https://wodolei.ru/catalog/smesiteli/Vitra/
Поедая отварную дунайскую рыбу под острым соусом, грек рассматривал высившиеся прямо из реки «быки» будущего моста. Зрелище впечатляло. Девятнадцать двадцатиметровых каменных башен отвесно уходили в пенящуюся ревущую воду. За два месяца работы рабы и саперы-римляне сделали невозможное. Уложили на дно Данувия гигантский груз камня и щебня и, залив насыпи органическим бетоном на яичном белке, выстроили грандиозные фермы моста. Девятнадцать. Сегодня же Валентин – начальник отряда укладчиков – закончил насыпать последнюю базу под двадцатую опору. Теперь осталось соединить аркадой «быки» в одну конструкцию и уложить поверх пролетов кирпичи дороги.
Он постарался на совесть. Римляне – отличные строители. Работу проверял сам. Ни в одной из сотен тысяч кладок нет брака. Угловые камни-ключи для прочности скрепляли расплавленным свинцом. Выводные блоки под арки крепились длинными бронзовыми костылями. Мост выдержит любые ледоходы и напор течения. Иначе не может и быть. Ибо строил его Аполлодор из Дамаска.
Одновременно с мостом специально выделенные когорты VII Клавдиевого легиона возводили предмостные каменные укрепления на левом берету. Четыре квадратные кастеллы в пятнадцать шагов высоты, соединенные кирпичной стеной в шесть футов толщины. По замыслу Аполлодора дорога с моста должна была выходить из узких башенных ворот главной кастеллы. Башни снабжались метательными машинами. У подножия строились арсеналы и блоки-казармы для гарнизона. На правой стороне предмостного лимеса располагалась тридцатишаговая наблюдательная вышка.
Лаберий Максим, курировавший строительство, регулярно осматривал проделанную работу и отсылал отчеты в Рим самому императору. В ответных письмах Траян хвалил Аполлодора и наместника Мезии и... просил поторопиться. К третьей декаде июля прибыли еще шесть когорт из расквартированных в Дакии легионов. Дело ускорилось. Контуры моста приобретали законченные очертания. Приказ императора был выполнен. Прочная подвесная каменная дорога соединяла теперь задунайскую Дакию с Мезией.
В немом изумлении созерцали местные жители рукотворное чудо. Молва о мосте римлян раскатилась далеко по балканским провинциям. И всякий – от раба-поденщика до свободного поселянина-мезийца – понимал: мост возведен не к добру. Массивный, прочный, видный отовсюду на большом расстоянии, он тянулся на левый берег Дуная, словно жадная, загребущая рука Рима. День и ночь по каменным плитам переправы проходили войска и обозы. Повинуясь указаниям легатов и наместников, легионы перемещались, перегруппировывались, занимали определенные им места стоянок. По ночам загорался костер на сигнальной вышке. В ночи он светился, как всевидящее око Империи. Кровавое и безжалостное. Все новые и новые подразделения солдат в бронзовых и железных доспехах переправлялись на левый берег. Тоскливо выли сторожевые псы галльских и германских манипулов. Тишина была обманчивой. Война не ушла. Она затаилась на время.
* * *
С начала августа IV Флавиев легион в Сармизагетузе сменил V Македонский. IV Флавиев отводился в Тибуск. VII Клавдиев возвращался на свои квартиры в Транстиерне и Виминации. II когорта пополнила гарнизон предмостного лимеса. Меммий с первых дней пребывания в укрепрайоне стал негласным лидером солдат гарнизона. К мнению бывалого ветерана прислушивались даже свирепые, признающие лишь грубую силу легионеры I Лузитанской когорты. Центурион Септимий не мыслил нормальной службы без Меммия, Минуция Квадрата и Фортуната. Эти трое составляли идейный костяк когорты. Были хранителями традиций и ритуалов военного братства римской армии.
Только им, да еще десятку старослужащих трибун Публий Антоний Супер позволял в обход всех драконовских военных законов иметь и возить за собой жен. Смотрел сквозь пальцы на постоянно утаиваемую часть военной добычи и рабов. Ибо им был обязан стойкостью манипулов в бою, железной дисциплиной и собственными наградами.
