– Для того, кто тебя полюбит, это не будет иметь никакого значения.
– Я буду для него обузой! – Опустив голову, Эмили стиснула руки.
– Но ведь для меня же ты не обуза, – возразила Оливия. – Значит, не будешь обузой и для человека, который тебя полюбит.
– Ты не понимаешь, – прошептала Эмили, покачав головой. – Это так ужасно... полюбить человека... и знать, что никогда не увидишь его лица.
Острая боль полоснула Оливию по сердцу. В горле встал комок. Вместо ответа она только крепко прижала Эмили к себе. У нее возникло странное ощущение, что сестра чего-то недоговаривает. Оливия решила не расспрашивать. Если Эмили захочет, она сама расскажет.
– Конечно, я не могу судить, – мягко сказала она. – Я могу только молить Бога о том, что когда ты встретишь того, кто тебя полюбит, то это ничего не будет значить.
Эмили, как испуганный ребенок, прижалась к ней крепче. Улыбнувшись сквозь слезы, она решительно смахнула их с ресниц.
– Ты точь-в-точь как мама, Оливия: всегда знаешь, что нужно сказать, чтобы утешить. – Какое-то время, погрузившись в свои мысли, Эмили молчала. Потом снова решилась заговорить: – Знаешь, что я думаю? – На лице ее появилось задумчивое выражение. – Если женщина, когда ее целуют, чувствует себя так, как ты говоришь... словно весь мир у ее ног... значит...
– И что тогда? – нахмурилась Оливия.
– Тогда, значит, она влюблена! – тихо закончила Эмили.
Улыбка на лице Оливии застыла. Сердце глухо заколотилось. Нет, в ужасе подумала она, нет, этого не может быть! Она не могла влюбиться в Доминика...
А может, она ошибается?
Глава 12
Доминику не давала покоя мысль о том, что он напугал Оливию... злоупотребил ее доверием, а этого делать было нельзя. В своем нетерпении он переступил черту, заходить за которую не следовало. Стоило только закрыть глаза, и он видел ее как наяву: нежное пленительное тело цвета драгоценной слоновой кости, так доверчиво открытое его взгляду... его прикосновениям. Ладони его продолжали ощущать тяжесть ее груди, трепещущей при каждом вдохе. Доминик хрипло застонал: желание испробовать на вкус розоватые соски сводило его с ума. Но безошибочный инстинкт подсказывал ему, что Оливия потрясена до глубины души. И все-таки он был счастлив... счастлив оттого, что до сих пор ни один мужчина никогда не прикасался к ней. Однако эта уверенность лишь подливала масла в огонь бушевавшего в нем желания.
Доминик проклинал себя за глупость. Будь у него хоть капля разума, он давно бы отыскал горячую, покладистую девку и торопливо и жадно удовлетворил бы с ней терзавшую его страсть. Господи, да все что угодно – лишь бы выбросить из головы Оливию!..
Но он не мог думать ни о ком, кроме нее. И не хотел никого, кроме нее.
Она сводила его с ума так же верно, как если бы наложила на него заклятие. И при этом была так близко – в его собственном доме! Еще никогда в жизни ни одна женщина не пробуждала в нем такого неутолимого желания! Он чувствовал себя как умирающий от жажды, которую могла утолить только она... Присутствие Оливии лишало его разума. Он понимал, что надо избавиться от этого наваждения, но все острее ощущал, что это чувство сильнее его.
И как не раз уже бывало прежде, он словно разрывался между двумя мирами, готовый проклинать цыганскую кровь, которая текла в его жилах... Проклинать потому, что именно в ней видел единственную причину холодности Оливии. Снова и снова Доминик вынужден был напоминать себе: пусть Оливия всего лишь служанка в его доме, это ничего не меняет; она все равно леди... леди, которая никогда не опустится до того, чтобы разделить ложе с цыганом.
Доминику казалось, будто он сгорает на медленном огне.
Прошло несколько дней, прежде чем он снова собрался в Стоунбридж. Шторм потерял подкову на правой ноге, нужно было его подковать. Конечно, и в Рэвенвуде было кому это сделать, но Доминик считал, что пришла пора преодолеть упорное предубеждение, которое испытывали по отношению к нему жители деревни. Он даст им работу... сделает все, чтобы жизнь их стала лучше, а это, надеялся он, понемногу заставит смягчиться даже самые ожесточенные сердца.
Звон молота о наковальню все еще эхом отдавался в его ушах, когда он вышел из кузницы. День выдался на редкость жарким, даже душным, и Доминик не отказался бы от кружки ледяного эля. В горле у него пересохло. Оглянувшись, он заметил трактир, направился к нему и по дороге чуть не столкнулся с какой-то женщиной. Держа за руку маленькую девочку, она выходила из лавки. Доминик приветливо кивнул.
– Добрый день, мистрис.
Испуганно ойкнув, женщина прикрыла девочке лицо.
– Не смотри на него, – прошипела она, – не то, чего доброго, еще сглазит!
Доминик стиснул зубы. «Это уж слишком», – подумал он.
