– А что вы имели в виду? – вырвалось у нее.
– Честно говоря, мне вообще непонятно, с чего вы вдруг бросились мне помогать... Почему не оставили валяться на берегу? Почему просто не ушли?
– Не могла. – Глаза ее сузились. – Как я могла вас оставить? – Признание сорвалось с ее губ, прежде чем Оливия успела спохватиться.
– Я бы не смел вас винить... – низким, гортанным голосом пробормотал он, хмурясь, – ... особенно после того, что я сделал с вами прошлой ночью! – В комнате наступила гробовая тишина, и он вдруг решился: – Оливия... с вами все в порядке?
Внутри у нее все сжалось. Ей не хотелось говорить об этом, и она, промолчав, аккуратно стянула пластырем края раны.
– Вот и все.
Оливия попятилась, но руки Доминика только крепче сомкнулись у нее на талии. Поднявшись, он отодвинул в сторону стул, а потом привлек ее к себе. Дрожь пробежала у нее по спине. В этой грубой крестьянской одежде, в рубашке, которая едва сходилась у него на груди, мужская сила Доминика особенно бросалась в глаза. Ветхое домотканое полотно слегка трещало под напором литых мускулов. В вырезе виднелась бронзовая от загара кожа.
– Скажи мне, Оливия. Ты... ты хорошо себя чувствуешь?
Ей показалось, она услышала, как он заскрежетал зубами. Глаза их встретились. Оливия, не выдержав его взгляда, опустила голову.
– Я... да-а, хорошо.
Руки Доминика крепче сжали ее талию. Он вспомнил, какой маленькой и нежной лежала она в его объятиях и каким горячим и бархатистым было ее лоно. Брови его сошлись на переносице.
– Я не... – казалось, слова даются ему с трудом, – ... я не причинил тебе боли?
Оливию обдало жаром. Она закрыла глаза и вдруг с обжигающим наслаждением будто вновь ощутила его глубоко в себе. То, что произошло прошлой ночью, было странным, ужасным и... восхитительным. При воспоминании об этом Оливия смущенно подняла глаза.
– Немного, – чуть слышно пролепетала она.
– Прости... – прошептал Доминик. Сердце у него упало. – Тебе стыдно? Да?
– Д-да... нет... – растерялась Оливия. – Ох, и сама не знаю!
Доминик оцепенел. Он попытался отстраниться, но Оливия, догадавшись, о чем он думает, вцепилась в него.
– Это не то, что вы думаете! – воскликнула она. – Нe потому, что вы...
– Цыган? – онемевшими губами подсказал он.
– Да. – Оливия провела языком по пересохшим губам, чувствуя, как окаменело его тело. Моля Бога о том, чтобы найти подходящие слова, она попыталась поймать его взгляд. – Просто... все это случилось так неожиданно!
– Для меня тоже.
– Я так надеялась, что утром вы ни о чем не вспомните... – На ее губах затрепетала робкая улыбка.
Доминик перевел дыхание, ему стало немного легче.
– А я, когда утром открыл глаза, решил, что видел сон... чудесный, упоительный сон. – Его пылающий взгляд погрузился в ее глаза. – Я не хотел причинить тебе боль, – низким, рокочущим голосом произнес он.
– Конечно, я понимаю. – Оливия не кривила душой. Ей и вправду ничуть не было стыдно, оттого что все это случилось у нее именно с ним. А если уж быть совершенно откровенной, она просто не могла себе представить, чтобы па его месте оказался кто-то другой. Вот и сейчас, достаточно было только мыслями вернуться к прошлой ночи, и сердце ее вновь заколотилось. – Доминик, – беспомощно пролепетала она, – разве так уж необходимо говорить о том, что произошло?
– Но ничего ведь не изменится, верно? Не можем же мы сделать вид, будто ничего не произошло?
Он прав, подумала Оливия. Но она не знала и не могла знать о том, что Доминик меньше всего на свете хотел бы забыть то, что произошло. Больше того, он мечтал о том, чтобы это повторилось. Только уж в этот раз он не позволит себе уснуть, он будет ласкать ее снова и снова, наслаждаясь восхитительными округлостями гибкого тела. Он будет пить эти минуты, как драгоценное вино!
– И потом, – прибавил он, – разве я могу забыть?..
Оливия затрепетала. Она тоже не сможет забыть... никогда.
– Этот бал, который я намерен устроить... – Доминик неожиданно сменил тему. – Он очень важен для меня, Оливия. Всю жизнь я боролся за то, чтобы меня признали... приняли как равного. – Он замолчал, и Оливия видела, что он пытается подыскать подходящие слова. – И пусть я не цыган и не гаджо, но я – граф Рэвенвуд! И если уж я достаточно хорош для лондонского света, то местному обществу тем более не пристало брезговать мной! Меня должны признать и здесь.
– И в деревне тоже? – догадалась Оливия.
– Да, да! Рэвенвуд – мой дом, и я намерен остаться здесь навсегда!