В канабэ на правом берегу старослужащие под руководством Меммия собрали в складчину по нескольку десятков золотых аурей и выстроили домики семьям. Валентин – центурион саперной когорты V Македонского легиона, награжденный за строительство моста нагрудным отличием от самого императора Траяна, выделил по просьбе Меммия полную центурию. За кувшином дакийского вина Меммий разошелся, и они постановили крыть дома черепицей, а не камышом.
– Валентин! За деньгами не постою! Клянусь Марсом и Беллоной, даром я воевал три десятка лет? Нет. Моя старуха и мальчики будут жить не под вшивым тростником, а под лучшей красной черепицей!
Сапер, красный от вина и жары, стоявшей в бараке, стучал кулаком по столу и осаживал вояку:
– Садись! Я говорю, садись, Меммий! Ты мне веришь? Нет, ты скажи, ты мне веришь?
– Верю, – обмякал рубака. Минуций и Фортунат подливали в его чашу вина. Валентин с иммуном чокались и выцеживали кубки до дна.
– Я построил мост! Ты думаешь, я не смогу покрыть какой-то паршивой черепицей четыре стенки дома?! Сам Аполлодор вручил мне цепь и медаль от Марка Траяна!!! Мне – от Траяна! Вот смотри! – разъяренный строитель тыкал под нос гастату увесистую серебряную бляшку на фигурной цепи. – Да я знал нашего принцепса, еще когда он был просто проконсулом Верхней Германии! Да здравствует Цезарь Траян Август!!!
– Ave! – орали все сидящие. Молоденький гастат Аврелий Виктор, стоявший за дверями на случай появления префекта, при каждом взрыве криков озабоченно-испуганно оглядывался.
– Мост! Мост! Минуций! А за что мы получили шейные отличия и почетные вымпелы?! За штурм Тибуска! Ты слышишь, Валентин?! Ты когда-нибудь лазил в подкопы?! То-то!! А то мост!
– Меммий! Я рыл тибусканский подкоп собственными руками! Я и мои ребята!
– А я прикрывал твои работы на палисаде, – свирепел иммун.
Квадрат толкал Фортуната, и они встревали в беседу:
– За боевое братство!!! Ave! Ave! Ave!
Валентин с Меммием обнимались и заводили старинную песню легионеров:
Прячьте, мамы, дочерей,
Мы ведем к вам лысого развратника!
Соглашение заключили далеко под утро, когда три контия вина выпили без остатка. Постановили, что Валентину уплатят сорок золотых аурей, хоть в денариях, хоть в сестерциях. Дадут немного награбленного дакийского полотна и одежд из припрятанного имущества, и Меммий сделает саперам красивые татуировки, зафиксировав наиболее знаменательные события Дакийской войны. Темы каждый сообщит сам. Иммун славился на весь VII Клавдиев легион как непревзойденный мастер татуировального дела. К нему приходили еще в бытность пребывания когорты в Транстиерне даже моряки Мизенского флота. А уж эта публика знала толк в картинах на коже.
Две недели спустя на выделенном декурионом канабэ участке стояли четыре добротных домика. Два под камышовыми и два под черепичными кровлями. Меммий перевез туда жену-паннонку с тремя сыновьями и молоденькую рабыню-дакийку. Квадрат и Фортунат доставили свои семейства. Сын Минуция, рослый детина, гельвет по матери, недавно отпраздновал восемнадцатилетие и готовился поступить на службу в часть отца.
Выполняя обещание, Меммий принялся за расписывание тел саперов. Иммун гордился своим арсеналом принадлежностей для работы. Помимо «прокрустова ложа» сюда входили тысяча с лишним серебряных иголочек разной толщины, пузырьки с разноцветными красками, дощечки, бутыль винного спирта и тугой германский лук.
