Авидий Нигрин, Глитий Агрикола и Лициний Сура с жаром обсуждают закончившийся бой. Нигрин перехватывает взгляд Адриана на Сабину и понимающе опускает глаза. Что ж, это его дело. Он только друг императора и приятель племянника по увлечению Грецией.
На арене ржут и беснуются лошади. «Парфяне» палицами молотят по обшитым кожей щитам «батавов». Те, не оставаясь в долгу, орудуют тяжелыми мечами. Схватка заканчивается вничью. Три на три. Но при отъезде с площадки контуженный мечом по голове «парфянин» валится с седла. Траян высочайшим повелением присуждает победу «батавам».
– Ave, imperator Trayan!
Гвоздь сегодняшних боев. Друг против друга стоят Сильвио в тяжелом вооружении и высокий худощавый далмат с сетью и трезубцем. Сильвио знает вся Италия. О безвестном далмате забудут к концу дня. Он всего лишь декорация, на фоне которой знаменитый боец блеснет своим высоким искусством.
– Браво, Сильвио!!!
Чемпион, стоя спиной к трибунам, поднимает тяжелый меч. Приветствует болельщиков и обещает: «Не стоит волноваться! Сейчас я устрою вам пантомиму!» Это его первая и последняя ошибка. Непростительная такому опытному профессионалу. Зрители погубили любимца.
Едва меч гладиатора вертикально вздымается вверх, далмат, как молния, бросает сеть-рету. Прочные волосяные петли намертво охватывают руку, голову и часть левого плеча. Сильвио бешено отпрыгивает назад и пол-оборота влево. Поздно. Ретиарий удивительно пластичным жестом затягивает нижный шнур. Мгновенно наступает левой ногой на конец удавки и сильно бьет правой по щиту противника. Спутанный тяжеловооруженный гладиатор валится навзничь. В тот момент, как бесполезный теперь уже щит отклоняется в сторону, далмат точным скорпионьим ударом вонзает трезубец. Податливая мягкая плоть живота Вскрик. Все происходит в одно мгновение. Присутствующие парализованы. Немыслимо.
Сторож Паллантовых садов и два-три недоумка из всей массы зрителей, поставившие на щенка-далмата, выигрывают по ставкам сто тысяч сестерциев. Завтра они уже купят себе дома в западной части Рима и будут разъезжать на носилках. А сейчас сидят, обалдевшие от счастья, и дурацки хохочут над всем стадионом. Цирк взрывается криками:
– Слава императору!!!
– Имя! Имя! – орут люмпены.
Глашатай объявляет в огромный рупор из медной жести:
– Рохо! Далмата-победителя зовут Рохо! Двадцать три года!
– Слава ловкому Рохо!
– Да здравствует придурок Рохо!
Император уходит в боковой проход. Зрители начинают покидать места, толпами устремляются к выходам. В общем гуле отдельные голоса:
– Да, повезло дуралею Тиберию. Больше не будет стучать в колотушку, гоняя в Паллантовых садах проституток и пьяниц. Завтра пролезет в квириты средней руки!
– Эх, мне бы эти сестерции!
Ливий жадно хватает Квирину за грудь:
– Я проспорил и готов платить!
– Ну не здесь же мне брать с тебя плату, ослик мой квиринальский! Пойдем в таверну Лукиана. Там в комнате и отдашь мне долг.
Прощелыга в застиранной тунике и веревочных сандалиях бьет себя в грудь:
– Сегодня же пропью все полученные от императора дупондии!
Почтенная матрона в окружении рабов морщит нос:
– Фу! Как пахнет кровью и потом! Хрис, подай мне флакон с духами!

2

Толстые, на тройной подошве, солдатские сандалии, подбитые бронзовыми гвоздями, гулко топали по брусчатке мостовой. Выйдя из амфитеатра, император повернул не налево, к Палатину, а в противоположную сторону, к Золотому дому Нерона. Телохранители из преторианской гвардии, успевшие за год привыкнуть к особенностям нового монарха, на ходу обогнали его и, следуя в некотором отдалении впереди, по бокам и сзади, принялись расчищать путь от народа. Плотина следовала за мужем, приотстав на три-четыре шага. Римские граждане, теснившиеся по обе стороны, низко кланялись цезарю:
– Ave imperator!
Траян, украшенный лавровым с красными розами венком, милостиво кивал в ответ. Внешность и одежда представляли собой разительный контраст в сравнении с покойным Домицианом. При проездах последнего Флавия, за десять-пятнадцать минут до его появления, мордастые раскормленные преторианцы очищали улицы с обеих сторон чуть не на целую милю. Переодетые охранники из городской стражи шныряли в толпе. Наконец, после всех принятых мер предосторожностей появлялись носилки, которые несли рослые лоснящиеся от масла негры и окружали тесным кругом личные телохранители. Орава музыкантов сотрясала воздух приторно-слащавыми аркадийскими мелодиями.
Рассказывали, когда первому цезарю поднесли лектику Лектика – носилки ( лат .).