Ни одна живая душа не осмелилась заговорить с ним, хотя для того, чтобы добраться до трактира, ему пришлось пересечь Стоунбридж из конца в конец. Если бы взгляды могли убивать, то он бы не прожил и пяти минут, криво усмехнувшись, признал Доминик.
Войдя в трактир, он выбрал столик в самом углу и сел. Хозяин принес ему эль и поспешно удалился, не проронив ни слова. Доминика внезапно охватило уныние. Мысли его были черны как ночь, и таким же темным вдруг стало его лицо. Для чего он вообще приехал сюда? Эти люди вокруг... ненависть и презрение, которые они испытывали к нему, – все это безжалостно напоминало ему об отце, о том, что так терзало его все эти годы, и о том, что он мечтал забыть. Но тут Доминик снова вспомнил о ней... И тогда понял, почему остался.
Хлопнула дверь, возвещал о приходе других посетителей. Они уселись за соседний столик, но Доминик лишь скользнул по их лицам равнодушным взглядом. Да и чего ради стал бы он разглядывать их? Поднеся к губам стакан, наполненный янтарной жидкостью, он сделал большой глоток.
– Попомни мои слова, Уильям, надвигается гроза. И недели не пройдет, как она разразится, или я не Джон Арнольд.
Доминик старался не прислушиваться к разговору. Повернувшись к ним спиной, он погрузился в свои невеселые думы и очнулся, только услышав одно имя.
Оливия!
Упоминание о ней заставило Доминика поднять голову и незаметно покоситься через плечо. Сузив глаза, он разглядывал сидевшего за столом худощавого, слегка полысевшего мужчину. Второй, намного моложе, был весьма хорош собой...
Уильям Данспорт.
Губы Доминика сжались, превратившись в тонкую прямую линию. Уильям был как раз тем человеком, видеть которого он хотел меньше всего. Особенно сейчас.
– ... Что верно, то верно, Уильям, – она прехорошенькая!
– Это ты точно сказал, Джонас, – расхохотался Данспорт. – И однако, помяни мое слово: еще до конца года она будет носить мое имя!
– Вот оно что! Стало быть, ты сделал ей предложение?
– А то как же! – Его самоуверенность была просто невыносима. – Правда, мы с ней пока что решили держать помолвку в тайне, так что, как друга, прошу тебя: не проболтайся, ладно? Вскоре мы об этом объявим. А когда поженимся, я намерен построить собственный дом.
Доминик задохнулся. Ему показалось, что он получил удар в солнечное сплетение. Маленькая лгунья! Лживая предательница! Черная злоба застилала ему глаза.
– А как насчет ее сестрицы Эмили? Моя тетушка немного знакома с Оливией. Когда-то она была очень дружна с ее матерью. – Арнольд задумчиво покачал головой. – Знаешь, старина, боюсь, одну без другой тебе вряд ли удастся заполучить!
Самодовольная усмешка скользнула по губам Данспорта. Он пожал плечами:
– Ну и что? Держу пари, дело того стоит! Лишь бы Оливия оказалась в моей постели, а все остальное не важно!
Конец фразы потонул во взрыве пьяного хохота.
Доминик сам не заметил, как поднялся из-за стола и обернулся. В комнате воцарилась гробовая тишина. Он коснулся пальцами шляпы, неприятно усмехаясь.
– Надеюсь получить приглашение на свадьбу, – произнес он и вышел за дверь.
Следующие несколько дней Оливии казалось, что Доминик намеренно избегает ее. Несмотря на некоторое разочарование, она ловила себя на том, что испытывает облегчение. Словно гора свалилась с ее плеч... Тем не менее память вновь и вновь возвращалась назад, к той ночи. Перед ее мысленным взором возникали губы Доминика, осыпающие поцелуями ее шею... припавшие к ее груди... его руки в таких местах, о которых она даже не осмеливалась упоминать...
Доминик будто приоткрыл дверь в комнату, куда до него никто не входил. Конечно, Оливия отнюдь не была наивным ребенком, не имеющим понятия о мужской любви: ее мать всегда считала, что девушке полезно знать о физической стороне отношений между мужчиной и женщиной. Но сейчас ночи для нее превратились в пытку. Только сегодня Оливии приснился сон, воспоминание о котором преследовало ее до сих пор. Она видела их с Домиником, слившихся и любовном объятии... Только, к стыду и ужасу Оливии, она почему-то была сверху... причем не лежала, а сидела на нем верхом! Ее передернуло. Господи, подумала она, неужели такое возможно! Увы, ей некого было спросить, не с кем было посоветоваться. Шарлотта? Нет, ни за что! Оливия никогда не решилась бы спросить ее о таком! Сколько Оливия ни ломала себе голову, так и не вспомнила никого, к кому могла бы пойти за советом.
Никого, кроме... кроме Доминика.
Как назло, как раз сегодня Эмили вспомнила о нем. Люцифер, пробравшись в дом, чуть было не вскарабкался ей на колени. Огромная собака оказалась на редкость ласковой. Оливии не было дома, а Люцифер решительно отказывался слезть. Эмили смеялась до изнеможения. Прошло немало времени, прежде чем девушке удалось столкнуть его на пол. Именно из-за этого Эмили и пришло в голову поинтересоваться:
– Как странно, что Люцифер каждый раз провожает тебя до дому... С чего бы это?
