— А бумага? — спросил я у матери. — У тебя найдется какой-нибудь листок, на котором можно рисовать?
Она нашла у себя письмо от каких-то знакомых. Я взял конверт от этого письма, полностью раскрыл его и на чистой внутренней стороне шариковой авторучкой матери нарисовал девять маленьких портретов: среди них Десмонда Финча, Пэтси, Сэртиса и даже Тобиаса Толлрайта. Я успел закончить эту работу до появления миссис Ньютон. Когда она быстро сошла вниз по лестнице, неся в руках дорожную сумку, ее настроение показалось мне праздничным.
Я показал ей листок с нарисованными на нем лицами.
— Кто в тот день приехал за вашим братом? Может быть, кто-то из тех, кто нарисован здесь? — спросил я.
Мой вопрос ничуть не удивил ее. Она пристально всмотрелась в нарисованные мной портреты.
— Вот кто, — твердо сказала она, уверенно показав пальцем на одно из лиц.
— Вы уверены?
— Вполне.
— А теперь — в путь.
Миссис Ньютон заперла свой дом, и мы поехали в Ламборн.
— Зачем мы едем в Ламборн? — спросила меня мать.
— Мне необходимо поговорить с Эмили, — сказал я.
— А по телефону разве нельзя?
— Нельзя. Насекомые мешают. Жучки.
Была пятница, время ленча. Если Эмили уехала на скачки, дело могло бы немного усложниться. Но нет: Эмили оказалась дома, у себя в офисе и читала какие-то документы, обсуждая их со своим секретарем.
Сильнее удивить ее, чем в этот раз, я уже не смогу, сказала она. Впрочем, она легко согласилась, чтобы я приготовил ленч и налил вина ее нежданным гостям, однако наотрез отказалась присоединиться к «бегству Святого семейства из Египта», резонно заметив, что она не Моисей.
Я вывел Эмили в гостиную и там объяснил ей взрывоопасность нынешней ситуации.
— Ты преувеличиваешь, — сказала Эмили.
— Надеюсь, что так.
— Я, во всяком случае, не испугалась.
— А я — наоборот, — сказал я. Эмили удивленно уставилась на меня.
— Эм, если бы кто-то стоял сейчас у тебя за спиной и грозил, что перережет тебе горло, если я не застрелюсь, и я поверил бы ему, то тогда...
— Что тогда?
— Тогда (только без излишней патетики, — сдерживал я себя), тогда я застрелился бы.
— До этого не дойдет, — после долгого молчания сказала Эмили.
— И слава Богу. Но Эм, послушайся меня, так надо.
— А как быть с моими лошадьми?
— У твоего главного жокея есть домашний телефон. Позвони ему.
— Откуда?
— Пока не знаю, — сказал я. — Но откуда бы ты ни звонила, пользуйся только мобильным телефоном.
— По-моему, все это ужасно глупо.
. — Знаешь, Эм, как бы я хотел сейчас быть в Шотландии и писать свои картины, — сказал я, — но я здесь. И прыгаю через пропасть, которой никто, кроме меня, кажется, не видит. Ей Богу, клянусь тебе, меня очень заботит твоя безопасность.
— Ал... — Из груди Эмили вырвался долгий, покорный вздох. — Зачем тебе это?
Зачем!
Вечный вопрос.
Вопрос, на который нет ответа.
Почему мне не безразлично, что — хорошо, а что — плохо?
Отчего одни люди преступают Закон, а другие стоят на страже Закона? Что заставляет этих других рисковать собственной жизнью?
Эмили быстро вышла из гостиной и оставила меня разглядывать картину, которую я подарил ей, ту самую, где я пытался изобразить не просто игру любителей гольфа в непогоду, но стойкость человеческого духа.
Впрочем, разглядывал я ее недолго. Отколов конверт Кворна от кармана своих джинсов, я снял картину с гвоздя, на котором она висела, повернул тыльной стороной к себе и втиснул конверт между холстом и рамой в левый нижний угол, так что конверт там засел надежно и никто бы не увидел его.