для первого выноса в город, он недоуменно осмотрел лакированные столбики навеса, пуховые подушки и, расхохотавшись, объявил окружающим, что не страдает ни геморроем, ни параличом ног. «Впрочем, сохраните это сооружение, – добавил Траян, отсмеявшись, – через два десятка лет, глядишь, оно и понадобится!» От парадного императорского одеяния, введенного Домицианом, он отказался наотрез. Пурпурная, расшитая золотом стола отправилась в сокровищницу насыщать моль. Латинская туника с короткими рукавами старинного покроя и парадный панцирь воловьей кожи, украшенный серебряными бляшками, а также прочные солдатские каллиги, кое-где отделанные камнями, составляли повседневный наряд Цезаря Нервы Траяна.
На правом боку императора висел на перевязи неизменный меч спартанского типа с расширяющимся книзу лезвием.
В сопровождении десятка латников охраны и двух-трех приближенных, иногда жены, император быстрым, легким шагом ходил по Риму. Первое время это вызывало удивление. Потом оно сменилось уважением, граничащим с преклонением. Гермолай, известный грабитель Затибрского района, сложил с себя полномочия «отца», распустил свою отчаянную шайку и заявил: «Пока в Риме Правит такой человек, я не имею никакого права разбойничать». Вместе с ним Рим покинули многие из бывшей «семьи». Ходили слухи, что они поступили на службу во вспомогательные части армии империи.
Траян самолично вместе с префектом анноны, ведавшим снабжением города хлебом, маслом и водой, или смотрителем столичных акведуков заходил в пекарни, наблюдал выпечку булок. Пробовал воду в фонтанах, контролировал весы на рынке. Рим удовлетворенно потирал руки, узнав о казни ста шестидесяти трех солдат, курионов и центуринов преторианской гвардии, замешанных в заговоре бывшего префекта претория Касперия Элиана против старого императора Нервы в 98 году. Завсегдатаи таверн и карманные политики избирательных триб Трибы – гражданские институты в Древнем Риме, по которым проводились голосования.

с воодушевлением цитировали слова цезаря, брошенные по этому поводу в сенатской курии. «Итак, отцы сенаторы! Отдавая приказ о казни легионеров гвардии, я руководствовался только тем убеждением, что смысл деятельности преторианцев в защите законности, а не в террористических эксцессах и нарушении ее! Случившееся да послужит уроком всем, кто впредь попытается испытать прочность установок, завещанных нам предками и Божественным Августом! Dura lex – sed lex» Закон суров, но это закон ( лат .).

.
Но как показало будущее, это было не все. Римлян ожидали новые сюрпризы. Сотни платных доносчиков Домициана с убийством последнего остались не у дел. Наушники, кляузники и сутяги не верили, не могли поверить, что во главе империи встал человек, не опасающийся окружающих, а следовательно, и абсолютно не интересующийся тем, что о нем говорят и думают. Даже покойный Нерва не смел окончательно отказаться от услуг анонимщиков, и хотя при нем обвиненных сенаторов не казнили, канцелярии принимали доносы и порой выдавали вознаграждение. Солдатской натуре Траяна была противна сама мысль о наличии в Риме этой незримой армии мерзавцев. Донос – худший из пороков в глазах дорожащего честью военного. Месяц спустя после прибытия в столицу, на заседании императорского Совета цезарь твердым, не терпящим возражений голосом заявил о своем намерении немедленно покончить с кляузниками, терзающими Рим. Империя не верила себе. В считанные дни тысячи профессиональных доносчиков, состоящих на жалованье императорской канцелярии и преторских участков, были арестованы и переправлены в гавань Остии. Там их загнали на полусгнившие рассохшиеся корабли, наспех починенные по такому случаю. Боевые либурны средиземноморской эскадры отбуксировали заваливающиеся набок посудины в открытое море. Здесь, вдали от берега, моряки прорубили днища проклятых кораблей. Траян смотрел на погружавшиеся в пузырях воздуха, обреченно вопящие баржи, и ноздри его раздувались от гнева.
Когда император возвестил сенат о проделанном, сенаторы встали со своих мест и встретили речь правителя долгими несмолкающими овациями. Корнелий Тацит, не переставая хлопать, обратился к стоящему ниже Яволену Приску:
– Марку Кокцею Нарве и его сыну Траяну Цезарю, пожалуй, удалось совместить две несовместимые вещи: неограниченную власть и свободу!
Приск одобрительно кивнул головой и передал слова историка не жалевшему ладоней Плинию Младшему.