– Что же тут странного? – замялась Оливия, стараясь качаться непринужденной. – Пес делает так, как ему велели.
– Кто? Его хозяин?
– Д-да.
– Что-то я не помню, чтобы ты мне говорила, чья это собака. Кто его хозяин? Кто-нибудь из прислуги этого «цыгана»? Наверное, дворецкий?
– Н-нет... я не говорила...
– Тогда кто же?
Тут уж ничего не поделаешь, вздохнула про себя Оливия и чуть слышно пробормотала:
– Его хозяин – сам «цыган».
– С чего же ему взбрело в голову приказывать Люциферу провожать тебя до дому? – спросила Эмили, перестав улыбаться.
– Боюсь, тебе вряд ли понравится то, что ты услышишь, милая.
– Все равно, – заупрямилась Эмили, – я хотела бы знать.
– Чтобы я не боялась, когда возвращаюсь поздно, – тихо проговорила Оливия, – и чтобы чувствовала себя в безопасности.
Эмили долго переваривала то, что услышала от сестры, и наконец сказала:
– Тогда, наверное, он все-таки не такой ужасный, как я думала вначале. В самом деле, Оливия, знаешь, если мы когда-нибудь встретимся, думаю... думаю, мне следует его поблагодарить.
Как ни странно, Оливия вдруг почувствовала себя счастливой. Гордость за младшую сестренку охватила ее с такой силой, что она задохнулась.
– Интересно, – продолжала Эмили, – какой он?
– Самый красивый мужчина из всех, кого я видела, – выпалила Оливия с такой скоростью, что обе расхохотались. Но улыбка на лице младшей сестры тут же увяла.
– Скажи, а он... он сильно похож на цыгана? – чуть слышно спросила она.
– Да... – замялась Оливия, – и в то же время нет. Он высокий, очень высокий, с темными, почти черными волосами. А глаза... представляешь, глаза у него синие! Как у отца, сказал он. Всегда очень элегантно одет – наверное, заказывает одежду у хороших портных, – но больше всего ему идут простая белая рубашка, бриджи и сапоги для верховой езды.
Оливия спохватилась, не выдала ли себя, и украдкой покосилась на сестру. Но Эмили, похоже, уже утратила интерес к разговору.
В тот день Оливии удалось закончить довольно рано. Дворецкий Франклин сообщил, что Доминик собирается устроить бал и пригласить все местное дворянство. И поручил ей написать приглашения и проследить, чтобы их отослали. Чувствуя, как от волнения у нее подгибаются ноги, Оливия заторопилась в кабинет. Конечно, ей было не по себе от того, что Эмили опять прождет ее до глубокой ночи, но Оливия успокаивала себя тем, что постарается покончить с делами побыстрее, а потом сразу помчится домой.
Список, кому надо было послать приглашения, лежал на столе. Оливия уже собиралась приняться за работу, как вдруг в одном из кресел перед камином шевельнулась темная фигура.
– Так-так, кто тут у нас? Ба, неужели мисс Шервуд?
Доминик! Сердце Оливии неистово забилось. Но легкая насмешка в его голосе сразу же заставила ее насторожиться. Впрочем, как и обращение «мисс Шервуд». «Что случилось?» – с тревогой подумала она. Что-то очень неприятное... Оливия слегка кашлянула.
– Простите, я... я не знала, что тут кто-то есть.
Доминик вместо ответа бесшумно шагнул к двери и демонстративно закрыл ее. Скрестив руки на груди, он окинул Оливию ледяным взглядом. Она и представить не могла, что под этой холодной маской бурлит настоящий вулкан.
Оливия растерянно заморгала. Лицо Доминика было мрачным, глаза напоминали сверкающие синие льдинки. Ей казалось, что перед ней совсем незнакомый человек. Сейчас, когда он возвышался над ней подобно ангелу мести, она вспомнила другого Доминика, того самого, что несколько дней назад с такой страстью и нежностью целовал ее в цыганском таборе. От того Доминика в этом не осталось ничего.
– Похоже, я должен принести вам свои поздравления.
– Простите?.. – окончательно растерялась Оливия.
– Да будет вам, Оливия! Стоит ли притворяться и дальше? Ваш нареченный вчера выразился достаточно определенно.
Оливия гордо вскинула голову и расправила плечи. Она даже не пыталась скрыть гнев. В чем она провинилась, что он позволяет себе так ее оскорблять?
– Я не понимаю, о чем вы, – твердо произнесла она.
Доминик шагнул к ней. Оливия заставила себя остаться на месте, хотя внутренний голос напоминал ей об опасности. А потом... потом было уже поздно: тяжелые руки Доминика легли ей на плечи, и он привлек ее к себе. Глаза его упали на выступающие из корсажа упругие полушария грудей.
Оливия похолодела, ей казалось, что Доминик раздевает ее глазами.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43