Оливия молча кивнула. Она вспомнила, сколько приглашений ей пришлось разослать, а ответные письма с благодарностями и обещанием приехать на бал все продолжали прибывать. Однако после сегодняшнего происшествия на реке она стала сомневаться, что местные жители признают Доминика своим... по крайней мере в ближайшее время. Гнев и возмущение вновь охватили ее. Почему они не видят, что он не тот человек, которого надо бояться и которому не следует доверять?
– И я хочу, чтобы вы тоже были там, Оливия. На балу. Рядом со мной.
– Доминик... я... это такая честь, правда! – бессвязно пролепетала Оливия. Она этого не ожидала. – Но я... я не могу.
– Почему? – Глаза его сузились.
– Вы забыли, – с достоинством сказала она, – что я всего лишь горничная, а вы... вы мой хозяин.
– К дьяволу все это! – Лицо Доминика потемнело, как грозовая туча.
– Вам легко говорить. О, с какой радостью я приехала бы на бал как ваша гостья! Но так... так было бы неприлично! Да и потом, что я скажу остальным? Франклину? Шарлотте? Или миссис Темплтон?..
– А вы и не обязаны ничего говорить. Это вообще вас не должно касаться. – И снова перед ней был не любовник, а надменный лорд.
Оливия вздохнула. Как бы ей хотелось побывать на балу! Одетая в восхитительное платье, она бы танцевала, пила бы маленькими глоточками шампанское... Но этого никогда не будет. Достаточно вспомнить, кто она... и кто он. Улыбка сползла с ее лица.
– Это невозможно, – непререкаемым тоном заявила она. – Вы не должны выказывать мне предпочтение. И прошу вас, не настаивайте... и не говорите, что уволите меня, иначе у меня возникнет сильное искушение уйти самой.
Он бросил на нее взгляд. Оливия могла бы побиться об заклад, что в нем сквозила досада, как у ребенка, который не получил желанную игрушку.
– Вы не передумаете?
– Нет, – просто сказала она.
– Вы упрямы. – Доминик недовольно поджал губы.
– Ну а вы – настоящий лорд, привыкший, чтобы все его желания исполнялись, – насмешливо пропела она.
– Вы отказались прийти на бал. Неужели вы откажете мне и в прощальном поцелуе... прежде чем я уйду?
С этими словами он привлек ее к себе. Глаза их встретились, и Оливию охватило возбуждение.
– Никогда, милорд! – прошептала она за мгновение до того, как его губы завладели ее ртом.
Он целовал ее долго, с той требовательной и страстной нежностью, которая говорила о еле сдерживаемом желании, а когда отстранился, Оливия едва держалась на ногах. Испуганная и в то же время восхищенная, она поймала себя на том, что мечтает о новом поцелуе.
Роберт Гилмор распахнул дверь и вошел. Дом его стоял на самой окраине Стоунбриджа. Дверь с таким грохотом захлопнулась за его спиной, что по всему дому жалобно зазвенели стекла.
Он направился к шкафчику, где обычно держал бренди. Вне себя от злобы, он и не вспомнил о бокале. Гилмор поднес бутылку к губам и сделал большой глоток. Тонкая струйка потекла у него по подбородку. Бренди обожгло ему желудок таким же пламенем, какое сейчас полыхало в его душе.
Не прошло и часа, как бутылка почти опустела. Бренди немного притупило его чувства, но только не гнев, сжигавший его изнутри.
– Шлюхи и воры, – пробормотал он. – Все они шлюхи и воры, вот так-то!
Конечно, он думал о той цыганской девке, которая носила под сердцем Доминика Сент-Брайда. Но вспомнил и о другой... О той, которая много лет назад околдовала его отца.
Губы Гилмора скривились. Грязное ругательство сорвалось с них. Он проклинал их всех, но в первую очередь Доминика Сент-Брайда... Гилмор ненавидел его всеми фибрами души, как и всех цыган, одним своим присутствием осквернявших землю. При мысли о таборе, по-прежнему стоявшем неподалеку от деревни, его просто трясло от злости. Уж конечно, эти воры явились сюда из-за Сент-Брайда!
Подойдя к окну, он ухватился за подоконник и уставился в ту сторону, где был Рэвенвуд-Холл. Время от времени он подносил бутылку к губам, делая большой глоток и утирая ладонью рот.
Рэвенвуд-Холл... Подумать только, этот выскочка, этот надменный «цыган» обнаглел настолько, что позволил себе вышвырнуть из дома его, Роберта Гилмора! И наверное, считает, что это сойдет ему с рук! Ну что ж, этот ублюдок убедится, что совершил непоправимую ошибку. Очень скоро высокомерный лорд будет валяться в грязи у его ног, умоляя о пощаде!
Уж он позаботится об этом! В округе ему будут благодарны, а для Доминика Сент-Брайда это станет концом.
Ухмыльнувшись, он опрокинул в горло остатки бренди.