Снова повесив картину на гвоздь, я вышел из гостиной на кухню проверить, как обстоят дела с ленчем.
Моя мать и миссис Ньютон не походили на двух подружек, но были подчеркнуто вежливы друг с другом и вели беседу о том, как сажать герань. Я слушал их рассеянно, почти не воспринимая того, что слышу. Их слова доходили до моего сознания как бы сквозь пелену умопомрачения. В любую минуту в домик в Блоксхэме мог вломиться или уже вломился кто-то с пивоваренного завода... «Косо срезанные стебельки надо погрузить в удобрение, — говорила в эту минуту миссис Ньютон, — а потом посадить в торфяные горшочки, полные компоста». На подъездную дорожку въехал большой автомобиль, остановившийся напротив окна кухни. Шофер, одетый в темно-синий морской китель, плоское кепи с глянцевым козырьком и черные кожаные перчатки, вылез из машины. Он разглядывал дом Эмили, словно желая убедиться, что не ошибся и приехал куда надо. Я вышел из дома к шоферу.
— Куда я должен ехать? — спросил шофер.
— Хорошо бы в Торбей. Найди приличный отель с видом на море, чтобы они были довольны.
— Они?
— Да, моя мать, моя жена и сестра того человека, что украл деньги пивоваренного завода. Надо поместить женщин в безопасное место.
— Безопасное от Сэртиса?
— И других бандитов.
— Твоя мать и жена могут узнать меня.
— Без парика, румян, косметики, белых оборок? Вряд ли.
Крис Юнг улыбнулся.
— Как устрою женщин в отеле, позвоню, — сказал он.
— Кто ты сегодня?
— Аттли.
Когда я вернулся на кухню, Эмили, приготовив для себя сандвич, говорила по телефону со своим главным жокеем:
— Я уезжаю на уик-энд... Нет, я позвоню вам... — Затем последовали указания относительно лошадей. — Завтра в Фонтвелле очень напряженные скачки. Я переговорю с владельцами...
Еще несколько фраз, и Эмили с недовольным видом положила трубку.
— Ну, дорогие мои, — беспечным тоном заговорил я, глядя на всех трех женщин, — не будем терять времени.
— И все же — почему мы должны куда-то ехать? — спросила моя мать. — Я в самом деле не понимаю, в чем дело.
— Хм... Эмили знает... Дело в том, что... Ну, в общем, все вы знаете, что такое заложники. Это могучее средство воздействия. У меня есть основания опасаться, что кого-то из вас могут захватить и тогда мне придется делать то, о чем даже думать противно. Вам лучше для безопасности пока что спрятаться. Понимаю, это кажется неправдоподобным и мелодраматичным, но так надо, чтобы потом не пришлось ни о чем сожалеть. А теперь — в путь. Наслаждайтесь отдыхом. Да, вот еще что: никому, повторяю, никому ни слова о том, где вы находитесь, и пользуйтесь только мобильным телефоном Эмили, если вам надо будет кому-то позвонить. Стать заложником — дело малоприятное.
— Типун тебе на язык, — весело огрызнулась Эмили, не переставая жевать свой сандвич.
Моя мать и миссис Одри Ньютон казались испуганными, но слова Эмили и тон, которым они были сказаны, похоже, немного успокоили их.
— Надолго мы едем? — спросила моя мать.
— До понедельника или вторника, — сказал я.
А может, до среды или четверга. Я и сам не имел об этом понятия.
Я обнял мать, поцеловал Эмили и пожал руку миссис Ньютон.
— Шофера зовут мистер Аттли, — сообщил я женщинам.
— Можно просто Си-Вай, — сказал шофер, весело подмигнул мне, и был таков.
* * *
Сидя в машине Айвэна на автостоянке торгового центра, я попытался дозвониться до Маргарет Морден.
