шеренги.
– Слушать меня внимательно, умбрийские бараны! Пришедшие из сельских триб – направо, а городские бездельники – налево! Ап!
Строй рассыпался. Солдаты, поступившие в армию из деревень и умеющие вязать снопы, встали отдельной группой. Вездесущий вояка раздал жнецам в панцирях вытащенные из горящих дакийских хижин и на всякий случай припасенные у квестора серпы.
– Фортунат! Бери десяток и ступай на ячмень с того конца.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67