Сначала мастер расспрашивал пациента, какой рисунок тот желал бы запечатлеть на коже. Потом согласовывалось место. Затем начиналась работа. Ветеран наносил контур на дощечку и, пробив по нему гвоздиком сотни отверстий, вставлял в них иголки, строго соблюдая уровень. Когда изделие было готово, приглашался заказчик. Напоив вином солдата до бесчувствия, Меммий продевал через его торс лук, тетивой вниз, и укладывал на «прокрустово ложе». Смочив концы иголок краской или несколькими цветами ее, если рисунок делался цветной, художник закреплял пластину на древке лука и, натянув орудие, шлепал печатку о тело. Раздавался короткий сдавленный визг или крик, и, как правило, испытуемые теряли от боли сознание. Неделю, а то и две солдаты прятали от центуриона воспаленные участки под одеждой, но после, когда опухоль спадала, каждый становился обладателем великолепного памятника той или иной вехи службы. Идиограммы были совершенно различного содержания: легионер в полном вооружении и надпись: «Такой-то, гастат такого-то манипула. Будь здоров!» Хищные животные. Убитые враги. Цифры, отражавшие количество побежденных лично владельцем. Портретные изображения Траяна Августа и богов-покровителей. Голые девки и вереницы связанных рабов. Саперы требовали изображений моста через Данувий и памятной надписи: «XI когорта V Македонского легиона. Под руководством Аполлодора из Дамаска, во славу Гения Траяна Августа за три неполных месяца соорудили. Валентин! Помни о нас!»
Моста требовало столько заказчиков, что Меммий за один вечер ставил до десяти штампов. Напоследок произошел курьез, вызвавший хохот всех легионов дунайского лимеса. Спьяну иммун бойко налупил двенадцать мостов кверху ногами. Ярости и унынию солдат не было предела. Пострадавшие грозились разнести по камню жилище «косоглазого идиота». Антоний Супер, до ушей которого не дошли слухи о конфузе мастера, необычайно удивился рвению Меммия, в очередь и не в очередь заступавшего в караул.
– Что это на него накатило? – удивился трибун.
Септимий, непосредственный начальник Меммия, пожал плечами.
* * *
...Облокотившись на кровельные столбы наблюдательной башни, незадачливый татуировальщик меланхолично наблюдал за работой отряженных в наряд манипулов. Раздевшись до пояса, потные легионеры рыли заступами глубокие волчьи ямы, тесали колья и, заколотив, накрывали ловушки плетенками. Маскировали дерном. Время от времени доносился смех. Солдаты узнавали Меммия на посту. Иммун сплюнул и перевел взгляд на мост за спиной. По нему, высоко вздыбив длинные копья, проходил конный отряд союзной языгской кавалерии. На лицах степняков был написан восторг. Воины с седла бросали взгляды на несущуюся внизу, в двадцати метрах, темную воду Данувия. Головная пара поравнялась с замостовой площадкой. Ветеран приложил к губам рожок и протрубил сигнал. Из караульни вышли легионеры и распахнули окованные медными листами ворота. Пригибаясь, сарматы по двое проезжали башню и пылили по дороге дальше, меж работающих центурий и милевого столба с указанием расстояния до Рима и направлением на Берзовию и Центуль-Путею.
Час спустя вояка перевернул песочные часы, отмерявшие время дежурства, и уже собрался вызвать начальника караула со сменой, но увидел небольшую конную группу. Любопытство взяло верх. Иммун сунул рог на место и принялся ждать. Конников было всего трое. Но они вели в поводу до десятка лошадей. Меммий сразу узнал передового всадника.
– Агафирс! Каким образом ты оказался в хвосте собственного отряда? И почему ты вообще в Мезии? Я, скорее, не удивился бы, встретив тебя где-нибудь под Пороллисом!
Подъезжавший вождь вздрогнул, но, узнав говорившего, успокоился:
– Привет, Меммий! Ты еще жив, старина? Раз я встретил тебя, мне обязательно выпадет удача! Как служба?
– Хреново!
Спутники языга, молодой воин со шрамом на щеке и угрюмый седой варвар, улыбались молча, не встревая в разговор. Легионеры, ругаясь на тупоголового сармата, который тащится позади отряда, вместо того, чтобы ехать впереди, опять раскрыли ворота. Агафирс кинул центуриону несколько денариев и, очутившись на тракте, погнал коней галопом.