Она была на какой-то встрече, так, во всяком случае, ответили мне в ее офисе. Нет, передать ей срочное сообщение невозможно, встреча происходит за городом, и до понедельника застать миссис Морден не удастся. И даже в понедельник она занята целый день.
Вот так.
Тобиас, помнится, говорил, что улетает на уикэнд в Париж и будет у себя в офисе не раньше вторника.
Я ненавидел уик-энды. Своих у меня, в общем -то, не было. Они проходили как-то незаметно, ничем не отличаясь от всех прочих дней недели. Я работал, независимо от того, наступил ли уик-энд или нет.
А пока что я сидел в машине, раздумывая над тем, что делать дальше, и от неожиданности чуть не подпрыгнул на сиденье, когда в руке у меня зазвонил телефон.
Это был Сам. Приятная неожиданность.
— Ты где? — спросил он.
— Где-то в машине. Одному Богу известно, где.
— А Вивьен?
— Уехала на уик-энд с подругами.
— Так если ты сейчас один, то давай ко мне, выпьем чего-нибудь.
— Вы в Лондоне?
— Разумеется, в Лондоне.
— Буду у вас через часок.
Я подъехал к столичной резиденции графа Кинлоха на Чесхэм-плэйс и припарковался в метре от парадного входа. У Самого на столе был только эль. Признак, что у дяди Роберта хорошее настроение.
— Достойные вчера были похороны, — заметил дядя Роберт, до краев наполняя стаканы. — Душа Айвэна, надеюсь, ни в чем не упрекнет нас.
— Да.
После долгого молчания дядя Роберт спросил:
— Что у тебя на уме, Ал?
Я медлил с ответом, и дядя Роберт, настаивая, сказал:
— Я догадываюсь, что значит твое молчание. Объясни, в чем же все-таки дело.
— Хорошо, — начал я, решив как можно нагляднее представить дяде Роберту возникшую ситуацию. — Представьте себе высокую стену и вдоль каждой ее стороны — тропу, уходящую куда-то вдаль. Я по одну сторону этой стены, а Пэтси и кое-кто еще — по другую. И все мы движемся в одном направлении, чтобы найти один и тот же горшок с золотыми монетами в конце нашего пути. При этом мне не видно, что делают они, а им не видно, что делаю я. По обеим сторонам стены на этом пути немало ям, и никто не застрахован от ошибок.
Дядя Роберт, слушая меня, хмурился.
— Вчера, после похорон Айвэна, миссис Конни Холл, ближайшая соседка Айвэна и матери, рассказала мне, что в ту ночь, когда Айвэн умер, она видела его очень расстроенным. И где! Возле дома, на улице, он искал в мусорных мешках коробку из-под салфеток, на которой был записан нужный ему номер телефона. Он так и не смог найти эту коробку. Миссис Холл рассказала об этом еще и Пэтси, так что теперь мы, то есть я и Пэтси, одновременно стартовали по разные стороны стены. Мать сказала мне, — продолжал я после небольшой паузы, — что номер телефона, который искал Айвэн, записала на выброшенной потом коробке она. Это номер телефона одной женщины, которую мы встречали в Лестершире. Мать совсем забыла про этот телефон, до того ли ей было в эти дни, и только вчера вспомнила, что Айвэну звонила какая-то женщина. Трубку сняла мать, потому что Айвэн был в это время в ванной. Эта женщина просила, чтобы Айвэн позвонил ей, и назвала номер своего телефона. Та женщина, которую мы встретили в Лестершире, — сестра Нормана Кворна. Я не знал ее имени и позвонил на пивоваренный завод. Там могли знать, как ее зовут. С моей стороны это была ошибка.
— Почему? — спросил Сам.
— Потому что мой звонок стал кое для кого сигналом тревоги.
— Тревоги?
— Да. Сразу же возник вопрос: зачем это мне вдруг понадобилось выяснять имя сестры Нормана Кворна и номер ее телефона? Я думаю, теперь по ту сторону стены, где находится Пэтси, строят разного рода догадки и опрашивают доносчиков.