* * *

...Дом Нерона поражал роскошью внешней отделки. Тридцать восемь лет прошло со дня смерти сумасбродного деспота, а мрамор, отполированный искусными руками строителей, блестит так, будто здание закончили лишь вчера Траян и Плотина постояли у входа.
– Хочешь войти и посмотреть, Марк?
Принцепс покачал головой.
– Нет! Когда что-то созерцаешь слишком часто – начинает приедаться. Знаешь, Адриан рассказывал, что на сооружение дворца ушло четыреста миллионов сестерциев. На инкрустацию личного кабинета потратили почти все драгоценные камни" императорской сокровищницы. Нерон явился на открытие и освящение дворца изрядно выпившим. Осмотрел входные двери, вошел внутрь и, брюзгливо выпятив нижнюю губу, воскликнул: «Наконец-то я хоть смогу жить по-человечески!»
– Чего же ты ожидал от Нерона?
Траян не ответил жене. Взгляд его скользил вдоль вершины Оппийского холма. Шагах в трехстах от дома Нерона возвышался небольшой, но роскошный храм Изиды и Сераписа. Сзади него – беломраморный портик Ливии. Оппий густо порос кустарником и деревьями. Посреди трех-, четырехэтажных домов квартала холм возвышался островком девственного леса. Немой ровесник ушедших в туман столетий первых римских царей.
Преторианцы, воспользовавшись остановкой, расслабляли ремни нащечников. Помпея, чтобы не мешать супругу, отошла в сторону. Траян еще раз мысленно измерил высоту подъема.
«Хорошее место. Прекрасное для того, чтобы оставить по себе память строительством. Храм? Нет, пожалуй, базилику. Базилика Траяна. Не звучит. Термы Траяна. Это как раз то, что нужно. Вопрос – на что строить? Спасибо Нерве, старик был экономнее Веспасиана. На нужды двора не издержал ни одного лишнего медного асса. Но финансы в ужасном состоянии. Провинциям простили свыше четырехсот миллионов сестерциев недоимок. Но тяжким грузом лежит мой личный заем в 400 миллионов сестерциев. На что соорудить термы? В сальтусах, на рудниках не хватает рабов. Александр Великий все проблемы решил за счет золота Персидской державы. Цезарь добился власти с помощью золота галлов. Золото! Золото! Золото! Траян должен укрепить империю золотом Децебала. Когда же наконец настанет миг и зазвучат боевые трубы? Он придет! Он обязательно придет. И тогда на Оппийском холме Рима будут выситься термы Траяна!»
Кисть императора непроизвольно легла на рукоять меча. Пальцы судорожно стиснули резную слоновую кость. Первый человек Римской державы круто повернулся и зашагал по выбитым камням улицы Патрициев.
– Марк, что с тобой? Куда ты бежишь? – Плотина придержала мужа за локоть.
– Прости, Гайя... я, кажется, чересчур увлекся думами. На Палантин! – прибавил он телохранителям.

3

«Сравнительные жизнеописания» Плутарха Плутарх (ок. 46 – ок. 127 г. н.э.) – древнегреческий писатель, историк и философ-моралист, автор таких трудов, как «Моралии» и «Сравнительные жизнеописания великих греков и римлян».

можно было читать и перечитывать, и каждый раз открывалось нечто новое. «Эта книга уже начала свой путь в бессмертие», – подумал Адриан, откладывая папирусный свиток. Тит Авидий Квиет, наместник провинции Ахайя, за те два месяца, что племянник императора провел у него, показал все лучшее, чем, на его взгляд, славилась Греция. Забросив дела, легат с Адрианом ходили по памятным местам Афин и говорили, говорили, говорили.
Сады знаменитой Академии, когда-то вырубленные Суллой, теперь вновь шелестели бархатистыми листьями платанов. Ликей, основанный Аристотелем, гремел возвышенными, раздумчивыми, саркастическими речами философов и их учеников. Здесь Адриан впервые услышал Исея Ассирийского. Высланный из Рима Домицианом, ритор после долгих лет изгнания собирался возвращаться в Италию. Познакомившись с родственником нового императора, Исей тысячу раз выверенным жестом взмахнул рукой и заметил:
– Позволю повторить слова моего друга Диона Хрисостома о том, что на свете есть два типа порядочных людей. Это философы и сознающие свой долг солдаты. Наступившие времена с полной очевидностью подтверждают правоту его слов.
Адриан потом тайком от всех не раз и не два копировал движение оратора.
Плутарх писал свою историю в Беотии, съездить туда не хватало времени. Покидал Грецию Адриан с мыслью о возвращении на священную землю Эллады. Скульптуры Фидия с фронтонов эгинских храмов бередили воображение молодого трибуна.
– Так и будем сидеть? – Светоний Транквилл Гай Светоний Транквилл (ок. 70 – после 122 г. н. э.) – римский историк и писатель из сословия всадников. Автор автобиографического труда «Жизнь 12 цезарей». Друг, а с 119 по 122 год личный секретарь императора Адриана.

, распаренный, красный, с мокрыми прилипшими волосами, вынырнул сзади, из-за плеча. Адриан ценил умного, дерзкого на язык всадника. Впрочем, Светонию, который был старше родича цезаря на шесть лет, это не мешало подтрунивать над эллинофильскими привычками приятеля.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67