– Желаю тебе хорошей добычи! – крикнул вслед Меммий и закусил губу. – Боги! До чего же глупы варвары, – простонал он, увидев, как возле развилки сармат и его друзья повернули направо, на Бурридаву. В сторону, противоположную той, куда час назад проследовали его воины.
6
Регебал спрятал лучников по всему периметру оврага. Молодые родственники лесными рысями вскарабкались на деревья, попрятались за толстыми стволами. Вельможа поправил под одеждой тонкую римскую кольчугу и подозвал Сасига.
– Сразу не стреляйте. Только когда они слезут с коней и вам будет ясно, сколько людей он привел с собой. Предупреди парней, что промахнуться ни в коем случае нельзя. Проверь еще раз, все ли стрелы отравлены? Сасиг! Помни, сарматы должны умереть, не успев сказать ни слова. Иначе пацаны узнают многое из наших дел. Хоть они мне и родня, и сальдензии, но только Замолксис ведает, какие мысли взбредут им в головы. А уж Децебал, не задумываясь, отправит нас на смерть.
Сасиг понимающе кивнул и, внимательно рассмотрев наконечник стрелы, осклабился:
– Не переживай, Регебал! Моя, во всяком случае, отравлена!
Вельможа знаком отправил его от себя и сел на памятную со дня последней встречи корягу. Осеннее солнце поднялось до высшей точки на небе, когда послышался условный свист. Регебал встряхнулся и, зажав зубами свисток, ответил, как было условлено. Сарматы поднимались вверх по оврагу, держа лошадей под уздцы. Дак с сожалением смотрел на приближающихся людей. Да, он был лучшего мнения об Агафирсе. Такой опытный воин и так легко попался. Хотя почему легко? Золото кружило голову и более могущественным и хитрым мужам.
* * *
Убирая сармата, Регебал убивал двух зайцев. Агафирс не мог знать о совещании дакийских вождей под председательством Децебала.
После молитвы верховного жреца царь даков сказал собравшимся: «Время не ждет. За полтора года мы успели многое. Вы собрали силы, которые еще может выставить свободная Дакия. Наши люди в городах, занятых римлянами, готовы вступить в бой и только ждут условного знака. Ни карпы, ни роксоланы, ни бастарны не изменили клятве бороться с „петухами“ до конца. Затирасские сарматы нас поддерживают. И, наконец, последнее: я послал старейшин костобоков с письмом к парфянскому царю. Если он, даже не вступая в войну с Траяном, просто создаст видимость военной угрозы на восточных границах Рима, мы можем рассчитывать на полный успех.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67
Он постарался на совесть. Римляне – отличные строители. Работу проверял сам. Ни в одной из сотен тысяч кладок нет брака. Угловые камни-ключи для прочности скрепляли расплавленным свинцом. Выводные блоки под арки крепились длинными бронзовыми костылями. Мост выдержит любые ледоходы и напор течения. Иначе не может и быть. Ибо строил его Аполлодор из Дамаска.
Одновременно с мостом специально выделенные когорты VII Клавдиевого легиона возводили предмостные каменные укрепления на левом берету. Четыре квадратные кастеллы в пятнадцать шагов высоты, соединенные кирпичной стеной в шесть футов толщины. По замыслу Аполлодора дорога с моста должна была выходить из узких башенных ворот главной кастеллы. Башни снабжались метательными машинами. У подножия строились арсеналы и блоки-казармы для гарнизона. На правой стороне предмостного лимеса располагалась тридцатишаговая наблюдательная вышка.
Лаберий Максим, курировавший строительство, регулярно осматривал проделанную работу и отсылал отчеты в Рим самому императору. В ответных письмах Траян хвалил Аполлодора и наместника Мезии и... просил поторопиться. К третьей декаде июля прибыли еще шесть когорт из расквартированных в Дакии легионов. Дело ускорилось. Контуры моста приобретали законченные очертания. Приказ императора был выполнен. Прочная подвесная каменная дорога соединяла теперь задунайскую Дакию с Мезией.