Дядя Роберт сидел неподвижно, внимательно слушая меня.
— Сегодня утром, — продолжал я, — мне стало известно имя этой женщины и ее адрес. Мне сообщили эти данные в полиции Лестершира. Это они нашли тело Нормана Кворна. Ну а затем мы с матерью поехали к сестре Кворна, потому что миссис Одри Ньютон — так зовут эту женщину — сказала мне по телефону, что у нее остался какой-то список, который передал ей брат. Она хотела отдать список Айвэну, но была согласна, чтобы за ним приехала леди Вестеринг. — Я сделал несколько глотков из своего стакана. — Кто-то из тех, что по ту сторону стены, — а кто, я могу лишь догадываться. — спрашивал миссис Ньютон, не оставил ли ей брат каких-нибудь бумаг, прежде чем отправился за границу. Да, сказала она, оставил какой-то маленький список и больше ничего.
Дядя Роберт ждал, не скажу ли я что-то еще, но я молчал. Тогда он сам спросил меня:
— А что это за список?
— Мне кажется, этот список — указательный столб на пути к горшку с золотыми монетами. Без него просто бессмысленно искать этот горшок.
Сам застыл от удивления.
— Те, что по другую сторону стены, узнают теперь, что список у меня. Раз уж вы спросили, что у меня на уме, так я скажу: я думаю о том, как бы, минуя возможные опасности, отыскать украденные деньги.
— Но, Ал...
— Им известно, что я умею прятать ценности. Я имею в виду рукоять церемониальной шпаги принца Карла-Эдуарда.
— Это моя вина, жаль, что все так получилось. Не надо было мне говорить об этом с Айвэном, когда Пэтси могла нас слышать.
— Теперь уже ничего не изменишь.
— Ты надежно спрятал этот список?
— Полагаю, что да.
— Если я правильно тебя понял, ты считаешь, что одного этого списка уже достаточно, чтобы выйти на украденные у завода деньги?
— Не исключено, что так оно и есть.
— Но, разумеется, Пэтси захочет получить эти деньги, чтобы завод снова прочно стоял на ногах.
— Дело в том, — вздохнул я, — что завод выкарабкается и без этих денег. Между прочим, в какой-то мере благодаря и моим усилиям. Казна постепенно снова пополнится, пенсионеры завода получат компенсацию, бедные несчастные вдовы смогут больше не экономить пакетики для заварки чая, завод сумеет нанять тех работников, которых пришлось уволить, и фирма станет такой же преуспевающей, какой была прежде. Вот почему нет гарантий, что Пэтси или кто-то другой, найдя украденные деньги, захочет использовать их для погашения долгов завода.
Сам испуганно смотрел на меня.
— Теоретически, — сказал я, — через год или два года процветания завод может быть снова ограблен.
— Ал!...
— Тогда заводу придет конец, потому что вторично кредиторы ни на какие уступки не пойдут.
— Но не думаешь же ты, в самом деле, что Пэтси до такой степени нечестна и коварна?
— Пэтси, может быть, и нет, но Сэртис... Люди часто рубят сук, на котором сидят.
— Неужели Сэртис так глуп?
— Достаточно глуп, чтобы продолжать запугивать меня.
— Но Пэтси! Просто не верится...
Дядина доброта мешала ему видеть людские пороки.
— У Пэтси есть люди, преданные ей, люди, восхищающиеся ею и во всем послушные ей. Это Десмонд Финч, Оливер Грантчестер и кое-кто еще, лезущие из кожи вон, только чтобы угодить ей. Взять хоть бы Лоис, горничную матери. Пэтси нашла ей это место, и Лоис прониклась доверием к Пэтси, но вчера, мне кажется, начала догадываться, что за улыбкой ее благодетельницы прячется змеиное жало. Однако у Лоис уже вошло в привычку отчитываться кое в чем перед Пэтси, и я думаю, что сразу Лоис от этой привычки не избавится, так что мне лучше пока не появляться в доме Айвэна.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41