Глава 16
До бала оставались считанные дни, а сделать еще предстояло многое. Бальной залой, той, что в восточном крыле, не пользовались уже очень давно. Она была в плачевном состоянии. Если верить словам Франклина, то последний раз бал был устроен здесь по поводу третьей – и последней – женитьбы старого графа. Залу следовало отмыть и отскрести от пола до потолка, поскольку везде толстым слоем лежала пыль. Сняли даже портьеры, чтобы выстирать их и отгладить. Два дня с утра до ночи Оливия с Шарлоттой и еще одной горничной без устали мыли в зале окна. Каждый вечер Оливия падала в постель почти без сил, и все-таки она нисколько не жалела о том, что дни ее заполнены до поздней ночи: по крайней мере теперь у нее почти не оставалось времени, чтобы думать о Доминике.
И о том, что связывало их...
С того дня у них почти не было случая поговорить. Как-то раз после спасения мальчиков Оливия случайно увидела Доминика в деревне. К ее величайшему изумлению, двое или трое мужчин при виде его почтительно сняли шляпы. Оливия остолбенела. Навстречу ему по улице шли женщины с детьми. Но на этот раз никому из них и в голову не пришло прятать детей от его взгляда. Более того, похоже, одна из них осмелилась даже заговорить с Домиником! Наверное, он ответил шуткой, потому что женщины рассмеялись. «Неужели то, что он бросился спасать мальчиков, помогло растопить лед в сердцах местных жителей?» – гадала Оливия. Хоть бы это было так, взмолилась она про себя.
Вскоре после этого он на неделю уехал в Лондон. Возможно, повидать Морин Миллер, свою бывшую возлюбленную. Или обзавестись новой. Оливия ненавидела себя за подобные мысли. А вдруг он вообще больше не вернется?
С каждым днем тревога ее все росла...
Доминик вернулся в Рэвенвуд лишь накануне бала. Она увидела его в дверях, как только он вошел в дом, и сердце Оливии радостно встрепенулось. Усталый после долгой поездки, с головы до ног покрытый пылью, – для нее он все равно был самым красивым мужчиной в мире. Но Доминик прошел прямо к себе, не проронив ни единого слова, даже не кивнув ей.
Его холодность была для нее оскорбительнее, чем пощечина. Радость Оливии мгновенно угасла. Боже мой, ведь еще недавно он целовал ее... Неужели же теперь она ничего для него не значит? «А ты забыла, – шепнул внутренний голос, – что сама просила его не оказывать тебе никакого предпочтения?»
И вот наконец все было готово. Даже суровая миссис Темплтон не нашла, к чему придраться. Бальная зала сверкала. На натертый до зеркального блеска паркет страшно было ступить. В воздухе разливался нежный аромат свежих цветов, которыми были заполнены стоявшие вдоль стен на полу огромные золоченые вазы.
Большинству горничных, и ей в том числе, велели помочь накрывать на стол. А позже, когда в бальной зале раздались первые звуки музыки, они должны были бесшумно обходить гостей, предлагая им шампанское и закуски. Предполагалось, что бал продлится до глубокой ночи. Те из слуг, кто обычно на ночь возвращался домой, в Стоун-бридж, на этот раз должны были остаться в Рэвенвуде до утра. Оливии не хотелось оставлять Эмили одну на всю ночь, поэтому она договорилась с Эстер, что та побудет с сестрой.
На бал явились почти все, кому были посланы приглашения. Большинство из приехавших Оливия никогда не видела прежде. В основном это были знатные и богатые люди, поместья которых находились по соседству с Рэвенвудом. Оливия слышала, как прислуга перешептывалась между собой, что среди гостей был сам граф Ренфорд, а также какой-то виконт из Лондона. Глория, вторая горничная, даже показала их Оливии. Граф оказался высоким светловолосым, довольно привлекательным мужчиной с приятной улыбкой и немного экстравагантными манерами. Чуть позже он взял с ее подноса бокал с шампанским. Окинув ее взглядом с головы до ног, он лукаво подмигнул, а потом украдкой притянул девушку к себе. Оливия, покраснев до корней волос, вывернулась из его рук, воспользовавшись тем, что кто-то захотел шампанского.
И все это время она ощущала на себе взгляд Доминика. Но когда она, набравшись храбрости, решилась, в свою очередь, посмотреть на него, оказалось, что она ошибается. Оливия с трудом подавила вздох разочарования. Казалось, он уделяет ей не больше внимания, чем всем остальным горничным.
Оливия внезапно размечталась. Как чудесно было бы, думала она, быть приглашенной на бал! Сбросить наконец это опостылевшее черное форменное платье и надеть великолепный наряд! Из груди у нее вырвался вздох. Если бы Эмили могла увидеть этот бал, подумала она. Ведь Эмили всегда так любила цветы! Сердце Оливии заныло. Если бы Эмили могла увидеть...
– Смотри, – возбужденно зашептала Шарлотта, поманив ее к себе, – вон она, Элизабет Бомонт, танцует с графом. Правда, восхитительная пара?
Оливия чуть не задохнулась и обреченно перевела взгляд туда, куда указывала Шарлотта.
Сердце ее болезненно сжалось. Никогда прежде Оливии не доводилось видеть Доминика в вечернем костюме. Господи, как он был хорош! Она не могла винить Элизабет Бомонт в том, что леди решила сделать его своим. Оливия не могла оторвать глаз от этой пары, а они кружились в танце, будто в зале не было никого, кроме них двоих.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43