В немом изумлении созерцали местные жители рукотворное чудо. Молва о мосте римлян раскатилась далеко по балканским провинциям. И всякий – от раба-поденщика до свободного поселянина-мезийца – понимал: мост возведен не к добру. Массивный, прочный, видный отовсюду на большом расстоянии, он тянулся на левый берег Дуная, словно жадная, загребущая рука Рима. День и ночь по каменным плитам переправы проходили войска и обозы. Повинуясь указаниям легатов и наместников, легионы перемещались, перегруппировывались, занимали определенные им места стоянок. По ночам загорался костер на сигнальной вышке. В ночи он светился, как всевидящее око Империи. Кровавое и безжалостное. Все новые и новые подразделения солдат в бронзовых и железных доспехах переправлялись на левый берег. Тоскливо выли сторожевые псы галльских и германских манипулов. Тишина была обманчивой. Война не ушла. Она затаилась на время.
* * *
С начала августа IV Флавиев легион в Сармизагетузе сменил V Македонский. IV Флавиев отводился в Тибуск. VII Клавдиев возвращался на свои квартиры в Транстиерне и Виминации. II когорта пополнила гарнизон предмостного лимеса. Меммий с первых дней пребывания в укрепрайоне стал негласным лидером солдат гарнизона. К мнению бывалого ветерана прислушивались даже свирепые, признающие лишь грубую силу легионеры I Лузитанской когорты. Центурион Септимий не мыслил нормальной службы без Меммия, Минуция Квадрата и Фортуната. Эти трое составляли идейный костяк когорты. Были хранителями традиций и ритуалов военного братства римской армии.
Только им, да еще десятку старослужащих трибун Публий Антоний Супер позволял в обход всех драконовских военных законов иметь и возить за собой жен. Смотрел сквозь пальцы на постоянно утаиваемую часть военной добычи и рабов. Ибо им был обязан стойкостью манипулов в бою, железной дисциплиной и собственными наградами.
В канабэ на правом берегу старослужащие под руководством Меммия собрали в складчину по нескольку десятков золотых аурей и выстроили домики семьям. Валентин – центурион саперной когорты V Македонского легиона, награжденный за строительство моста нагрудным отличием от самого императора Траяна, выделил по просьбе Меммия полную центурию. За кувшином дакийского вина Меммий разошелся, и они постановили крыть дома черепицей, а не камышом.
– Валентин! За деньгами не постою! Клянусь Марсом и Беллоной, даром я воевал три десятка лет? Нет. Моя старуха и мальчики будут жить не под вшивым тростником, а под лучшей красной черепицей!
Сапер, красный от вина и жары, стоявшей в бараке, стучал кулаком по столу и осаживал вояку:
– Садись! Я говорю, садись, Меммий! Ты мне веришь? Нет, ты скажи, ты мне веришь?
– Верю, – обмякал рубака. Минуций и Фортунат подливали в его чашу вина. Валентин с иммуном чокались и выцеживали кубки до дна.
– Я построил мост! Ты думаешь, я не смогу покрыть какой-то паршивой черепицей четыре стенки дома?! Сам Аполлодор вручил мне цепь и медаль от Марка Траяна!!! Мне – от Траяна! Вот смотри! – разъяренный строитель тыкал под нос гастату увесистую серебряную бляшку на фигурной цепи. – Да я знал нашего принцепса, еще когда он был просто проконсулом Верхней Германии! Да здравствует Цезарь Траян Август!!!
– Ave! – орали все сидящие. Молоденький гастат Аврелий Виктор, стоявший за дверями на случай появления префекта, при каждом взрыве криков озабоченно-испуганно оглядывался.
– Мост! Мост! Минуций! А за что мы получили шейные отличия и почетные вымпелы?! За штурм Тибуска! Ты слышишь, Валентин?! Ты когда-нибудь лазил в подкопы?! То-то!! А то мост!
– Меммий! Я рыл тибусканский подкоп собственными руками! Я и мои ребята!
– А я прикрывал твои работы на палисаде, – свирепел иммун.
Квадрат толкал Фортуната, и они встревали в беседу:
– За боевое братство!!! Ave! Ave! Ave!
Валентин с Меммием обнимались и заводили старинную песню легионеров:
Прячьте, мамы, дочерей,
Мы ведем к вам лысого развратника!
Соглашение заключили далеко под утро, когда три контия вина выпили без остатка. Постановили, что Валентину уплатят сорок золотых аурей, хоть в денариях, хоть в сестерциях. Дадут немного награбленного дакийского полотна и одежд из припрятанного имущества, и Меммий сделает саперам красивые татуировки, зафиксировав наиболее знаменательные события Дакийской войны. Темы каждый сообщит сам. Иммун славился на весь VII Клавдиев легион как непревзойденный мастер татуировального дела. К нему приходили еще в бытность пребывания когорты в Транстиерне даже моряки Мизенского флота. А уж эта публика знала толк в картинах на коже.
Две недели спустя на выделенном декурионом канабэ участке стояли четыре добротных домика. Два под камышовыми и два под черепичными кровлями. Меммий перевез туда жену-паннонку с тремя сыновьями и молоденькую рабыню-дакийку. Квадрат и Фортунат доставили свои семейства. Сын Минуция, рослый детина, гельвет по матери, недавно отпраздновал восемнадцатилетие и готовился поступить на службу в часть отца.
Выполняя обещание, Меммий принялся за расписывание тел саперов. Иммун гордился своим арсеналом принадлежностей для работы. Помимо «прокрустова ложа» сюда входили тысяча с лишним серебряных иголочек разной толщины, пузырьки с разноцветными красками, дощечки, бутыль винного спирта и тугой германский лук.
Сначала мастер расспрашивал пациента, какой рисунок тот желал бы запечатлеть на коже. Потом согласовывалось место. Затем начиналась работа. Ветеран наносил контур на дощечку и, пробив по нему гвоздиком сотни отверстий, вставлял в них иголки, строго соблюдая уровень. Когда изделие было готово, приглашался заказчик. Напоив вином солдата до бесчувствия, Меммий продевал через его торс лук, тетивой вниз, и укладывал на «прокрустово ложе». Смочив концы иголок краской или несколькими цветами ее, если рисунок делался цветной, художник закреплял пластину на древке лука и, натянув орудие, шлепал печатку о тело. Раздавался короткий сдавленный визг или крик, и, как правило, испытуемые теряли от боли сознание. Неделю, а то и две солдаты прятали от центуриона воспаленные участки под одеждой, но после, когда опухоль спадала, каждый становился обладателем великолепного памятника той или иной вехи службы. Идиограммы были совершенно различного содержания: легионер в полном вооружении и надпись: «Такой-то, гастат такого-то манипула. Будь здоров!» Хищные животные. Убитые враги. Цифры, отражавшие количество побежденных лично владельцем. Портретные изображения Траяна Августа и богов-покровителей. Голые девки и вереницы связанных рабов. Саперы требовали изображений моста через Данувий и памятной надписи: «XI когорта V Македонского легиона. Под руководством Аполлодора из Дамаска, во славу Гения Траяна Августа за три неполных месяца соорудили. Валентин! Помни о нас!»
Моста требовало столько заказчиков, что Меммий за один вечер ставил до десяти штампов. Напоследок произошел курьез, вызвавший хохот всех легионов дунайского лимеса. Спьяну иммун бойко налупил двенадцать мостов кверху ногами. Ярости и унынию солдат не было предела. Пострадавшие грозились разнести по камню жилище «косоглазого идиота». Антоний Супер, до ушей которого не дошли слухи о конфузе мастера, необычайно удивился рвению Меммия, в очередь и не в очередь заступавшего в караул.
– Что это на него накатило? – удивился трибун.
Септимий, непосредственный начальник Меммия, пожал плечами.
* * *
...Облокотившись на кровельные столбы наблюдательной башни, незадачливый татуировальщик меланхолично наблюдал за работой отряженных в наряд манипулов. Раздевшись до пояса, потные легионеры рыли заступами глубокие волчьи ямы, тесали колья и, заколотив, накрывали ловушки плетенками. Маскировали дерном. Время от времени доносился смех. Солдаты узнавали Меммия на посту. Иммун сплюнул и перевел взгляд на мост за спиной. По нему, высоко вздыбив длинные копья, проходил конный отряд союзной языгской кавалерии. На лицах степняков был написан восторг. Воины с седла бросали взгляды на несущуюся внизу, в двадцати метрах, темную воду Данувия. Головная пара поравнялась с замостовой площадкой. Ветеран приложил к губам рожок и протрубил сигнал. Из караульни вышли легионеры и распахнули окованные медными листами ворота. Пригибаясь, сарматы по двое проезжали башню и пылили по дороге дальше, меж работающих центурий и милевого столба с указанием расстояния до Рима и направлением на Берзовию и Центуль-Путею.
Час спустя вояка перевернул песочные часы, отмерявшие время дежурства, и уже собрался вызвать начальника караула со сменой, но увидел небольшую конную группу. Любопытство взяло верх. Иммун сунул рог на место и принялся ждать. Конников было всего трое. Но они вели в поводу до десятка лошадей. Меммий сразу узнал передового всадника.
– Агафирс! Каким образом ты оказался в хвосте собственного отряда? И почему ты вообще в Мезии? Я, скорее, не удивился бы, встретив тебя где-нибудь под Пороллисом!
Подъезжавший вождь вздрогнул, но, узнав говорившего, успокоился:
– Привет, Меммий! Ты еще жив, старина? Раз я встретил тебя, мне обязательно выпадет удача! Как служба?
– Хреново!
Спутники языга, молодой воин со шрамом на щеке и угрюмый седой варвар, улыбались молча, не встревая в разговор. Легионеры, ругаясь на тупоголового сармата, который тащится позади отряда, вместо того, чтобы ехать впереди, опять раскрыли ворота. Агафирс кинул центуриону несколько денариев и, очутившись на тракте, погнал коней галопом.
– Желаю тебе хорошей добычи! – крикнул вслед Меммий и закусил губу. – Боги! До чего же глупы варвары, – простонал он, увидев, как возле развилки сармат и его друзья повернули направо, на Бурридаву. В сторону, противоположную той, куда час назад проследовали его воины.
6
Регебал спрятал лучников по всему периметру оврага. Молодые родственники лесными рысями вскарабкались на деревья, попрятались за толстыми стволами. Вельможа поправил под одеждой тонкую римскую кольчугу и подозвал Сасига.
– Сразу не стреляйте. Только когда они слезут с коней и вам будет ясно, сколько людей он привел с собой. Предупреди парней, что промахнуться ни в коем случае нельзя. Проверь еще раз, все ли стрелы отравлены? Сасиг! Помни, сарматы должны умереть, не успев сказать ни слова. Иначе пацаны узнают многое из наших дел. Хоть они мне и родня, и сальдензии, но только Замолксис ведает, какие мысли взбредут им в головы. А уж Децебал, не задумываясь, отправит нас на смерть.
Сасиг понимающе кивнул и, внимательно рассмотрев наконечник стрелы, осклабился:
– Не переживай, Регебал! Моя, во всяком случае, отравлена!
Вельможа знаком отправил его от себя и сел на памятную со дня последней встречи корягу. Осеннее солнце поднялось до высшей точки на небе, когда послышался условный свист. Регебал встряхнулся и, зажав зубами свисток, ответил, как было условлено. Сарматы поднимались вверх по оврагу, держа лошадей под уздцы. Дак с сожалением смотрел на приближающихся людей. Да, он был лучшего мнения об Агафирсе. Такой опытный воин и так легко попался. Хотя почему легко? Золото кружило голову и более могущественным и хитрым мужам.
* * *
Убирая сармата, Регебал убивал двух зайцев. Агафирс не мог знать о совещании дакийских вождей под председательством Децебала.
После молитвы верховного жреца царь даков сказал собравшимся: «Время не ждет. За полтора года мы успели многое. Вы собрали силы, которые еще может выставить свободная Дакия. Наши люди в городах, занятых римлянами, готовы вступить в бой и только ждут условного знака. Ни карпы, ни роксоланы, ни бастарны не изменили клятве бороться с „петухами“ до конца. Затирасские сарматы нас поддерживают. И, наконец, последнее: я послал старейшин костобоков с письмом к парфянскому царю. Если он, даже не вступая в войну с Траяном, просто создаст видимость военной угрозы на восточных границах Рима, мы можем рассчитывать на полный успех.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67